Минус Финляндия - Андрей Семенов

— Нет.

— А я — с вашего разрешения.

Рукомойников вытащил из коробки папиросу, чиркнул спичкой о коробок и с удовольствием закурил.

— Ваше руководство обозначило вам точку перехода линии фронта и примерную дислокацию немецких частей.

Коля промолчал в знак согласия.

— Место подобрали разумное. На участке Тридцать второй армии сейчас затишье. Гитлеровцы стягивают все силы в район Курска и Белгорода. Прошли-то хоть нормально?

— Нормально, товарищ комиссар. Вот только комары, да и жратва кончилась. Не рассчитал. Думал, скорее доберусь.

— Ничего. Главное, что вы живы. Так я продолжу?

— Продолжайте.

— Штейн вас проинструктировал, сказал, что если вам не удастся дать знать о своем переходе армейским разведорганам, то надо сделать так, чтобы это сообщение легло в суточную оперативную сводку НКВД. Так?

— Ну, так, — подтвердил Коля.

— Не нукайте, капитан, — одернул комиссар. — Мы не на ипподроме, а я не лошадь. Этот совет Штейна спас вам жизнь. Если бы я вовремя не подсуетился, то этот смершевец расстрелял бы вас, как бог свят.

— А что с ним?

— С кем? — не понял комиссар. — С Богом?

— Да нет, с майором. Вы его того?.. Прямо в тюрьме?

— Юноша, — вздохнул Рукомойников. — Штейн, конечно, говорил мне о вашем, так сказать, простодушии, но нельзя же быть до такой степени наивным! Вы забываете, что Москва на осадном положении. Комендантский час никто не отменял. Патрули стреляют без предупреждения. Утром найдут еще один труп, что из того? Их каждое утро находят. Никто даже и внимания не обратит. НКВД, то есть мы, станем устанавливать личность. Установим, какую следует. А майора Титора объявят дезертиром, и хрен, а не пенсию его семье, раз он такой дурак. И не жалейте вы его. Плюньте. Он вас расстрелять хотел, а вы… такой сердобольный.

— Да нет, товарищ комиссар, — стал оправдываться Коля. — Я ничего… Я так…

— Ну а раз «ничего», тогда продолжим. Вас зачем, собственно, в Стокгольм посылали, Николай Федорович?

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

— Да и не отвечайте, — разрешил Рукомойников. — Как там, кстати, в Швеции, обстоят дела с горнорудной промышленностью? Вижу — смутились. Ну, не хотите, не отвечайте. Но хоть с судоходством-то у шведов все в порядке, а? Оп-па! Да что же вы так смутились-то, Николай Федорович? Дальше будем невинность разыгрывать или все-таки поговорим, как серьезные люди?

— Будем дальше разыгрывать, — стоял на своем Коля, хотя и понял, что попал не в тот вагон.

— Ага, — одобрил Рукомойников. — Вас бы в гестапо сдать, а не в НКВД. Пусть бы наши немецкие коллеги побились о вашу твердолобость. Ну а как поживает господин Валленштейн? Как здоровье фон Гетца? Или этих имен вы тоже не помните?

— Не помню, — сквозь зубы процедил Коля.

— Ну, прямо чистый большевик на допросе! — восхищенно всплеснул руками комиссар. — Хоть картину с него пиши маслом. А давайте-ка, батенька, вспомним прошлую весну. Чем вы год назад занимались? Что? Память отшибло? Я вам амнезию-то враз вылечу. Год назад вы с Валленштейном на пару ездили в Рейх освобождать евреев и освободили их. А с немецким подполковником фон Гетцем чаи в вашей мастерской в Стокгольме распивали. Вспомнили? Вижу, что вспомнили. А какие разговоры разговаривали, не помните? О чем толковали, хрустя сушками за чаем? Не о мире ли с Германией, а? Не о роспуске ли Коминтерна? То-то же, дорогой ты мой товарищ Неминен. Сидишь ты у меня тут в кабинете, в тишине, в покое. Я с тобой беседу веду доверительную, задушевную, а ты уже себе три расстрельных приговора выслужил. Если ты и дальше будешь из себя гимназистку разыгрывать, то я к тебе всякий интерес потеряю и отдам тебя военному трибуналу.

— Что вы от меня хотите?

— Вот это уже другой разговор, — обрадовался Рукомойников и снова превратился из сурового чекиста в добродушного и гостеприимного хозяина. — Для начала я хочу, чтобы ты меня дослушал до конца.

— Хорошо, — кивнул Коля. — Я буду слушать.

— Тебе не показалось странным, что, получив приказ вернуться домой, Штейн предпочел исчезнуть? Ведь и в самом деле странно! Образцовый офицер, кадровый разведчик-виртуоз, вместо того, чтобы вернуться домой, где его ждала заслуженная награда, бежит к нашим заклятым союзникам.

