Каменный пояс, 1974 - Иван Уханов

Он улыбнулся, как-то странно, нехорошо улыбнулся. Полный достоинства, с некоторым высокомерием повернул к нему голову.

«Улыбается по-разному: с оттенком какой-то противной снисходительности — вчера, и ехидно-ядовито — сегодня…»

Лаптев не привык доверяться первым впечатлениям. И все же Птицын был ему неприятен.

Что Утюмов ушел, видимо, надолго, он и сам знает. Сказал Ивану Ефимовичу перед уходом: «Зимой меня не ждите. И вообще… по секрету… готовьтесь к директорскому посту…»

— Давайте, дорогой мой… — продолжал Птицын.

Лаптев посмотрел на него неприязненно; он не терпел подобного обращения — «дорогой мой», «милый мой»!

— Раненько собрались.

— Рано? — Птицын засмеялся, вполне искренне, дружески засмеялся. — Что вы, Иван Ефимович! Много сна — мало услады. Сон богатства не приносит.

Многие улыбнулись. И только главный экономист Зинаида Степановна Дубровская, с месяц назад приехавшая в совхоз, не меняла строгого выражения лица.

— По доброму-то надо бы начинать планерку с пяти, но многие запаздывают, так что практически начинаем с полседьмого. Вас вот ждали, заданьице получить.

Птицын замолчал, молчал и Лаптев. Все смотрели на него. У Дубровской смешно приподнялась правая бровь. Ждала, что же скажет Птицыну новый зам…

— Планерки мы проводим и утром, и вечером, — не умолкал Птицын. Он говорил, словно пугая: — Каждый получает заданьице от директора. На весь день. Ну, а вечером отчитывается. Все это вы знаете.

Последние слова он произнес с какой-то неприятной интонацией: дескать, хоть и сказал «знаете», а может, и не знаете, скорее всего — не знаете, горожанин, воздухом полей не дышал, грязь деревенскую не месил. Лаптеву говорит, но в расчете на то, что его слушают остальные.

«Развалили хозяйство и чего-то пыжатся, недотепы». Лаптев понимал, что «пыжится» один, но все же сказал себе: «Недотепы».

Здесь ему будет нелегко, совсем нелегко. А когда было легко?

— Мы собираем руководящий состав…

«Руководящий состав». Слова-то какие…

Лаптев помолчал, усаживаясь поудобнее, оглядел людей и сказал, стараясь придать голосу твердость и спокойствие:

— А вы знаете, какие задачи стоят перед совхозом и что надо делать в этом месяце и в этом году? Общие-то задачи вам всем ясны?

На лицах людей недоумение и удивление. Птицын что-то бормотнул про себя. Дубровская прошептала одними губами:

— Ясны, конечно.

— И, надеюсь, каждый знает свои служебные обязанности…. Тогда давайте работать… Зачем говорильню разводить?

Кто-то произнес «Мда!» Кто-то кашлянул фальшиво. Ерзали на стульях, переглядывались. На лицах вопрос: «Кого это нам господь бог послал?»

— Разве Максим Максимович не рассказывал вам о планерках? — Сейчас голос у Птицына был сухой, слегка насмешлив.

Да, не рассказывал. Ему было не до этого. Он не мог дождаться той минуты, когда, сидя в машине, пересечет неуловимую для постороннего глаза границу, отделяющую «свои» земли от земель соседнего колхоза. Но раза три повторил: «Основное внимание — животноводству. Кормов мало, надо спасать скот».

— Я знаю, Евгений Павлович, что такое планерка. Я зоотехник, работал когда-то директором эмтээс…

Конечно, лучше бы не говорить о своих прежних должностях, но… Иван Ефимович подметил: его последняя фраза произвела благоприятное впечатление.

Планерки! Он знал, что это такое. Летом к пяти утра все совхозное начальство в полном составе собиралось в кабинете директора. Зимой — к шести. Так было установлено. Но кто к шести, кто к половине седьмого, а кто и к семи придет. И директор командовал: главный агроном едет на первую ферму и занимается тем-то и тем-то, ветврач — на вторую ферму, главный инженер — на третью… Каждому задание. Да хоть бы коротко, деловито. А то — слова, слова, слова; споры о мелочах, нервные выкрики, бесконечная утомительная грызня, после которой болит голова, хочется отдохнуть, а не работать. К семи вечера собирались на новую планерку, докладывали, что сделали за день. И опять речи, речи! До полуночи. От табачного дыма тускнела электролампа, а лица людей казались коричневыми… тут и подремлешь и все думы передумаешь, пока напоследок услышишь — бодрый голос директора: «Ну что ж, товарищи, все решено, все ясно! Можно и по домам. Завтра утром давайте пораньше».

После такой планерки уснешь не сразу, от шумных собраний и заседаний порой устаешь больше, чем от любой работы.

— Давайте, товарищи, поговорим откровенно. Я твердо убежден, что планерки, в том виде, в каком они проводились, не приносят пользы.

