Что было, то было (рассказы) - Дан Маркович

Денег хватило, и они вышли в парк. Он вспомнил, как они ходили, сидели на скамейках почти в таком же парке. Взял ее за плечи и притянул к себе. Она спокойно подалась к нему, выжидающе смотрела снизу вверх. Так же, как тогда, в первый раз... он вспомнил свое радостное изумление... И глаза все такие же, спокойные, выжидающие. Никогда он не мог вывести ее из равновесия, никогда...

- Ко мне нельзя...- она чуть задумалась, - подруга уезжает на следующей неделе, ты звони...

И губы у нее были все те же...

Он ясно увидел последний их вечер, в ее комнате, в большой коммунальной квартире. Ее позвали в коридор к телефону. Он знал, что появился какой-то лейтенант, который влюблен и хочет жениться, но в ответ на его вопросы она только смеялась, и была с ним, и он не принимал всерьез намеки приятелей. Она не подозревала, или забыла, что здесь все слышно. Это было время, когда из огромной общей кухни жильцы отхлынули в свои убежища, унося кастрюли и чайники, и ничто не могло заглушить ее голосок, а может он услышал бы ее везде, в любой толпе... И вот во тьме коридора она договорилась о встрече, через полчаса! Сомнений быть не могло, она произнесла имя, а он его знал. Он стоял посредине комнаты с тяжело стучащим сердцем, держа в руке чайник, который сразу стал ненужным. "Что она скажет, как обманет?.." С наивным изумлением он думал, что это совершенно невозможно, ведь он здесь, и они не собирались расставаться сегодня... Она пришла и спокойно сказала: "Знаешь, сегодня не получится, мне надо к Марине, она просит, умоляет, чтобы я с ней позанималась - завтра у нее зачет..." Посмотрела на чайник - "чай мы успеем выпить, спешить некуда..." Они выпили по чашке чая, он вышел с ней, проводил до угла и пошел к себе. С тех пор они не встречались. Она, правда, звонила - "что с тобой?.." - но тут же из его молчания что-то поняла...

- ... а муж приезжает через месяц...

- Муж ...- он усмехнулся, видел его как-то с ней, в кино. Солдафон, оловянные глазки... тупой, тупой мужик... Она заметила усмешку и была задета - "Пунин теперь майор, четыре сотни..." Он мучительно думал - "что я в ней нашел... глупо, бессмысленно возвращаться к этой истории..." И вдруг неожиданно для себя сказал:

- А помнишь... тогда...

- Ты обиделся чего-то... не приходил...

- Я слышал, как вы говорили по телефону.

Она чуть задумалась, усмехнулась:

- А, вот оно что... Знаешь, лучше не звони, нудный ты тип, как был, так и остался...

- Ах, ты так! - он схватил ее за плечи и стал трясти, в бешенстве:

- Никогда не прощу, никогда, ах ты, дрянь, дрянь, дрянь...

Она не пыталась вырваться, только выгибалась назад и по-прежнему смотрела на него серыми насмешливыми глазами... Он оттолкнул ее и зашагал в темноту, в сторону вокзала. Он шел, натыкаясь на редких прохожих и не замечая, что по-прежнему время от времени говорит вслух - дрянь... ах ты дрянь... Ему было горько и стыдно, что он, взрослый, почти пожилой человек, по-прежнему страдает из-за этой старой истории... и что эта женщина сохранила власть над ним... Он вспоминал ее убогие рассуждения о жизни, и мелкий житейский ум, и хитрости... "Ведь еще чай пили... чай!.. Зачем приехал... Нет, правильно, пусть знает, что я знал..." Но он понимал уже, что ни от чего не избавился, как раз наоборот. "Надо не приезжать, не звонить..." - он говорил себе шепотом, но знал, что не сможет...

Она еще долго стояла под фонарем, поправила прическу, достала зеркальце, всмотрелась - "еще ничего..." Вспомнила, как он тряс ее, а лицо кривилось, губы прыгали... "Сумасшедший... такой и остался... Как было тогда хорошо и спокойно. Нет, просто молодые были... И все-таки помнит, еще придет..." Она вспомнила, что дома муж, спит со вчерашнего дня, пьяный, белый, распухший. Дочь делает уроки, на ковре котенок, серый, приблудный... "Командировка... как же..." - она горько усмехнулась и вдруг заплакала, краска тонкими полосками поползла по щекам. Она пошла в свою сторону и по дороге постепенно успокаивалась, и стала думать, что не все уж так плохо, и какой у нее был любовник два года тому назад - на черной Волге... и что ее звал к себе один режиссер из Москвы, который снимал фильм недалеко от ее дома.

Толстый и Тонкий

Приходит время - я осторожно продвигаюсь к краю кровати и спускаю вниз ноги, прямо в старые войлочные туфли. Это деликатная работа. Кровать скрипит и угрожает развалиться. Я - Толстый. И не стесняюсь признаться в этом - я Толстый назло всем. И я копошусь, встаю не зря - у меня гость будет. Мне не нужно смотреть на часы-я чувствую его приближение. Слава Богу, столько лет... И не было дня, чтобы он пробегал мимо. Он - мой лучший недруг, мой самый дорогой враг. Он - Тонкий. Синева за окнами еще немного сгустится, - и я услышу мерный топот. Это он бежит. Он возвращается с пробежки. Мой сосед, дома ему скучно - один, и после бега он выпивает у меня стаканчик чая. Он поужинал давно - бережет здоровье, а мой ужин впереди. Я ем, а он прихлебывает теплую несладкую водичку. Для начала у меня глазунья из шести глазков с колбаской и салом. Он брезгливо смотрит на глазки - называет их бляшками... готовые склеротические бляшки... А, по-моему, очень милые, сияющие, желтенькие, тепленькие глазочки. Нарезаю толстыми ломтями хлеб, черный и белый, мажу маслом - сантиметр-два... перчик, соль и прочие радости - под рукой...