— Я не знаю, почему он так поступил.

— А я тебе подскажу. После того как ваша основная миссия в Стокгольме провалилась, вы оба стали не нужны Головину. Вспомни, сначала был приказ, отзывающий вас обоих, а потом, после побега Штейна, приказ в отношении тебя отменили и приказали оставаться на месте.

— Да, — согласился Коля. — Все так и было.

— А ты не задумывался, что этим бегством Штейн спас не только свою жизнь, но и твою?

— Почему это — мою? Он шкуру свою спасал.

— Да потому, что устранять вас одного, Николай Федорович, пока Штейн действует в Европе, не имело никакого смысла! Что же вы такой непонятливый-то?! Вы ведь до сих пор считаете Штейна предателем, так?

— А кто он еще есть?

— То есть, то, что человек не растворился в воздухе, а пришел к вам в мастерскую — это для вас ничего не значит? То, что человек, ничего не требуя для себя, принес для Советского Союза документы, за которые Соединенные Штаты готовы платить миллионы долларов, это вам ни о чем не говорит? То, что человек, даже преследуемый своим начальством, даже подвергаясь смертельной опасности, продолжал все это время оставаться настоящим большевиком и разведчиком — об этом вы даже не догадывались?

— Так Штейн?.. — до Коли наконец стало доходить, что его старший товарищ и учитель Штейн никого не предавал.

— Да, — подтвердил его догадку Рукомойников, — Олег Николаевич никогда не изменял долгу и присяге. Так вы еще хотите встретиться с генералом Головиным?

— Конечно, — почти радостно ответил Коля. — Я обязан доложить ему о прибытии.

Рукомойников снова откинулся на стуле и снова стал рассматривать своего гостя, склонив голову набок.

— Знаете, Николай Федорович, — с печалью в голосе произнес он. — Штейн довольно подробно рассказывал о вас, начиная с тридцать девятого года, с Финской войны. Зная вас с его слов, я нисколько не беспокоился о том, что вы благополучно перейдете линию фронта. Но теперь я вижу, что Олег Николаевич сильно преувеличил ваши мыслительные способности. Извините меня, но вы — полный и безнадежный идиот!

Комиссар вдавил кнопку электрического звонка. На пороге появился адъютант.

— Есть новости? — спросил Рукомойников.

— Так точно, товарищ комиссар. Докладывали из тюрьмы, что майор Титор только что повесился в камере.

— Хорошо, — одобрил комиссар и кивнул на Колю. — Документы на товарища готовы?

— Так точно. Разрешите?

— Давай.

Адъютант положил перед комиссаром тонкую папочку из плотного картона и вышел из кабинета. Рукомойников небрежно, мизинцем открыл папку, достал два листка бумаги с машинописным текстом, прочитал их и протянул Коле.

— Что это? — спросил Коля, принимая бумаги.

Рукомойников ответил устало и отчасти даже нехотя:

— Приказ, подписанный Лаврентием Павловичем, о присвоении вам специального звания «майор государственной безопасности» и представление в Верховный Совет СССР о присвоении вам звания Героя Советского Союза за вклад в разработку атомного оружия.

V

2 июня 1943 года. Стокгольм, посольство САСШ.

— Well done! — Даллес прохаживался по кабинету, держа в руке неприкуренную трубку. — Очень хорошая работа, Олег. Меньше, чем за год, вам одному удалось достичь большего, чем всей нашей европейской резидентуре за тот же срок.

Даллес прибыл в Швецию специально для встречи со Штейном, и Олег Николаевич более трех часов докладывал своему новому боссу положение дел. Никакие шифровки, никакие письменные отчеты не могли заменить живого общения. Для построения дальнейшего сотрудничества с русским перебежчиком Даллесу была необходима личная беседа. Придраться к работе Штейна было нельзя, но полного и абсолютного доверия в его глазах этот русский еще не заслужил.

— В Вашингтоне высоко оценили добытые вами документы по атомной тематике. И Гейдельбергский университет, и профессор Рикард — это все очень перспективно. Печально, что вы не уберегли профессора. На его приезд в Штаты многие возлагали большие надежды.

— Позвольте, Ален! — стал оправдываться Штейн. — Но ведь это была именно ваша идея — повременить с вывозом профессора. Я вам давно предлагал вывезти Рикарда в Штаты. Мне, кстати, это было бы даже выгодно, потому что отпала бы необходимость приезжать в Рейх для встреч с ним.

— Никто вас не винит, Олег. Просто все сложилось так, как сложилось. Кто же мог предположить, что у такого здоровяка, как профессор Рикард, окажется аллергия на аспирин? Редчайший случай, вы не находите?