Птицын хмыкнул:

— Да как же так, Иван Ефимович?

Лаптев подивился: до чего же много в голосе Птицына оттенков — и снисходительность, и самоуверенность, и ласковость, силится говорить важненько, солидно…

— Главный агроном, главный инженер, главный экономист, главный бухгалтер, ветврач, управляющие фермами, специалисты на фермах. У всех ответственные должности. Каждый знает свои обязанности, во всяком случае должен знать. Обязанности эти требуют от человека и знаний, и инициативы, и творчества. Каждый должен быть организатором, причем хорошим, и действовать самостоятельно. Вы ру-ко-во-ди-те-ли! А вас превращают в простых исполнителей…

«Полегче бы, — подумал он. — А, шут с ними, выложу все».

— Я твердо уверен, что каждый из вас лучше меня разберется во всех вопросах на своем участке.

— Мы с этим согласны, — кивнул Птицын.

Лаптев сейчас ненавидел Птицына.

«Что он говорит за всех? Будто в адвокаты нанялся…»

— Думаю, что и у Утюмова не семь пядей во лбу.

— К чему это, Иван Ефимович? — снова подал голос Птицын.

— Прошу выслушать меня, — сухо проговорил Лаптев. — Глубоко убежден, что подобная практика не только не приносит пользы, но и вредна.

— Планерки или, как их еще называют, летучки, от названия, собственно, ничего не меняется, проводят везде, — сказал Птицын. — И в совхозах, и в колхозах. Так что…

— Знаю! Во многих хозяйствах проводят именно так, как у вас. Что тут еще можно сказать. Директора тех совхозов, видимо, считают себя всезнайками. Они — самые лучшие агрономы, экономисты, инженеры, бухгалтера, свинарки, механизаторы… пойди туда-то и сделай то-то. Будто перед ними рассыльные, а не специалисты, хорошо знающие круг своих прав и обязанностей. Месяц назад я был в колхозе «Сибирь». Там планерка продолжается минут двадцать, не больше. И никаких команд. Это еще куда ни шло… Но и такие планерки не нужны.

— Ну, а как? — Сейчас в глазах у Птицына было любопытство: — Ведь никто ничего делать не будет.

Все засмеялись, кроме Дубровской, которая с сочувствием и с некоторой жалостью посмотрела ему, как показалось, на Лаптева.

— Поговори с кем надо в рабочем порядке. Повторяю, специалист должен чувствовать ответственность за свой участок работы. Быть творцом, организатором, а не просто исполнителем. Слышал, как вы, товарищ Птицын, заявили вчера Утюмову: «А я причем? Вы сказали так сделать, я и сделал». Речь шла о семенах. Забавно получается: вы — главный агроном — и ждете, что скажет директор. Не директор вам, а вы ему должны подсказать по агрономии. Что такое агроном? Ничего, ничего, здесь полезно об этом вспомнить. Я беру сельскохозяйственный словарь-справочник, вот он лежит на столе. Читаем. «Агроном — это специалист сельского хозяйства с высшим образованием, организатор…» Я повторяю: организатор многоотраслевого сельскохозяйственного производства, обладающий всесторонними знаниями в организации, технике и технологии основных отраслей сельского хозяйства. Словарик старый, но в общем-то написано правильно. Вы, товарищ Птицын, выступаете в роли исполнителя, а не организатора…

Лаптева так и подмывало сказать Птицыну что-то резкое, грубое, но он сдерживался.

— Мое дело — разведение, кормление, содержание и правильное использование сельскохозяйственных животных. Я должен все делать для того, чтобы совхоз получал больше свинины, чтобы повышалась продуктивность животноводства. Таковы мои обязанности как главного зоотехника.

Птицын улыбнулся. Его кривоватая улыбка была как бич.

Лаптев повысил голос:

— Что проку от специалиста, если он только напичкан энциклопедическими знаниями, а организатор — никакой. Если он только болтает…

«Сорвался. Не надо бы!»

— Я два месяца буду замещать директора. И на эти два месяца, пользуясь данной мне властью, отменяю общесовхозные планерки. Когда потребуется, вызову вас минут на десять-пятнадцать. И то не всех. Решим, что надо, без лишних слов. О телушке и веревке разговор можете вести дома, за чашкой чая.

«Мягче надо, мягче».

— Я вас, товарищи, подменять не буду. Сами все решайте. У каждого свой участок, вот и командуйте. Если нравятся планерки и считаете, что без них нельзя, пожалуйста, проводите. Если главный агроном считает, что ему надо собрать агрономов, пусть собирает. Он хозяин. А потом мы с него же и спросим. Вот так! Дальше!.. Управляющие фермами, агрономы и зоотехники звонят только директору. Заболели поросята — директору… А почему не ветеринарному врачу? Или: пришел рабочий из Травного. Хулиганы разбили стекла в квартире. Примите меры. Директор должен выступать еще и в роли милиционера. Едва ли это его роль.