- Спешишь умереть?..

Я сосредоточенно жую - с аппетитом пережевываю оставшееся мне время...

- А ты его... время... запиваешь пустым чайком... вот убожество...

Он не обижается - насмешливо смотрит на мой живот. Что смотреть живот спокоен - лежит на коленях и никого не трогает.

- Понимаю, зачем ты бегаешь... Думаешь - долго буду жить - перебегу в другое время... Пустое дело... и никакого удовольствия... Не жрешь... без слабительного давно засорился бы...

Клизма на ночь...- он довольно кивает...- зато я чист и легок, и все вижу ясно.

- А что тут видеть, что?.. расхлебываем, что наворотили...

Он не спорит, сидит прямо, смотрит в угол светлыми усталыми глазами. "Что у тебя там..." Он каждый раз это спрашивает.

- Что-что... икона. Забыл, что такое?..

- Грехи отмаливаешь?..

- И рад бы, да не у кого...

И каждые раз он изрекает - "это не для интеллигентного человека..."

Я не спорю - с грустью прощаюсь с яичницей и с надеждой берусь за котлеты. Я готовил их с утра и вложил в них всю душу. Если она существует. Если да, то сейчас она переселилась в котлеты. Я снова поглощаю ее, и она, как блудная дочь, возвращается в родное чрево... Котлетки... они долго томились, бедняжки, в кастрюле, под периной, у меня в ногах. Я чувствовал их жар весь день, когда лежал на одеяле под пледом. Постепенно охлаждалось мое тело - и пришла бы смерть, если бы не котлетки под ногой...

- Не отведаешь?..

Он с отвращением качает головой - "ты же знаешь..."

- Может, одумался?

Он дергает плечом - "с ума сошел?.."

Еще бы, котлеты напоминают ему бляшки в стадии распада - побуревшие глазки, изрытые трещинами... Ну что скажешь - псих. Мы старики. Нам вместе сто сорок лет. Одному человеку столько не прожить, ни толстому, ни даже тонкому.

- Что там на улице нового?.. - Я давно ничего не читаю и не слушаю мне довольно того, что он говорит.

- Переливают из пустого в порожнее.

- А как же - расхлебываем. Душу отменили - и в рай лететь нечем. Вот и решили строить башню до небес -войти своими ногами.

- Ты-то что волнуешься, при твоем весе вообще надеяться не на что...

- Вот и хорошо, хорошо-о... Исчезну, вот только дожую свое время. Буду лежать и жрать... потому что презираю...

- И себя?..

- И себя... а тело, подлец, люблю, как свинья - свое свинское тело, жалею, холю и питаю...

- Юродивый ты...

- А что... Если видишь, что мир безумен - как по-другому? Надо стать свиньей - и жрать, жрать, жрать...

- Надо бегать - силы сохранять... и спокойствие...

- О-о, эта история надолго - не ври самому себе.

После котлеток - компот, после него - чай с пряниками мятными и шоколадными... И халва!

- Откуда золото?.. Или деньги печатаешь?..

Он думает, что я ем каждый час. А я целый день жду его, сплю или дремлю. Мне жаль его - совсем высох, а не ест, носится по вечерам. "Может, соблазнишься?.." После долгих раздумий он нерешительно берет пряник, откусывает кусочек - "ну, разве что попробовать..." Я исподтишка торжествую... Нет, откусил - и выплюнул - "сладко". Сейчас пробьет девять и он уйдет. У него остались - клизма, душ и постель. Мне осталось доесть пряники и тоже постель. Утром поплетусь в магазин. Я иду по весенней улице в теплом пальто, в валенках с галошами. Пусть смотрят - толстый старый урод, не вписывается в преддверие рая...

Но иногда среди дня выпадает несколько светлых часов. Сажусь за машинку - и живу, где хочу и как хочу... Потом взбираюсь на кровать. Она податлива, вздыхает под привычной тяжестью. Теперь я буду лежать, пока не сгустятся тени и. не раздастся за окном знакомый топот... Тонкий бежит...

Договор

Когда-то старая анатомичка называлась - Анатомикум, и сюда приходили студенты-корпоранты в разноцветных шапочках, звучала немецкая речь и латынь. От того времени остались только стертые подошвами ступени и два старика - профессор и служитель анатомички Хуго, огромного роста человек с маленькой головкой черепахи. У него светлые, глубоко запавшие глаза, нос крючком, длинный выступающий подбородок, коричневая шея со свисающими складками сухой стертой кожи - и весь он как из темного металла - бронзы... а ходит и двигается медленно, но неуклонно, как, может быть видели, идет по своим делам черепаха-гигант... Профессор - маленький розовый старичок, суетится, размахивает руками на круглой площадке внизу, амфитеатром карабкаются вверх скамейки, и студенты смотрят сверху на трупы, скелеты и одного живого человека среди них, как раньше зрители наблюдали за гладиаторами на арене.