Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди

У врача была сильная перхоть и обгрызенные ногти.

Его костюм настоятельно требовал глажки. На вид лет пятидесяти, с обвислыми усами и редеющей шевелюрой, он смотрел на мир глубоко запавшими глазами, и я, как человек, измученный бессонницей, сразу угадал в нем товарища по несчастью.

Он придвинул к кровати стул и спросил, говорю ли я по-французски. Я кивнул. Он жестом попросил меня снять футболку. Пока я стягивал ее, на меня пахнуло несвежим телом. Провалявшись сутки в поту, я изрядно запаршивел.

Врача, казалось, ничуть не смутил мой запах — возможно, потому, что его внимание было приковано к вазе на ночном столике.

—      Мочу на анализ я не просил, — сказал он, нащупывая мой пульс. Потом послушал сердце, сунул мне под язык градусник, обмотал левый бицепс манжеткой для измерения кровяного давления, осмотрел горло и осветил фонариком белки глаз.

—      У вас тяжелая форма гриппа. Этот грипп часто сказывается смертельным для пожилых людей и бывает следствием серьезных проблем.

—      Интересно каких?

—      Могу я спросить, в последнее время вы испытывали глубокие потрясения личного характера?

Я помолчал.

—      Да, — наконец изрек я.

—      Вы женаты?

—      Не уверен.

—      То есть вы хотите сказать…

—      Официально я еще женат…

—      Но вы ушли от своей жены?

—      Нет, скорее наоборот.

—      Она ушла от вас недавно?

—      Да, вышвырнула меня из дому несколько недель тому назад.

—      Значит, вы не хотели уходить?

—      Очень не хотел.

—      Был другой мужчина?

Я кивнул.

—      А ваша профессия…

—      Я преподавал в колледже.

—      Вы  преподавали? — переспросил он, с акцентом на прошедшем времени.

—      Я лишился работы.

—      Тоже недавно?

—      Да.

—      Дети?

—      Дочь, пятнадцать лет. Она живет со своей матерью.

—      Вы с ней общаетесь?

—      Я бы очень хотел этого…

—      Она не желает с вами общаться?

Я помедлил с ответом. Потом выпалил:

—      Она заявила, что больше не хочет меня видеть, но я чувствую, что это мать настроила ее против меня.

Он сложил руки домиком, обдумывая мои слова. Потом спросил:

—      Вы курите?

—      Вот уже пять лет как бросил.

—      Выпиваете?

—      Было дело… недавно.

—      Наркотики?

—      Я принимаю снотворное. Эти таблетки продаются без рецепта. Но в последнее время они мне не помогают. Так что…

—      Хроническая бессонница?

—      Да.

Он еле заметно кивнул, намекая на то, что и ему ведомы все прелести этого недуга. Потом объявил:

—      Ваш диагноз совершенно очевиден: полный упадок сил. Организм не в силах вынести столько… tristesse.[10] Совершенно естественно, что он реагирует на такой traumatisme либо сопротивляясь,  либо сдаваясь под натиском вирусной атаки. Грипп, который вы подцепили, проявляется в более острой форме, чем обычно, потому что ваш организм ослаблен.

—      И чем же лечиться?

—      Я умею лечить лишь физиологические нарушения, грипп — один из тех вирусов, которые живут своей жизнью и диктуют свои правила. Я выписал вам некоторые  comprimes,[11] чтобы снять температуру, боль, обезвоживание, тошноту и бессонницу. Но вирус не покинет организм, пока, скажем так, не устанет от вас, не захочет поменять место жительства.

—      И как долго это может продлиться?

—      Четыре, пять дней… как минимум.

Я закрыл глаза. Я не мог позволить себе остаться еще на четыре-пять дней в этом отеле.

—      Но, даже когда он уйдет, вы еще несколько дней будете испытывать сильную слабость. Я бы сказал, что вы будете прикованы к постели не меньше недели.

Он поднялся.

