Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди

—      В моем arrondissement[23] много недорогих мест, хотя даже люди с деньгами начинают потихоньку скупать их.

—      И где это?

—      Знаете Десятый округ? Рядом с Восточным вокзалом?

Я покачал головой.

—      Там много турок.

—      И давно вы там обосновались?

—      С тех пор, как приехал в Париж.

—      Все время на одном месте?

—      Да.

—      Скучаете по дому?

Он отвернулся.

—      Постоянно.

—      Вы можете себе позволить изредка навещать родину?

—      Я не могу покидать Францию.

—      Почему?

—      Потому что… — Он запнулся и пристально вгляделся в мое лицо, словно хотел понять, можно ли мне довериться. — Если я покину Францию, могут возникнуть проблемы с возвращением. У меня нет нужных документов.

—      Вы здесь нелегально?

Он кивнул.

—      А Брассёр это знает?

—      Конечно. Поэтому и держит меня почти бесплатно.

—      И сколько стоит это «почти бесплатно»?

—      Шесть евро в час.

—      А сколько часов вы работаете?

—      С пяти вечера до часу ночи, шесть дней в неделю.

—      И вы можете прожить на эти деньги?

—      Если бы мне не приходилось посылать деньги жене…

—      Вы женаты?

Он снова отвел взгляд.

—      Да.

—      Дети?

—      Сын.

—      Сколько ему?

—      Шесть.

—      И вы не виделись с ним…

—      Вот уже четыре года

—      Это ужасно.

—      Да, вы правы. Когда не имеешь возможности видеться со своими детьми… — Аднан замолчал, не закончив фразы.

—      Поверьте мне, уж я-то знаю, — произнес я. — Сам не представляю, когда мне снова позволят увидеться с дочерью.

—      Сколько ей?

Я сказал.

—      Должно быть, она скучает по отцу.

—      Это очень сложная ситуация… я постоянно думаю только о дочери.

—      Сочувствую…

—      И я вам тоже.

Он неуверенно кивнул, потом отвернулся и уставился в окно.

—      А ваша жена и сын не могут навестить вас здесь? — спросил я.

—      На это нет денег. Даже если я бы нашел способ вызвать их сюда, им бы отказали в визе. Или спросили бы у них адрес, по которому они собираются остановиться. Если назвать несуществующий адрес, их немедленно депортируют. А если адрес подтвердится, он приведет полицию прямо ко мне.

—      Наверняка в наши дни у копов полно других забот, кроме как ловить одного нелегального иммигранта.

—      В их глазах мы все теперь потенциальные террористы — тем более если у тебя внешность как у выходца из той части света. Вам известно о здешней системе контроля? Полиции официально разрешено останавливать любого и проверять документы. Нет документов — тебя могут отправить за решетку, а если документы есть, но нет вида на жительство — la carte de sejour, — это, считай, начало конца.

—      Вы хотите сказать, что если я задержусь по истечении моей полугодовой визы и на улице меня остановят копы…

—      Вас не остановят. Вы же американец, белый…

—      А вас хоть раз останавливали?

—      Пока нет, но это потому, что я избегаю определенных мест вроде станций metro Страсбур-Сен-Дени или Шатле, где полиция часто проверяет документы. В приличных районах я тоже стараюсь держаться подальше от оживленных перекрестков. Прожив здесь четыре года, становишься ушлым и уже знаешь, что следует выглянуть из-за угла и оценить обстановку, прежде чем сворачивать на улицу.

—      Как же вы можете так жить? — расслышал я собственный голос (и тут же пожалел, что сказал не подумав). Впрочем, Аднана не смутил столь бесцеремонный вопрос.

—      У меня нет выбора. Вернуться я не могу.

—      Потому что…

—      Неприятности, — сказал он.

—      Серьезные?

—      Да, — ответил он. — Серьезные.

—      Кажется, я знаю, в чем дело…

—      Вы тоже не можете вернуться домой?

—      Ну, легальных запретов для меня не существует, — сказал я. — Но мне тоже некуда возвращаться. Поэтому…

Снова воцарилось молчание. На этот раз нарушил его Аднан.

—      Знаете, monsieur, если вам срочно нужно что-то дешевое…

—      Да?

—      Извините, — смутился он. — Мне не следовало бы вмешиваться…

—      Вы знаете подходящее место?

—      Оно не слишком привлекательное, но…

—      Поподробнее, что значит «не слишком привлекательное»?

