Солнечная ночь - Нодар Владимирович Думбадзе

ее прохладному стволу, и не свожу глаз с красивой головки Гулико. Косые лучи солнца играют в ее золотистых локонах, и кажется, что вот-вот волосы вспыхнут алым пламенем.

— Гулико! — вдруг вырывается у меня.

— Ну? — спрашивает она, не поднимая головы.

— Ничего.

— А все же?

— Пересядь, иначе волосы загорятся!

— Очень смешно! — говорит Гулико.

Гурам, словно ленивый кот, нехотя приоткрыл один глаз, потом извлек из кармана папироску и жестом попросил у меня спички. Я глазами показал на голову Гулико. Гурам медленно встал, подошел к Гулико, приложил папироску к ее огненным волосам и сильно затянулся.

— Не зажигается! — сказал Гурам, пожимая плечами.

— Хватит вам дурака валять! — рассердилась Гулико. — Не хотите заниматься — черт с вами! Я этот конспект знаю наизусть!

— Добрая наша, хорошая, красивая, умная Гулико, хватит нам просвещаться, пойдем погуляем! — взмолился Гурам.

— И ты так думаешь? — спросила меня Гулико.

— Давно уже, повелительница, да не смел признаться! — склонил я голову.

Гулико улыбнулась и закрыла тетрадь.

— Мама! — позвала она.

— Что, доченька? — выглянула в окно тетя Тамара.

— Мама, мальчики уходят. Я провожу их. Если задержусь, не беспокойся.

— Иди, дочка. А как с вашим конспектом? Неужто все выучили?

— Задайте любой вопрос! — напыжился Гурам.

— Скажешь тоже! Много я понимаю в ваших конспектах!

— Нехорошо, нехорошо, девушка. Осенью придете на повторный экзамен! —сказал наставительно Гурам.

Тетя Тамара улыбнулась.

— Мы пошли, мама!

С верхней площадки фуникулера ночной Тбилиси похож на опрокинутое, усеянное звездами небо. Все знакомые звезды и созвездия — там, внизу, под вами. Вот Большая и Малая Медведицы, вот Волопас, Весы, Водолей. Вот разлитое легким туманом, словно Млечный Путь, мерцание далеких огней. То и дело вспыхивают и гаснут, подобно кометам, автомобильные фары. Сам фуникулер похож на несущуюся в космосе нашу планету: всюду, куда ни кинешь взгляд, чернеет небо, сверкают мириады звезд. И кажется человеку, что не земля — он сам, сгусток живой, дышащей, мыслящей, мечтающей жизни, несется в неизведанные дали бескрайней вселенной, в вечном, бесконечном поиске радости, счастья, красоты, любви...

Я не знаю, о чем думает Гулико. Она стоит у края площадки, облокотившись о перила, и смотрит вниз, на Тбилиси. Мне безразлично, о чем думает Гурам, но Гулико... Мне хочется, чтобы она думала о том же, о чем и я. Боже мой, сколько раз я спрашивал ее об этом в надежде услышать желанный ответ!

Увы, мысли ее всегда оказывались далекими от моих. Вот теперь я думаю: если б Гурам вдруг вздумал уйти... «Останься», — скажет Гулико. Гурам все же уйдет. Тогда Гулико тоже захочет уйти. Я попрошу ее остаться. Она согласится... Тогда я скажу ей все! Скажу, что вот уже два года я люблю ее, что все время думаю о ней, что ома может не любить меня — для меня это ничего не значит... Но нет, я знаю, Гулико любит меня... Я думаю...

— Я пошел! — сказал вдруг Гурам и вздохнул. — Утром рано вставать, опять за керосином нужно идти...

— Погоди немного, вместе пойдем, — сказал я.

— Не могу.

— Не можешь — уходи. Мы останемся. Правда, Темо?

— Конечно! Какой смысл сейчас спускаться в город? Земля горит!

— Ладно. Я пошел. Пока!

— Пока.

— Утром зайдешь?

— Ладно.

Гурам ушел.

Я смотрю па Гулико, она — на Тбилиси. Я думаю о Гулико. О чем думает она? Спросить?

— Темо!

— Что, Гулико?

— О чем ты думаешь?

От неожиданности я растерялся:

— Ни о чем... О чем мне думать?.. А ты?

— Я? Я думаю о тебе, — сказала Гулико и улыбнулась.

— Вот сейчас, в эту минуту?

— Вот сейчас, в эту минуту!

— А еще о чем? — спросил я с замиранием сердца.

— Еще о себе.

— Еще?

— Больше ни о чем. Думая о тебе, я думаю и о себе. И все. На большее, видно, ума не хватает.

— Ты думаешь обо мне вообще или только сейчас?

— Вообще.

— Часто?

— Часто.

— Очень часто?

— Ну... не очень...

Гулико опустила голову и стала разглядывать свои тонкие прозрачные пальцы. Я испугался и замолчал, но Гулико заговорила сама.

— Я думаю о тебе, Темо... Иногда... И долго...

Я придвинулся к Гулико. Мой локоть коснулся ее локтя. Гулико вздрогнула, но не отодвинулась.

— Гулико!

Она взглянула мне в глаза долгим, пристальным взглядом.

— Гулико, что ты думаешь обо мне? — произнес я чуть слышно дрожащим голосом.

׳— Что и ты обо мне...

Сердце подступило к горлу, дыхание сперло. Я обнял Гулико. Она зажала мою руку между плечом и щекой, прильнула к ней головой и закрыла глаза.

— Гулико, знаешь, что я о тебе думаю? Сейчас все скажу...

Она отрицательно покачала головой. Но меня уже понесло, понесло, как сорвавшуюся с горы глыбу, которая долго лежала у самого обрыва, чудом удерживаясь, и, наконец, покатилась, покатилась с грохотом, сметая все на своем пути, вырывая кусты, ломая деревья.

— Летом я поеду на море... Нет, сперва в горы. Там овцы, пастухи... Потом на море. А может, в деревню поеду... Но море... Я люблю море, Гулико... Море и солнце. Солнце и море — это два чуда. Правда ведь? Конечно, правда. Я могу сидеть у морского берега, спиной к морю, и смотреть, как всходит солнце... Потом повернуться к морю и смотреть, как солнце садится в море... И так всю жизнь... Летом мы вместе поедем на море. Я положу голову на твои колени и весь день буду смотреть на тебя. Ты смотри на море, на солнце, но только не на меня. Я боюсь твоего взгляда, боюсь и радуюсь ему... Лучше уж я буду смотреть на тебя, а ты лишь иногда на меня? Да? Мы вместе поедем на море, правда, Гулико?

— Да, Темур, да, — прошептала Гулико и чуть приоткрыла глаза.

Я повернул ее лицом к себе, запустил руки в огненные ее волосы и привлек к себе. В глазах девушки сверкали слезы, сверкало огромное невысказанное счастье и еще какое-то незнакомое мне таинственное чувство, которого я всегда боялся. И чтобы перебороть этот необъяснимый страх, я прильнул к глазам Гулпко нежным, длинным поцелуем...

...Потом все стало на свои места. Там, внизу, по-прежнему