Ошибка Бога Времени - Инна Бачинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конечно, – продолжала Ирка, – с его-то сердцем… Такого ритма и здоровый не выдержал бы.
Юлии почудился упрек в словах Ирки. Она постоянно чувствовала свою вину – не уберегла! Не уберегла Женьку! Он мотался по всему свету, был одновременно во многих местах, звонил каждый день и кричал с другого конца земного шара:
– Юльця, привет! Как ты? Я тебя люблю!
– Женечка! – кричала она в ответ. – Я соскучилась! Когда ты вернешься?
Женька называл ее Юльця, или пани Юльця, ему это страшно нравилось. Нежно и смешно. Так называл ее партнер Женьки из Кракова, Януш Корчиньский – они заехали к нему на пару дней по пути в Вену. Он восхищенно целовал ей руки и называл пани Юльця. «Это такое здробненное имье от Юлия», – объяснил он. Юлия взглянула вопросительно. «Уменьшительное, – поспешил Женька, улыбаясь во весь рот. – Ласкательное!»
Юльця, Иренця, Гельця… как колокольчик!
Он был всегда, он был везде, он был вечен. Мир без Женьки не мыслился. Он просто не мог существовать без Женьки. И вдруг Женьки не стало. Некая сила, слепая и равнодушная, выдернула его из жизни.
– Не может быть! – повторяла растерянная и испуганная Юлия по дороге в больницу, откуда ей позвонили в шесть утра. Так не бывает! Как же так? Он же был на работе! Позвонил около одиннадцати, сказал, что еще посидит, и чтобы она не ждала, ложилась. А в шесть утра ее разбудил телефонный звонок…
«Юльця, не жди меня!» – сказал Женька, и фраза эта крутилась в ее памяти, как заезженная пластинка, и уже придавался ей мистический сакральный потусторонний смысл, и мысль о том, что он… попрощался, он знал, он чувствовал…
«Он чувствовал, что уходит!» Мысль эта сводила ее с ума, крутясь в сознании денно и нощно. Его слова были знаком! И если бы она поняла, побежала к нему, она бы помешала…
Кто угодно, только не Женька, в котором было жизненной силы на десятерых. Как же так? Ей бы заставить его сходить к врачу, закатить скандал, «в ногах валяться», как говорит Лиза Игнатьевна.
– Не бойся, старушка! Еще постриптизим! – обрывал он ее попытки затащить его к известному кардиологу. А однажды сказал: – Юля, давай не будем портить наши отношения! – причем таким тоном, что Юлия опешила. А он взял ее руки и поцеловал одну, потом другую. И сказал дурашливо, как обычно: – Я тебя все равно люблю! Несмотря ни на что! Скажи, что больше не будешь! Не волнуйся, старушка, у меня есть волшебные таблетки от доктора Сороки!
Доктор Сорока был их семейным врачом…
Потом она вспоминала этот разговор и думала: «А что, если он знал?»
А что, если он знал? Чувствовал?
«Нет! – кричал разум. – Это нелепая случайность! Он ничего не знал и ничего не чувствовал!»
Ей было легче думать, что смерть мужа была случайностью, которую невозможно было ни предугадать, ни предотвратить.
– Не уберегла!
Осуждение чудилось ей в глазах людей.
– Женьку не вернуть, – сказала Ирка, – а тебе жить! Посмотри, на кого ты похожа? Если бы он увидел тебя такой, испугался бы!
Глава 4
Гость у порога моего…
Желтый лист плывет.
У какого берега, цикада,
Вдруг проснешься ты?
Мацуо Басё (1644—1694)…Звонок все звенел и звенел – нежные негромкие заливистые трели. Лапик звонко тявкал в прихожей, призывая хозяйку. Юлия тяжело поднялась, упираясь ладонями в стол, и, неверно ступая, пошла открывать. Наступила на подол длинного платья, взмахнула руками, удерживая равновесие. Сбросила туфли на высоких каблуках, сразу став ниже ростом. Не спрашивая, кто, повернула защелку замка и распахнула дверь. Стояла, всматриваясь в человека на пороге. Это был Алекс.
– Добрый вечер! У вас калитка открыта, я был у… друга, тут рядом и… вот! – Он протянул ей букет сиреневых астр, упакованных в кружева из фольги. – С днем рождения!
– Алекс? – Юлия попятилась, сделав неопределенный жест рукой, который он принял за приглашение и перешагнул порог. – Зачем вы… О господи! Откуда вы знаете, что у меня день рождения?
– Я помню, Евгений Антонович как-то сказал, что вы ужинаете в «Английском клубе». Соберутся друзья… Такая традиция у нас, сказал он, отмечать день рождения жены в «Английском клубе». Я запомнил день – десятое сентября. Я помню… – повторил он, и Юлия вспыхнула.
Она стояла в замешательстве, с поникшими плечами, глядя в пол… Ей хотелось завыть от горя. Да, была традиция, был Женька… Она просыпалась утром десятого сентября, а на постели лежали розы – темно-красные, всегда тридцать шесть. Они усыпали всю постель, три дюжины темно-красных роз на длинных крепких стеблях с острыми шипами. Их запах, сладкий и томный, немного удушливый, разливался по комнате. Она сгребала цветы в охапку, зарывалась в них лицом… Непременно колола палец о какой-нибудь особенно острый шип, вскрикивала…
Она помнит радость, какую испытывала, когда холодные и влажные цветы прикасались к ее лицу…
– Женька! – кричала она. – Я тебя поздравляю! У меня сегодня день рождения!