—      Вам известно, что такое chambre de bonne?

—      Комната для прислуги? — перевел я.

—      То, что раньше считалось комнатой для прислуги, теперь представляет собой крохотную квартиру-студию. Размером, может, в одиннадцать квадратов. Кровать, стул, умывальник, электроплитка, душ.

—      В плохом состоянии?

—      Скажем так, в не очень хорошем.

—      Чистая?

—      Я помог бы вам там прибраться. Она находится на том же этаже, что и моя сbambre de bоппе.

—      Понятно.

—      Как я уже сказал, я вовсе не хочу вмешиваться в вашу…

—      И сколько в месяц?

—      Четыреста евро. Но я знаком с управляющим и мог бы уговорить его снизить цену на тридцать или сорок евро.

—      Я бы хотел посмотреть.

Аднан застенчиво улыбнулся.

—      Хорошо. Я договорюсь.

На следующее утро, когда Брассёр явился с завтраком, я объявил, что завтра съезжаю. Устраивая поднос на кровати, он непринужденно спросил:

—      Значит, Аднан забирает вас к себе?

—      О чем это вы?

—      О том, что слышал от нашего шеф-повара, который живет в том же доме, что и Аднан: «У него новый бойфренд — американец, который так тяжело заболел».

—      Можете думать все, что вам угодно.

—      Это не мое дело.

—      Вот именно, это не ваше affaire, тем более что никакого affaire[24] здесь нет.

—      Monsieur, мне ваши заверения ни к чему. Я вам не священник и не жена.

И вот тогда я плеснул в него апельсиновым соком. Даже не задумываясь — инстинктивно схватил стакан и вылил его содержимое на портье. Мне удалось попасть прямо ему в лицо.

Повисло короткое изумленное молчание — капли сока стекали по его щекам, на бровях зависли кусочки мякоти. Но шок быстро прошел.

—      Вон отсюда! — рявкнул он.

—      Отлично, — сказал я, на удивление бодро спрыгивая с кровати.

—      Я вызываю полицию!

—      И по какому поводу? Крещение фруктовым соком?

—      Поверьте, уж я придумаю какой-нибудь убийственный повод.

—      Только посмейте, и я расскажу о нелегальных рабочих, которых вы тут держите и которым платите как рабам.

Это его вмиг отрезвило. Достав носовой платок, он принялся обтирать лицо.

—      Возможно, я просто уволю Аднана.

—      Тогда я сделаю анонимный звонок копам и, повторяю, расскажу, — что вы используете труд нелегалов…

—      Разговор окончен. Я позову вашего petit ami ,[25] и пусть везет вас к себе домой.

—      Вы гнусный мелкий проходимец.

Но он не услышал моих слов, поскольку уже вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Я привалился к стене, потрясенный тем, что произошло.

Но ведь он сам начал?

Потом я оделся и начал собирать вещи. Аднан был внимателен ко мне, и я чувствовал себя виноватым. Своей дурацкой выходкой я поставил парня в трудное положение. Мне захотелось оставить ему сотню евро в знак благодарности, но не через Брассёра же их передавать… Немного поразмыслив, я решил подыскать другой отель, а к Аднану заскочить как-нибудь вечерком.

Зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Брассёр.

—      Я только что разговаривал с Аднаном, он сейчас на другой работе. Через полчаса подъедет.

Отбой.

Я тут же набрал номер ресепшн:

—      Пожалуйста, передайте Аднану, что я сам подыщу себе жилье, что…

—      Поздно, — ответил Брассёр. — Он уже в пути.

—      Тогда позвоните ему на portable.[26]

—      У него нет мобильника.

Отбой.

В голове пронеслась мысль: хватай свои вещи и уходи сейчас же. Аднан, конечно, был очень любезен, пока я был прикован к постели (чересчур любезен, по правде говоря), но кто знает, чем он руководствовался, когда предложил снять chambre de bonne с ним по соседству. А вдруг, как только я туда заявлюсь, четверо его дружков накинутся на меня, отберут дорожные чеки и все то немногое, чем я дорожу (компьютер, авторучка и старый отцовский «ролекс»)? Потом они перережут мне горло и сбросят в какой-нибудь poubelle.[27] Все кончится тем, что мой труп сожгут с грудой парижского хлама… Разумеется, такой сценарий отдает некоторой паранойей. Но почему я должен верить в честность и искренность этого парня? Если чему и научили меня последние несколько месяцев, так это тому, что мало кто действует из лучших побуждений.