Как Саушкин ходил за спичками. - Борис Ряховский

Скоро показался остров с голубеньким павильоном. В дверях павильона поблёскивало. Саушкин догадался: усатая старуха наблюдает за ним в бинокль.

Когда же он добрался до острова, старуха как ни в чём не бывало сидела в своём павильоне и жужжала электробритвой. Саушкина она признала, только виду не подала. Напоила лимонадом, уложила отдохнуть. Извинилась: дескать, дела требуют. Стала звонить по телефону, вызвонила Африку и предложила белого медвежонка в тамошний зоопарк. Африканцы сперва не соглашались на белого медвежонка: есть у них белые медведи, размножаются в зоопарках хорошо,— а просили крокодилиху на развод: такая беда, у них всех крокодилов выловили и развезли по другим странам, остался один крокодил. Старуха пообещала в будущем одного крокодила на развод и таки навязала африканцам белого медвежонка. Повесила трубку, пожаловалась Саушкину:

— Намаялась я с этими зверями, давай свекольника похлебаем, силы восстановим.

Поели они, и старуха попросила Саушкина помочь. В четыре руки они потянули за кольцо в полу. Поехали вверх подвешенные на цепях гири, загремели цепи и колёса, поднялась тяжёлая западня.

В подвале старуха сняла с крючка небольшую белую шкуру, почистила, потрясла и попросила Саушкина как о чём-то пустяшном:

— Полезай-ка, милый сын, погляди, не погрызена ли где шкура?

Саушкин сказал про себя: «Вперёд, и ничего не бойся».

Давайте-ка условимся, что теперь с «вперёд, и ничего не бойся» станут начинаться новые главы.

СТАРУХА МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ

— Вперёд, и ничего не бойся, — сказал себе Саушкин.

— Чего ты там бормочешь? — заворчала старуха. — Полезай давай в шкуру-то, некогда мне.

— Вы бы, бабушка, сперва показали, как это делается.

— Да я в эту беленькую и не залезу!

— Другую возьмём, побольше. Да хоть эту, — сказал Саушкин и снял с крючка шкуру крокодила.

Старуха залезла в шкуру и оттуда сказала:

— Видел? Чего тут мудрёного-то!

Саушкин мигом зашнуровал её. Попалась, усатая!

Старуха запричитала из шкуры:

— Ой, слепа совсем стала! Я тебя приняла за Саушкина, знаменитого неудачника. Уж извини, выпусти меня, да поди своей дорогой.

— Я и есть Саушкин.

Старуха не верила:

— Неудачливость не грипп, от неё не вылечиваются.

— А я вылечился. Теперь вам не вывернуться. Довольно помучили людей.

Старуха отпиралась, вертела крокодильим хвостом, лебезила:

— Один раз только и согрешила — засунула тебя в львиную шкуру, а теперь ты меня в крокодилью, вот и квиты, яхонтовый мой, бриллиантовый.

— А кто к мельнику приходил в крокодильей шкуре, стращал, требовал полный горшок денег? — спросил Саушкин.

Теперь дошло до старухи, что другой стал Саушкин, что близка расплата.

— Ой, что же будет? — причитала старуха.

Саушкин через международную телефонную станцию заказал зоопарк. Объявил в трубку:

— Для вас есть крокодилиха на развод.

— Ой, что же будет! — причитала старуха.

— Слушайте и воображайте, что с вами будет, если вы не закроете фирму «Липучка» и не откроете «Химчистку», — сказал Саушкин.

— Я привезу крокодилиху в зоопарк, там вас посадят в террариум. Смотритель террариума удивится: у крокодила растут усы! За усы будет цепляться мусор, ветки всякие, водоросли. Смотритель обрежет усы раз, другой, третий — растут! Растут с невиданной скоростью, растут на глазах... Однажды смотритель рассердится и хлестнёт крокодила метлой. Крокодил, ясное дело, должен зареветь своим голосом... Ну-ка поревите, — сказал Саушкин.

Старуха проревела.

— Никуда не годится! — сказал Саушкин.— Настоящий крокодил одновременно лает и воет. Само собой, скоро смотритель выбьется из сил. Посадят усатого крокодила в клетку, отвезут в Африку и выпустят в реку Конго. А уж там за вас крокодилы возьмутся!

— Саушкин, — завыла старуха, — мне страшно! Ведь какие раздобытки в «Химчистке». Копеечное дело! А мне надо большое приданое. Кто на мне без хорошего приданого женится, на усатой-то...

— Выдам вас замуж, если закроете «Липучку», — сказал Саушкин.

— Закрою, закрою! Это за кого же — замуж?

— За мельника, — сказал Саушкин.

— Говоришь, купаться, купаться, а вода холодная. Мельник электричество ни на дух не переносит, а я бреюсь электробритвой.

— Будет вам электричество, — сказал Саушкин.

Он позвонил по телефону Гену Никифоровичу и попросил приехать к мельнику на остров, привезти лампочки, провода, инструменты.

