Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико

каши. – Бормотал чего-то про какую-то, – она понизила голос, – «суку-срару», на месте которой у нее светлое пятно, и про пару нормальных способностей! Ну, то, что хоть пара нормальных способностей у нее, я надеюсь, имеется, – это понятно, но вот про… «суку-срару» мне не понравилось.

– Наверное, он имел в виду чакру и паранормальные способности, – робко попытался пояснить папа, недавно вернувшийся из командировки в Индию, но осекся, натолкнувшись на суровый взгляд жены.

История маму насторожила, поэтому она сконцентрировалась на правильном воспитании дочери: растила ее в строгости и без сантиментов. Да и какие могли быть сантименты в воспитании октябренка, пионерки, комсомолки и будущего члена партии, который должен болеть за весь пролетарский мир, стойко сносить все тяготы жизни и преодолевать все препятствия на пути к великой цели – построению светлого коммунистического завтра? Тем более что коммунистическое завтра было понятием абстрактным, вне ясных хронологических рамок и могло наступить когда угодно. Первый раз, по рассказам папы, конкретный срок попытался установить Никита Сергеевич Хрущев, который отвел на все двадцать лет. Но не успел. Сняли с поста… Другие, более предусмотрительные, даже и не пытались, завязнув в теории развитого социалистического общества.

Под влиянием мамы чувство глобальной ответственности перед обществом пришло к девочке рано, в возрасте девяти лет, и началось с личной драмы. Душевной и творческой. Драмой стал порожденный незакомплексованным детским умом и записанный не знающей сомнений детской рукой рассказ о цветочке, который «жил в расщелине скалы и до него не доходило солнце, а он так мечтал, чтобы хоть один лучик коснулся его бледных лепестков и согрел их своей любовью. И – дождался. Солнце вначале согрело, а потом опалило нежные лепестки. И цветочек погиб. Оказывается, любовь может убивать», – сделал ребенок недетский вывод и направился к маме поделиться открытием. Критика была безжалостна. Мама, пробежав глазами произведение, схватила начинающего писателя за руку и подтащила к телевизору.

– Смотри! – со скрытой угрозой в голосе воскликнула она. – Видишь? – ткнула пальцем в экран, где шла новостная программа. – Вот люди погибают на войне! – переключила канал. – Вот дети в Африке умирают от голода! – щелкнула еще раз. – Вот негры отстаивают свои права! – Затем включила следующий канал, где диктор полным напряженного трагизма и уверенности в победе голосом сообщал о развернувшейся битве за урожай. Опять переключила. Мультфильм про Мальчиша-Кибальчиша – мальчика со странным именем, который не выдал врагам военную тайну, звал к подвигу и самопожертвованию. Мысль о том, что Кибальчиш мог просто не знать именно ту тайну, которую у него хотели выпытать враги, посетила Сашеньку значительно позже, в подростковом возрасте, но высказать крамольное предположение вслух пионерка не решилась.

– Во-от! – торжествующе воскликнула мама и еще раз щелкнула переключателем, но программ больше не нашла. Время такое было на телевидении. Советское, когда «Дом-2» еще не показывали.

– А ты, – в голосе мамы зазвучали торжествующе-осуждающие нотки, – ты пишешь про какой-то цветочек!

Потрясенная увиденным, девочка понуро отправилась к столу и решительно дописала: «Так погиб цветочек, жизнь которого прошла не в борьбе!»

Мама была довольна, но в этот момент в ребенке погиб писатель-романтик, убитый в зародыше суровой действительностью.

Однако жажда творчества была столь велика, что вскоре, оправившись от душевной травмы, Сашенька решила стать художником. Тем более что папа подарил краски. Правда, за пару лет до этого, прочитав книгу о Моцарте, девочка хотела быть композитором, но однообразные изматывающие гаммы, которые надо было повторять по многу раз, встали непреодолимым заслоном на пути к сочинительству. Гаммы были прозой жизни, а душа требовала творческого полета. Именно поэтому она тогда же решила стать поэтом и оставалась им целый вечер – прекрасный и вдохновенный! С трудом дождавшись утра, она прибежала к папе в ванную и возбужденно-подрагивающим голосом прочитала пришедшие ночью с небес строки:

«О, весна без конца и без краю – без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! И приветствую звоном щита!»

Потрясенный папа даже перестал бриться, наклонился и молча обнял поэтессу. Вдохновленная успехом, Сашенька отправилась завтракать. В то утро даже морковный сок, торопливо проглоченный с закрытыми глазами, показался не таким отвратительным, потому что она вся была там, за письменным столом, где чистые листы бумаги нетерпеливо ждали новых шедевров, а перьевая ручка, орудие настоящего поэта, сочилась чернилами, чтобы перенести эти самые шедевры на бумагу. Музыка новых стихов уже звучала у нее в ушах…

На столе, прямо в центре, Сашенька обнаружила открытую книгу стихов. «О, весна без конца и без краю – без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь…» – прочитала она. Сказочную мысль о том, что ее стихи так быстро смогли напечатать, она отмела, детским умом осознав, что чудеса бывают только на Новый год, до которого еще целая жизнь. Если считать с июня…

А краски папа подарил настоящие. Масляные. Сочные. Не какую-то жалкую акварель, расплывающуюся по бумаге туманно-дымчатыми, бледными разводами. Подарил и увел маму в гости. Ясно, чтобы не мешать.

Сашенька, естественно, решила сделать родителям подарок. Краски и кисти у нее уже были. Оставался вопрос, что же нарисовать? Жанр портрета ее не очень привлекал. Трудно добиться сходства. В памяти ребенка всплыли уже известные ей имена Леонардо да Винчи, Микеланджело и даже название «Сикстинская капелла» – произведение, соответствующее масштабу ее собственного замысла. Оставалось найти подходящую поверхность. Девочка задумчиво постояла около стены родительской спальни, но, поразмыслив, поняла, что красок может не хватить. Подходящая по размеру поверхность обнаружилась за шкафом. Кусок оргалита, шершавый с одной стороны, но совершенно гладкий с другой, много лет назад убранный туда мамой на всякий случай, дождался своего звездного часа. Правда, попытка немного выровнять края основания будущего шедевра при помощи папиного лобзика не увенчалась успехом. Лобзик оказался непрочным, за что и был брошен за шкаф. Вздохнув, девочка расположилось за столом на кухне, предусмотрительно постелив на него новую белую клеенку. Разделочная доска превратилась в мольберт, на котором ребенок развел краски подсолнечным маслом. Однако выяснилось, что дезодорированное и рафинированное масло жидковато, поэтому был найден заменитель в виде масла кокосового, аромат которого напоминал любимое печенье с кокосовой стружкой. Сашенька сделала первый мазок…

Картина удалась! Деревенский домик, по крышу занесенный снегом, отливающим розовыми, голубыми и желтыми оттенками в свете огромной луны, похожей на недожаренную пиццу, – к концу работы ребенок проголодался, – в окружении задумчивых и настолько разлапистых