Дом тишины - Орхан Памук

— Дядя, ты что, умрешь, если еще пять штук купишь, а? — спросил Сердар.

Но старый скряга сделал вид, что не слышит, и пальцем показал на уголок билета.

— Да еще и старые. Вечер-то давно прошел, — сказал он. — Два месяца назад. Гляньте, здесь написано «май 1980 года».

— Послушай, ты что, собирался идти на этот вечер? — не выдержал Мустафа.

— А как я могу сегодня пойти на вечер, который был два месяца назад? — не унимался зеленщик.

В конце концов из-за этих пяти билетов и у меня чуть было не лопнуло терпение. Зря нас учили D школе быть терпеливыми. Только время всю жизнь терять, а больше ничего. Если бы на эту тему задали написать сочинение, то я бы привел много примеров и написал бы так. что даже преподаватели турецкого, которые всегда искали случая завалить меня, вынуждены были бы в результате поставить мне «пять». Вот, я нрав — Сердар разозлился, как я. Вдруг он подошел к старому скупердяю, нахально вытащил у него из-за уха карандаш, написал что-то на билетах и вместе с карандашом отдал обратно.

— Вот так годится, дяденька? — спросил он. — Вечер мы перенесли на два месяца. Давай пятьсот лир!

В конце концов тот отдал эти деньги. Вот как; и только наши глупые учителя турецкого верят, что сладкими речами можно заставить змею выползти из ее логова, Я так разозлился, что собирался тоже поиздеваться над старым скрягой, мне хотелось сделать ему какую-нибудь гадость. Мы уже выходили, вдруг я остановился и с самого низа аккуратно сложенной у двери башни из персиков вытащил один. Но развалились не все персики. Ему повезло. Персик я положил в сумку. А потом мы пошли к парикмахеру.

Парикмахер наклонил кому-то голову в раковину и моет. Он посмотрел на нас в зеркало.

— Я возьму пару штучек, ребята, — сказал он, не отпуская голову.

— Хотите — возьмите десять штук, дяденька, — предложил Мустафа. — Продадите кому-нибудь.

— Я же сказал: оставь две штуки, и хватит, — ответил парикмахер. — Вы разве не из союза?

Всего лишь два билета! Вдруг я взорвался:

— Нет, ты купишь не два билета, а десять. — Отсчитав, я протянул билеты ему.

Даже Сердар растерялся. Вот, друзья, видите, каким я бываю, если меня разозлить? Но парикмахер билетов не взял.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

Намыленная голова в его руках тоже смотрит на меня в зеркало.

— Так ты берешь? — повторил я.

— Восемнадцать, — ответил Сердар.

— И кто это из союза направил тебя? Ты такой вспыльчивый, — сказал он.

Я не нашелся что сказать и посмотрел на Мустафу.

— Извините, дяденька, — вмешался Мустафа. — Он еще новенький. С вами не знаком.

— Видно, что новенький. Ребятки, оставьте мне пару штучек.

Он вытащил из кармана двести лир. Наши сразу же согласились с ним, забыв обо мне, они чуть не руку ему целовали. Значит, если ты знаком с кем-то из союза, то, значит, ты здесь — бог и царь… Не брал бы вообще ничего. Я протянул ему два билета. Но он не даже не повернулся ко мне, чтобы взять.

— Положи сюда!

Я положил. Хотел что-то сказать, но не смог.

— До свидания, ребятки! — сказал он и, указав

на меня бутылкой шампуня, поинтересовался: — Он учится или работает?

— В лицее, на второй год оставили, — сказал Мустафа.

— Чем у тебя отец занимается?

Я молчал.

— Лотерейные билеты продает. — ответил Мустафа.

— Осторожнее с этим маленьким шакалом! — сказал парикмахер. — Слишком вспыльчивый. Ну да ладно, идите.

Наши засмеялись. А я уже решил, что теперь и мне пора что-нибудь вставить, ну, например — не мучай своего помощника, хорошо? — так я и собирался ему сказать, но не сказал. Не глядя на помощника, я вышел на улицу. Сердар с Мустафой смеются, разговаривают, но я вас не слушаю, я ничего не соображаю. А потом Мустафа сказал Сердару:

— Не обращай на него внимания, он вспомнил, как был парикмахером.

— Шакал!

Я ничего не сказал. Моя обязанность — нести эту сумку, а когда придем в нужное место — вытаскивать и давать билеты. Мы здесь вместе, так как нас позвали из Дженнет-хисара и поручили эту работу, но с вами — теми, кто издевается надо мной заодно с лавочником и смеется, повторяя это обидное слово, — мне говорить не о чем. Я молчу. Мы вошли в аптеку, я молчал, в городок пришли — молчал, в бакалее и после нее — у кузнеца, продавца кофе и в кофейне я тоже молчал и не разговаривал, пока мы не обошли весь рынок. Когда мы вышли из последней лавки, Мустафа засунул руки в карманы.