—      Я вернусь через три дня, проверю, как идет выздоровление, если к тому времени оно начнется.

Да  разве возможно полностью излечиться от тех травм, что наносит жизнь?

—      И последнее. Личный вопрос, если позволите. Что привело вас в Париж, одного, сразу после Рождества?

—      Я сбежал.

Он задумался, потом произнес:

—      Чтобы сбежать, нужно набраться смелости.

—      Нет, тут вы ошибаетесь, — ответил я. — Никакой смелости для этого не нужно.

3

Минут через пять после ухода доктора ко мне зашел портье. В руке он держал листок. С важным видом он вручил его мне, как если бы это было судебное предписание.

—      La facture du medecin. Счет от врача.

—      Я оплачу позже.

—      Он хочет, чтобы вы оплатили сейчас же.

—      Он вернется через три дня. Неужели нельзя подождать?

—      Ему следовало заплатить еще вчера вечером. Но вы были так больны, что мсье разрешил отложить до сегодняшнего дня.

Я заглянул в счет. Он был выписан на бланке отеля. И сумма указана совершенно фантастическая: двести шестьдесят четыре евро.

—      Да вы шутите, — сказал я.

Его лицо оставалось бесстрастным.

—      Это плата за услуги и за лекарства.

—      Плата за услуги врача? Счет выставлен на вашем бланке!

—      Все медицинские счета выставляет отель.

—      И врач берет по сто евро за каждый вызов?

—      Цена включает наши административные расходы.

—      Которые составляют…

Он посмотрел мне в лицо.

—      Пятьдесят евро за визит.

—      Но это грабеж!

—      Во всех отелях существуют административные расходы.

—      Но не в сто процентов от цены.

—      Такова наша политика.

—      И вы еще вдобавок просите с меня стопроцентную наценку на лекарства?

—      Tout а fait.[12] Мне пришлось послать Аднана в аптеку за лекарствами. Это заняло час. Естественно, поскольку он потратил этот час, занимаясь внеслужебными делами, ему положена компенсация…

—      Внеслужебными делами? Но я  гость вашего отеля. И не пытайтесь убедить меня в том, что вы платите ночному портье по тридцать два евро в час.

Он попытался скрыть лукавую улыбку. Ему это не удалось.

—      Заработки наших служащих не подлежат разглашению…

Я скомкал счет и швырнул его на пол.

—      Как хотите, но платить я не буду.

—      Тогда вы можете сейчас же покинуть отель.

—      Вы не вправе заставить меня съехать.

—      Аи contraire,[13] я могу выпроводить вас на улицу в пять минут. По моему приказу наши сотрудники — notre hотте a tout faire[14] и шеф-повар — сделают это в два счета.

—      Я вызову полицию.

—      Вы рассчитываете взять меня на испуг? — спросил он. — Поверьте, полиция примет сторону отеля, стоит мне сказать, что мы выгоняем вас по причине сексуальных домогательств нашего шеф-повара. И шеф это подтвердит — потому что он неграмотный и к тому же мусульманин строгих правил. Пару месяцев назад я застукал его dans une situation embarrassante[15] с нашим notre homme a tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.

—      Вы не посмеете…

—      Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.

—      Вы ничего обо мне не знаете, — произнес я, заметно нервничая.

—      Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.

—      Я не сделал ничего противозаконного!

—      Это вам так кажется.

—      Вы негодяй, — сказал я.

—      Ну, это как посмотреть, — парировал он.

Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри — и с этим я ничего не мог поделать.

—      Дайте мне мою сумку, — попросил я.

Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.

—      Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?

—      В долларах общая сумма составит триста сорок пять.

Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.

—      Вот, — сказал я. — Сами соберете.

—      Avec plaisir, monsieur.[16]

Подобрав чеки, портье сказал:

—      Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.

—      Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.

—      Tres biеп, monsieur.[17] И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Tres classel[18] — С этим он ушел.

Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать — с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.