Сегодня с самого утра она выключила телефон, не желая никаких звонков, не желая принимать поздравления, не желая никого видеть…
Она стояла в прихожей, Лапик жался к ее ногам, с любопытством рассматривая гостя. Она протянула руку и взяла астры…
– Вы простудитесь, – пробормотал Алекс.
У Юлии мелькнула мысль вытолкать его прочь и захлопнуть дверь, но тогда она останется совсем одна… в свой день рождения… Миг был упущен. Не ответив, она повернулась и побрела в гостиную. Он осторожно закрыл дверь и пошел следом. Зачем-то подобрал по дороге сброшенные ею туфли.
– У вас были гости? – вырвалось у него при виде накрытого стола. Взгляд его задержался на осколках стекла на полу…
Юлия пожала плечами и не ответила. Она чувствовала, что разрыдается, если попытается что-то сказать или объяснить. Она с шумом втянула в себя воздух и задержала его, думая: «Только не разреветься!» Открыла сервант, достала высокую узкую хрустальную вазу, сняла фольгу с букета, опустила цветы в вазу. Замерла, тупо уставившись на них. Что-то еще нужно сделать… Что?
– Воды, – подсказал Алекс.
Она кивнула. Взяла со стола бутылку «Перье» и опрокинула над вазой. Вода, булькая, толчками устремилась из пузатой бутылки вниз. Юлия внимательно смотрела, как ее становится в бутылке все меньше и меньше.
– Спасибо большое, – наконец смогла выговорить она. – Прекрасные цветы, осенние. Как раз то, что нужно. Мне давно уже не дарили цветов. Садитесь, Алекс, на любое место и будьте как дома.
Она с удивлением прислушивалась к своим неприятно-покровительственным интонациям. В горле было сухо, и она поминутно сглатывала.
Мужчина чувствовал себя неловко. Он стоял у стола, все еще держа в руках ее туфли и не зная, что с ними делать. Наконец с негромким стуком поставил их на стол. Теперь они оба смотрели на изящные узконосые туфли на белой скатерти среди посуды и молчали.
– Я пойду, – вдруг сказал он.
Юлия решилась взглянуть ему в глаза, опасаясь увидеть там жалость. Только не быть жалкой, думала, только не это. Он помнит ее другой… Она задрала подбородок, попыталась улыбнуться.
– Останьтесь, пожалуйста! Вы мой гость… Хотите вина?
– В день рождения пьют шампанское, – сказал Алекс. – У меня в машине…
– Я знаю, – ответила Юлия. – У меня тоже есть, я просто не смогла открыть. А вино уже было открыто.
– Сейчас откроем!
Ей показалось, в его словах прозвучало облегчение.
Шампанское с шипением ринулось из бокалов, налитых до краев, на скатерть. Юлия вскрикнула и засмеялась. Схватила бокал и залпом выпила. Шампанское тут же ударило ей в голову, и комната, покачиваясь, стала медленно вращаться вокруг своей оси. Юлия опустилась на стул, прикрыла глаза рукой. Голова была пустой и звонкой. Плакать уже не хотелось. «Недаром… пьяницы… пьют…» – промелькнуло начало какой-то мудрой мысли, которая тут же исчезла, растворилась.
– Алекс! – вдруг сказала она. – Алекс, потанцуйте со мной!
…Он вел ее осторожно, словно боялся причинить боль. Ей показалось, что он даже перестал дышать. Туфли так и остались стоять на столе. Она чувствовала под ногами мягкий ворс ковра. Нежная серебристая мелодия… любимый Женькин вальс… из какого-то старого фильма. Больше года с того самого дня… она не включала проигрыватель. И компакт так и лежал в нем…
Она вдруг обхватила Алекса обеими руками, прижалась лицом к его груди и заплакала, не стесняясь слез, бессвязно думая о том, что она все-таки плачет, хотя дала себе слово не плакать… и что плакать в присутствии другого человека не так горько, как в одиночку, потому что душа требует участия и надеется на утешение.
Алекс замер. Она почувствовала, как он напрягся. Его руки лежали на ее плечах, и Юлии казалось, что от них исходит жар, прожигающий ее насквозь.
…Юлия проснулась внезапно, словно ее толкнули. Было темно, тихо, неярко горел ночник на тумбочке около ее кровати – симпатичный, улыбающийся до ушей фарфоровый лягушонок под темно-красным мухомором, – который она никогда не включала, а держала только для красоты. Она лежала неподвижно, охваченная странным чувством нереальности. Что-то было не так… Она была одета! Она лежала в своем длинном вечернем платье, укрытая желтым шелковым покрывалом… Колье! Рука метнулась к шее… колье на месте! Как странно… Она приблизила руку к лицу – искорками вспыхнули бриллианты… отвела руку в сторону, рассматривая кольца, и вдруг едва не вскрикнула – мутная волна ужаса пронзила ее. Рядом с ней на постели лежал человек! На долю секунды ей показалось, что это Женька. Затаив дыхание, она повернула голову. Человек спал, она слышала его дыхание. Чужой человек. Юлия испытала облегчение и разочарование одновременно. Человек лежал на спине, одетый, и она, осторожно приподнявшись на локте, стала с жадным любопытством, приоткрыв рот от напряжения, рассматривать его лицо. Она вспомнила, как он пришел с цветами в обертке из фольги, и улыбнулась. Она испытывала удивительное и легкое чувство радости от того, что не спит и может рассматривать спящего рядом человека, беспомощного, не подозревающего, что на него смотрят. Ей стало смешно, и она прикрыла рот рукой, чтобы не засмеяться вслух. Она была пьяна…