— Теперь мы заслужили по котлете, — сказал он.

Я промолчал, не стал говорить, что деньги эти нам дают не на котлеты.

— Да, — согласился Сердар. — Теперь-то по порции мы заработали.

Однако когда мы сели в закусочной, они заказали по две порции. Они собирались съесть по две порции, а я не собирался есть ни одной. Пока мясо готовили, Мустафа вытащил из кармана деньги и сосчитал: семнадцать тысяч лир. Затем он сказал Сердару:

— А этот что сидит с кислым лицом?

— Сердится, что мы его шакалом обозвали, — ответил Сердар.

— Во дурак! — сказал Мустафа.

Но я ничего не слышал, потому что разглядывал календарь на стене. Потом принесли котлеты. Мы поели — они разговаривали, я молчал. Они заказали и сладкое. Я взял ревани[12] — было вкусно. Потом Мустафа вытащил пистолет и, направив его под стол, стал в шутку стрелять из него.

— Дай-ка! — сказал Сердар.

Он тоже пострелял понарошку. Мне не дали, а только посмеялись, потом Мустафа засунул пистолет за пояс, оплатил счет, мы встали и ушли.

Никого не боясь, мы прошли через рынок, вошли в деловой центр и молча поднялись по лестнице. Мы пришли в помещение союза, и тогда я, кажется, как всегда, испугался. Будто списываю на контрольной и волнуюсь, как дурак, потому что учитель уже заметил меня, а учитель видит, что я волнуюсь, и понимает, что я списываю…

— Весь рынок обошли? — спросил какой-то красивый мужчина.

— Да, братец, — ответил Мустафа. — Все, что вы сказали.

— У тебя ведь все с собой?

— Да, — сказал Мустафа, вытаскивая пистолет и деньги.

— Я только пистолет заберу, — сказал тот. — Деньги примет Зекерия-бей.

Мустафа отдал пистолет. Красивый мужчина вышел из комнаты. Мустафа вышел следом. Мы ждем. В какой-то момент я подумал — а чего мы ждем? Будто забыл, что мы ждем Зекерия-бея, а мы будто сидим здесь просто так. Потом пришел еще один, такой же как мы, и протянул нам сигареты. Я не курю, но взял. Он вытащил зажигалку в форме паровоза и дал нам прикурить.

— Это вы идеалисты из Дженнет-хисара?

— Да, — ответил я.

— Ну, и как там?

Что ему надо, подумал я. У сигареты неприятный вкус. Я будто постарел.

— Наш квартал — наверху, — ответил Сердар.

— Я знаю, — сказал он. — Я спрашиваю про берег. Где коммунисты из Тузлы.

— Нет, — внезапно произнес я. — В Дженнет-хисаре у моря все нормально. Там только господа с деньгами.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Я тоже улыбнулся.

— Ладно, — произнес он затем. — Никогда не знаешь, что будет.

Сердар сказал:

— Кому принадлежит верхний квартал, тому и берег.

— Да. Тузлу они так и захватили. Смотрите, будьте осторожны.

После этого я задумался о коммунистах. Я размышлял о них и курил с серьезным видом, как вдруг человек, который разговаривал с нами, спросил меня:

— Ты новенький, да? — и, не дожидаясь моего ответа, пошел в другую комнату.

Я даже ответить не успел! Сердар утвердительно покачал головой. Интересно, как это они сразу видят, что я — новенький? Почему он улыбнулся, когда я сказал о богатых господах? Сердар тоже встал и вышел куда-то в другую комнату, и теперь я остался один; Сердар оставил меня одного словно для того, чтобы все, кто входил и выходил, видели, что я — новенький. А я курю, смотрю в потолок и размышляю о важных вещах, настолько важных, что все, кто входит и выходит, посмотрев на меня, сразу поймут, о чем я думаю — о проблемах поведения. Есть такая книга, я ее читал. Пока я раздумывал, вышел Мустафа, с кем-то расцеловался, и вдруг все расступились — да, это пришел Зекерия-бей. Он входил к себе в кабинет и тут взглянул на меня — я тоже решил встать, но успел только приподняться. Потом позвали Мустафу. Когда он ушел, я задумался о том, что они там обсуждают, а потом они вышли, и на этот раз я встал.

— Хорошо, — сказал Зекерия-бей нашему Мустафе. — Когда понадобится, мы опять дадим тебе знать. Молодцы!

Затем он взглянул на меня, я заволновался и решил, что он мне что-нибудь скажет, но он ничего не сказал. Только вдруг чихнул и опять ушел наверх, говорят на заседание. Потом Мустафа пошептался с парнем, который только что разговаривал с нами. Сначала я решил, что они говорят обо мне, но нет, ерунда, конечно, они говорят о политике, о важных вещах… Я отвернулся от них, чтобы они не решили, что я подслушиваю их, и не сочли меня любопытным.