Каменный пояс, 1974 - Иван Уханов

«Мягче надо, мягче».

— Я вас, товарищи, подменять не буду. Сами все решайте. У каждого свой участок, вот и командуйте. Если нравятся планерки и считаете, что без них нельзя, пожалуйста, проводите. Если главный агроном считает, что ему надо собрать агрономов, пусть собирает. Он хозяин. А потом мы с него же и спросим. Вот так! Дальше!.. Управляющие фермами, агрономы и зоотехники звонят только директору. Заболели поросята — директору… А почему не ветеринарному врачу? Или: пришел рабочий из Травного. Хулиганы разбили стекла в квартире. Примите меры. Директор должен выступать еще и в роли милиционера. Едва ли это его роль.

Лаптев немножко схитрил. Утюмов не прочь был поработать и за милиционера. Что произошло?

Выслушав рабочего, директор самодовольно улыбнулся. Сказал:

— Это все пьянчужки! А Вьюшков — потатчик.

Лаптев спросил:

— Почему вы с этим вопросом пришли сюда?

— Да едрит твою, второй раз уж такое. В прошлом годе гайку в окошко всадили.

— Говорили милиционеру?

— Говорил. А он, едри его!.. А если Максим Максимыч ввяжется, то уж, тут уж…

— Садись! — скомандовал Утюмов и поднял телефонную трубку. — Ты, Вьюшков? Здравствуй! У меня твой человек. Да, да, он! А ты как знаешь? Видел, а не спросил зачем. Зря не спросил. На тебя жаловаться приехал, ха-ха-ха! Говорят, что в Травном много всякого хулиганья развелось. Вольготно им под твоим крылышком. Да вот говорят, что опять окошко у него высадили. Займись этим делом. Давай, давай, а то под лежачий камень и вода не течет.

Он повернулся к рабочему:

— Езжай обратно. Будет наведен порядок.

Конечно, если приехал человек, за дверь его не выставишь. Но почему все обращаются к директору по каждому поводу? Приучил их сам Утюмов. Изображает из себя добряка. Ведь так приятно казаться чутким человеком, который не остается глухим даже к малейшим просьбам, который все видит, все знает и везде успевает; для него нет мелочей, потому что из мелочей создается крупное, и только, он может разом разрубить гордиев узел, таков уж этот грубоватый, но прямой, работящий, быстрый, исключительный человек.

Сейчас Лаптев думал о директоре уже без жалости, без сочувствия.

Но ведь не будешь ругать Утюмова за глаза, и так поддал ему и видел, сколь неблагоприятное впечатление это произвело.

— И на фермах… Надо, чтобы каждый управляющий был на ферме полным хозяином и не ждал команд и распоряжений. Пусть сам решает все. А если надо что-то спросить, позвони. И тоже не по мелочи, а только по серьезному вопросу, когда сам уже не в силах.

Люди молчали, но, видно было, слушали, уже задумываясь. Дубровская по-прежнему супилась, поджимала и кусала губы, а глаза ее искрились, улыбались.

«Надо же! — удивлялся Лаптев. — Рослая, крепкая, а ведь совсем еще молоденькая… Это она от смущения супится».

— Все, товарищи! — Лаптев открыл форточку.

— Я сейчас поеду на вторую ферму, — сказал Птицын неизвестно кому. — После обеда загляну в Травное. И было бы хорошо, если бы вы, Зинаида Степановна, побывали на четвертой ферме. За ней надо глядеть. В свинарниках сыро и грязно. Главное ведь — профилактика.

Дубровская посмотрела на Лаптева.

— А почему я?

— Дубровская никуда не поедет, — громко и резко казал Лаптев. — Главным зоотехником не вы работаете, а я. И где надо — сам разберусь.

Этот человек все-таки порядком злил Лаптева. Весь гладенький и аккуратненький: чувствуется, очень ценит и уважает себя; широкие и длинные брюки, непомерно малый узел у галстука, — во всей одежде, нарочито старомодной, какая-то видимая провинциальная, слишком старательная приглаженность.

«На пост врио директора метил, — решил Лаптев. — Борьба и за маленькие посты бывает…»

Когда все ушли, Иван Ефимович раздумывал над тем, правильно ли он вел себя на сегодняшней несостоявшейся планерке. В принципе-то правильно. Но надо вести себя поспокойнее… Люди привыкли к планеркам. Собственно, дело не только в планерках. Планерки всего лишь форма; суть в содержании. Не те методы руководства — в этом он был убежден…

Резко и грубо зазвонил телефон.

— Максим Максимович?! А где он?! Ну… все равно. Из Травного, говорит… — Мужчина назвал свою фамилию. — Тут вот какое дело… Зарплату срезают. Я щели заделывал в свинарнике, в общем, свинарник отремонтировал. Ну так вот, мало заплатили, вычеты непонятно какие.