— Мне некогда, — отговаривался Ген Никифорович, — я переделываю выжималку. Сегодня облако застряло в раструбе. Ни туда, ни сюда.

— Плохи ваши дела, — сказал Саушкин. — Кто думает только о себе, тот неудачник.

Ген Никифорович засмеялся и обещал явиться на остров к мельнику с инструментом и прочим.

Саушкин написал маме письмо: дескать, спички ещё не купил, но купит, ведь теперь он на пути к дому.

Саушкин выпустил старуху из крокодильей шкуры, сел на свой баллон и поплыл на остров к мельнику.

Сказал про себя:

«Вперёд, и ничего не бойся»...

ТАМ, ГДЕ ТЕМНО И УЖАСНО

Со словами «Вперёд, и ничего не бойся» он постучал в окованные железом ворота амбара.

Мельник глянул в замочную скважину. Погремел ключами и впустил гостя.

Огляделся Саушкин: в амбаре стало ещё страшнее — бугры, ямищи, а в них темень, как вода.

Мельник счастлив, хохочет, трясёт бородой:

— Хитрецы на простаков падки! Попался, второй раз не выпущу.

Саушкин в ответ засмеялся:

— Чем испугал! Теперь моё любимое занятие — сидеть в темноте.

— Это чего же хорошего?

— Думаю. В темноте на любую загадку нахожу разгадку.

Мельник даже рот разинул: неужто? Стал просить:

— Может, в моём амбаре посидишь, разгадаешь, где серебро искать? Полная темнота, ничего не мешает.

— Несите кусок хлеба и запирайте меня,— сказал Саушкин.

Он накрошил хлеба, затаился. Прибежала мышка к хлебу. Саушкин услышал её, накрыл ладошкой. Привязал к хвосту нитку, отпустил. Подождал-подождал, пошёл по нитке и нашёл норку. Позвал мельника, указал место. Тот раз копнул, другой — и вот оно, серебро, лежит кучкой.

Мельник глядел на серебро, глядел, не верил своим глазам. Попросил:

— Можно твоим средством попользоваться, мил-друг Саушкин?

Саушкин разрешил попользоваться. Мельник заперся, долго сидел в тёмном амбаре, а как вышел, признался, что сидел без толку в полной темноте. Уходил в амбар с заботой и вернулся с ней же. Попросил:

— Поди, мил-друг Саушкин, посиди в темени... Поди, догадываешься, какая забота... как зверину отразить.

Саушкин посидел в амбаре. Вернулся и объявил мельнику:

— От зверины одно средство — электричество. Мельник раскричался:

— Не надо мне ни електричества, ни атому, ни селиви-стера!.. Или как его там, показывает который, с ручками.

— Посидите в полной темноте, — сказал Саушкин, — авось придумаете другое.

Мельник отмахнулся:

— Сидел я в твоей полной темноте... Ты хоть скажи, что зверине это самое електричество?

— А вот скажите, где живут лешие, кикиморы, шишиги?

Мельник подумал и ответил:

— В чащах, в болотине...

— Стало быть, там, — сказал Саушкин,— где нет ни радио, ни электрического света, ни селивистера... тьфу, ни телевизора. Так?

— Оно так, — поневоле согласился мельник.

Приплыл на водном велосипеде Ген Никифорович, привёз мотки проводов, инструмент.

Провели на острове электричество, поставили розетки, ввернули лампочки.

Мельницу отремонтировали, пустили, замахала она крыльями.

— Жизнь у вас налаживается, — сказал Саушкин мельнику, — деньги на месте, мельницу пустили... Усатая зверина больше не явится... Всё как у людей. Можно и жениться.

— Может, есть такая, какая пошла бы за меня, да как её обнаружишь, — сказал мельник. — Мил-друг Саушкин, благодетель мой, посидел бы ещё раз в полной темноте, а?

Посидел Саушкин в амбаре. Вышел, объявил: додумался, есть невеста для мельника, поехали, мол, сватать.

Ген Никифорович немедленно забрался на свой водный велосипед, а Саушкин не спешил: дескать, по-вашему — «вперёд, а там разберёмся», а по-нашему — «вперёд, но сперва разберёмся». Он расспросил мельника, как и что говорить при сватовстве.

Мельник учил:

— Главное в сватовстве — смело нахваливайте меня, врите за семерых. Чтобы вас несло, как на салазках под гору. Чтоб на вербе груши росли, чтоб медведь летал.

У мельника в доме стояла горка из шести сундуков. Достали из сундуков праздничную одежду. Нарядились Саушкин и Ген Никифорович: шёлковые рубашки подпоясаны витыми поясами, блестят лакированные сапоги. Картузы щёгольские, с солнышком на лакированных козырьках. В руках гармошки саратовские, с колокольцами.

Отплыли сваты от острова.

— Вперёд, и ничего не бойтесь, — сказал Саушкин Гену Никифоровичу.