Ошибка Бога Времени - Инна Бачинская

Господин де Малло вскакивает со своего места, прижимает руки к груди, радостно улыбаясь, раскланивается направо и налево. Это маленький изящный человек со смуглым приятным лицом.

– Бонжур! – говорит он сипловатым голосом французских шансонье и добавляет по-русски: – Очень спасибо, рад, благодарю, весьма!

Он машет обеими руками отдельно, затем соединяет их в замок, поднимает над головой и снова машет. Зал, в лучших традициях дружбы народов, радостно машет в ответ.

– Профессор Шаши Мангула, наш почетный гость из Индии, – продолжает председатель. Темнолицый немолодой человек встает и с достоинством раскланивается.

– Господин Жерар Гюбер, – представляет следующего гостя Марат Николаевич, дождавшись, когда профессор Мангула усядется на свое место. – Директор библиотеки Парижского исследовательского центра по вопросам информационной этики и авторского права.

Поднимается крупный, атлетического сложения мужчина с усами д’Артаньяна, кланяется, улыбаясь, разглаживает правый ус.

– Мадам Эльза Эсперанца Кунц-Барбера, председатель Центра по культурным связям со странами мира, Буэнос-Айрес!

Сухощавая черноволосая дама с горящими глазами кивает, улыбаясь, подносит к губам микрофон и старательно произносит:

– Здраф-ствуй-те! Очень ра-да!

– Господин Лешек Конопницкий, заведующий отделом Краковского исторического музея.

Аплодисменты!

– Госпожа Лидия Даль Доссо, председатель Культурного фонда д’Аннунцио, Италия.

Бурные аплодисменты! Госпожа Лидия Даль Доссо, растрепанная седая дама лет шестидесяти в ярко-красной хламиде, которая с нетерпением ожидала своей очереди быть представленной, вскакивает с места, громко кричит: «Буонджорно!» и посылает присутствующим воздушные поцелуи. Она даже слегка подпрыгивает при этом, звеня многочисленными украшениями, демонстрируя бурный средиземноморский темперамент. Задевает рукой бутылку с минеральной водой, опрокидывает ее, ловит на лету, со стуком ставит на стол, радостно смеется.

И так далее.

Гостей всего восемь. Закончив представление, Марат Николаевич предлагает почтить минутой молчания память замечательного человека, чьими стараниями был создан Французский центр, которому, к сожалению, не довелось самому… Евгения Антоновича Литвина. Зал дружно поднимается, захлопав сиденьями кресел.

Юлия сидела в третьем ряду слева. Марат Николаевич убеждал ее сесть в президиуме, но она отказалась. Рядом с ней сидела ее близкая подруга Ирка, жена Марата Николаевича, Маратика, или просто Марика для своих, которая с удовольствием бы заняла место в президиуме, но никто ей этого не предложил. Ирка ядовито шипела в ухо Юлии:

– Нет, ты посмотри на него! Голос, манеры, щеки надул – дипломат хренов! Хлебом не корми, дай языком помолоть! А морда! Ты только посмотри на эту морду, Боже ж ты мой, аристократ! Благородный отец! Ну, полный абзац! Я сейчас уписаюсь!

Ирка, тощая, вертлявая, с сильно накрашенным лицом, в шикарном золотом платье, прикрытом черной кружевной шалью на время официальной части, с блестящими побрякушками на шее и в ушах, была похожа на райскую птицу. И Юлия как-то особенно остро почувствовала свою бесцветность – монашеское черное платье, скромную прическу и отсутствие макияжа. Ей было неинтересно. На семинар ее вытащила Ирка, которую, разумеется, интересовали не столько проблемы культуры и морали, сколько прием после семинара. Она вертела головой, рассматривая публику, и делилась впечатлениями с Юлией, которая слушала вполуха.

– Ты посмотри на первую леди! – хихикала Ирка. – Ты посмотри, что эта идиотка на себя напялила! Умора! Куда смотрит имиджмейкер? Есть же у них там кто-нибудь по пиару! Разве можно выпускать ее на люди в таком прикиде?

А примадонна! С ума сойти! Ты только посмотри на нее! Великая актриса, Мэрилин Монро! Подтяжку в столице делала, золотые нити вставила, Речицкий проспонсировал, теперь можно играть, как на барабане! Вот увидишь, на приеме будет клеить француза с усами. Директер де ля библиотек! А де Малло похож на педика, боевой соратник твоего Женьки. Видела бы ты, как он к Марику присосался, с ума сойти! Так и кинулся. Слушай, а может, и усатый, а? С французами никогда не знаешь. Хотя и у нас теперь этого добра навалом!

А Марик, Марик! Ты только посмотри, как этот подхалим вибрирует – как же, за начальство подержится, как за папу римского, водичку наливает, а морда, морда! Как же, при исполнении, генеральный директор! Ты знаешь, он уже и статью заказал, Лешка Добродеев, журналюга недоделанный, сочиняет. Твой дружок, между прочим.