— Ас бухгалтерами говорили?

— С Вьюшковым толковал. Тити-мити, говорю, недодаете. А у него смехи.

— Поговорите с бухгалтером фермы.

Только положил трубку — опять звонок. Снова из Травного. Бойковатый женский голос:

— Мне бы путевку в дом отдыха. Дома разве отдохнешь. Я уже четыре дня как в отпуске. Весь отпуск пролетит — не заметишь.

«Шпарит как из пулемета. Тысяча слов в минуту».

— Обращайтесь в рабочком. Путевки там есть… А у меня путевок нет… Нет у меня путевок, понимаете!

Вошел Птицын. Сейчас это был уже какой-то другой Птицын — обыкновенная улыбка, спокойный, мягкий голос:

— Хулиганы витрину повалили с комсомольской газетой. Не то, чтобы совсем, но уже не в вертикальном положении…

Все эти люди, кажется, решили завалить Лаптева своими мелочами.

— Пусть у секретаря комитета комсомола голова болит. А нам надо подумать вот о чем. В совхозе два месяца не выдавали зарплату.

— Уж так получилось. Но люди у нас, в общем-то, живут хорошо. Приглядитесь-ка.

Лаптев заметил, что главный агроном говорит с ним сейчас по-доброму, вежливо, совсем не так, как говорил на планерке.

— Пригляделся. У нескольких рабочих вчера побывал на квартирах. Все есть: телевизоры, диваны, ковры, и одежонка справная, хотя и не самого модного пошива; пища калорийная, — мяса, яичек, молочка ешь, сколько хочешь. А за счет чего все это? Зарплата у новоселовских рабочих невелика, куда меньше, чем в других совхозах; личное хозяйство — огороды, собственные коровы, кабанчики и овечки, выручают. Шут с ней, с зарплатой! Если что, свезет мясо на базар, туда, где оно подороже. Едет домой — карманы от денег топырятся. А в совхозе шаляй-валяй работает. Личные хозяйства у специалистов и рабочих непомерно раздуты.

— Разве можно в деревне без скотины?

— Да, но если у рабочего во дворе своя собственная ферма…

— Это дело каждого, в конце концов. — В голосе главного агронома неприкрытое удивление. — Пусть работают. Больше работают — меньше пьют, меньше бездельничают. И богаче будут.

— Не о том богатстве речь, вы это прекрасно знаете. Есть нормы, установленные законом, где определено, сколько рабочий и служащий совхоза может держать личного скота. А здесь что? У некоторых по три коровы, по двадцать овец и чуть ли не с полсотни свиней. Вот сколько, к примеру, у вас?

— Держу…

— Сколько?

— Коровы у меня две. И телка.

— А свиней?

— Я не люблю свинину, она жирна. А для пожилых жирное не годится. У меня овцы. Между прочим, будущее несомненно за овцами.

— Сколько же вместе с ягнятами?

— Ну… двадцать две.

— И, наверное, пчелы?..

— Мед при моем здоровье крайне необходим.

— Да гуси, куры. И у Максима Максимовича почти столько же.

— Да, у него тоже две коровы и телка.. — Птицын чуть заметно усмехнулся: — У того вкус другой — любит свинину. Боровов держит. И уток. А какое, собственно, все это имеет значение? Ведь вот сегодня я куда раньше вас на работу пришел. Вы еще сладкие сны видели, когда я во дворе прибирался и мимо ваших окон проходил… Так не все ли равно, что я дома делаю — лежу на кровати, с женой обнимаюсь или навоз убираю, капусту поливаю?

«Ишь… задело… оправдывайся давай».

— У вас другое. Вам нет смысла держать корову, заводить свиней и овечек. Много ли одному надо?

— Это касается не только нас с вами. Если во дворе мычат коровы, и хрюкают свиньи, то мысли о них будут все время лезть в голову. Поехал в командировку, а дума одна — как бы быстрее домой. Корова, кажется, заболела, не ест, не пьет. Поросенок подох. Да и овечки что-то невеселые. Дверь у хлева подгнила. Такому человеку и передохнуть некогда. На работе спит. Я же видел вчера… Дремлют. Даже посапывают. И уж где тут до учебы.

— В Новоселово без личного хозяйства нельзя. Условия!..

«Все крутит».

— Условия обыкновенные. Просто чрезмерная увлеченность личным хозяйством…

Из приемной доносился хохот Саночкина.

— В воскресенье встречай давай! Поллитровочка чтоб и все прочее. Ну, а мясца будет от пуза. Как договорились, везу свинью и трех барашков.

Когда Птицын ушел, Лаптев позвал в кабинет Саночкина. Надеялся увидеть разболтанного, пустого человека, одного из тех нерадивых работников, которые приносят лишь неприятности, но сразу понял: Митька не так уж прост, глаза понимающие, умные.