Юлия сидела вялая, безучастная, не испытывая ни малейшего интереса к происходящему. Раз или два она улыбнулась, слушая Ирку, но больше всего ей хотелось домой. Хотелось снять платье, которое было ей велико, сбросить туфли, заварить чай покрепче и улечься перед телевизором, выключив звук. Смотреть, не вникая в мельтешение лиц и рекламных картинок. Она не жалела, что пришла сюда, но сейчас ей хотелось домой. Ирка права, ей надо бывать на людях. Кто ж спорит…

У Ирки приятные духи, надо будет спросить, как называются. А платье чересчур яркое, даже глазам больно; но, подумала Юлия уже в который раз, как ни странно, ей идет. Сама Юлия ни за какие коврижки не надела бы такое, но на Ирке платье смотрится. Удивительно, но на Ирке смотрится решительно все: и рокерская кожаная куртка в металле, и джинсы в облипку, расшитые бисером, и мини-юбки, едва прикрывающие задницу, и блескучие майки с вырезом до пупа, и усыпанная камешками, расшитая кружевами джинсовая роба – последнее приобретение, по слухам, последний писк моды.

Марик, респектабельный, безукоризненно одетый, с подобранными в тон костюму галстуком и носками, только вздыхал, глядя на варварские женины туалеты, а однажды, не выдержав, с горечью пожаловался Юлии, что Ирка одевается, во-первых, не по возрасту, а во-вторых, абсолютно безвкусно, и ему бывает за нее неловко, и что было бы неплохо, если бы она, Юлия, повлияла на Ирку по старой дружбе. Юлия только рассмеялась в ответ – переубедить Ирку, если она твердо решила натянуть розовые колготки под голубую юбку, никому не под силу.

– Марик, не переживай ты так, – сказала она ему. – Ирка что ни наденет, ей все к лицу. Согласись, ни одна женщина не умеет носить вещи, как Ирка. А это редкое искусство, поверь мне!

Марик только вздохнул в ответ – то ли согласился, то ли нет.

– Юлька, смотри! – Ирка ткнула Юлию локтем. – Смотри, жена Грабаря! Верста коломенская! Моделька, ни рожи, ни кожи, ни сисек! Лечится от бесплодия, грехи бурно проведенной молодости. Его первая смотрелась намного лучше. Но они ж все, как сделают первый миллион, дуреют и кидаются на молодых. Никому не нужны старые клячи! Ты б видела ее норку! Дизайнерская, отвалил немерено!

В перерыве Ирка вытащила Юлию в фойе. К ним подходили, здоровались, с любопытством поглядывали на Юлию, говорили, что она прекрасно выглядит. Ирка сияла. Она, в отличие от Юлии, прекрасно чувствовала себя в толпе. Она цепляла знакомых и полузнакомых, хохотала, играла глазами. Казалось, она пьянела от взглядов, начинала говорить двусмысленности, заигрывала с мужчинами в присутствии жен, ее несло и, бывало, заносило слишком далеко. Доходило до скандалов – однажды оскорбленная жена обозвала ее хамкой, а Ирка вцепилась ей в волосы; в другой раз она выплеснула бокал шампанского в лицо какому-то типу, который распустил руки.

Ирка громко смеялась и кричала Юлии:

– Юлька, ты чего такая кислая? Встряхнись! Жизнь продолжается!

Появился Марик, сунулся было к ним, но, увидев, в каком состоянии жена, тихо исчез.

Прима, как и следовало ожидать, вовсю кокетничала с директором библиотеки, похожим на д’Артаньяна. Она, красиво прищурившись, держала за тонкую ножку фужер с шампанским и рассказывала о пьесе, где она играет известную французскую актрису с трагической судьбой. Говорила она по-французски, запинаясь и помогая себе руками. Сверкали кольца.

– Уи, мадемуазель, уи, – повторял француз, подкручивая мушкетерские усы и улыбаясь. – Да, да, абсольмо!

Мэр подружился с индийским профессором Шаши Мангулой и через переводчика делился с ним своими мыслями по поводу окружающей среды.

Юлии все больше хотелось домой. «Забиться в нору», – подумала она. Любопытство людей смущало и раздражало ее. Она чувствовала себя старухой в своем черном монашеском платье и представляла, как сбрасывает его и заворачивается в широкий мягкий халат столетней давности и устраивается с чашкой чая на кухне перед маленьким телевизором. Или на широкой мягкой тахте, потеснив теплого спящего Лапика, включает торшер под желтым абажуром и открывает книгу. Ей хотелось оказаться среди знакомых предметов и родных запахов. Она уже собиралась сказать Ирке, что уходит, как вдруг увидела…

К ним пробирался сквозь толпу высокий парень. Глаза их встретились, и Юлия вспыхнула. Она подумала, уже в который раз, что он похож на… какого-то актера! Что-то связанное с драками и мордобоем. Как же его? Не вспомнить…