Лю Ху-лань - Лян Син

— Я больше не хочу о ней говорить. Она меня не послушалась. — Гнев будто вспыхивал с новой силой: — Ушла? Хорошо! Пусть теперь домой не возвращается!

Но, сделав паузу и увидав, что все молчат, бабушка начинала что-то бормотать под нос, затем нащупывала под циновкой письмо Лю Ху-лань, в котором она писала о скором возвращении, и заставляла невестку по нескольку раз перечитывать его, а сама по пальцам считала оставшиеся дни.

Сорок дней незаметно пробежали. Однажды, в конце ноября, когда вся семья сидела за столом, во дворе появилась Лю Ху-лань. Она окончила курсы активисток и стала революционеркой.

Первым делом она бросилась к бабушке. На этот раз бабушка не плакала и уже не думала о расправе.

Мать, смеясь, говорила:

— Вернулась! А бабушка как волновалась! Ушла, не сказав ни слова!

Лю Ху-лань весело рассмеялась, бабушка тоже. Кряхтя, она слезла с кана и пошла приготовить внучке что-нибудь повкуснее.

Прошло больше трех недель после возвращения Лю Ху-лань. Бабушка заболела. Состояние ее все ухудшалось, и надежды на выздоровление не было. Но бабушка не забывала своих привычек и обычаев. Перед смертью она сжала руку Лю Ху-лань:

— Ху-лань! Скажи бабушке что-нибудь утешительное. Скажешь?

— Успокой бабушку, — прошептала мать, — скажи ей: не волнуйся, бабушка, я больше не уйду из дому и не буду принимать участие в революционной борьбе.

Не участвовать в революционной работе? Покинуть революционные ряды?

Лю Ху-лань смотрит на умирающую, и боль пронизывает все ее существо. Но обмануть бабушку она не в силах.

— Мама! Я лучше умру, чем произнесу такие слова!

4. ЗАКАЛКА

На учебе Лю Ху-лань узнала все подробности героической гибели группы товарищей, защищавших продовольствие в деревне Гуаньцзябао.

Об этом ей рассказал один из активистов деревни. В последнем году войны крестьяне Гуаньцзябао впервые участвовали в боевой операции по вывозу зерна из Сишэчжэнь — опорного пункта японцев. Когда операция была выполнена и отряд вернулся в Гуаньцзябао, японские войска неожиданно окружили деревню, чтобы отобрать зерно и покарать крестьян, принимавших участие в операции. Японские бандиты перевернули вверх дном все крестьянские дворы, но зерна так и не нашли.

Наконец в доме одного крестьянина они обнаружили мешок риса, предназначенный для передачи в фонд борьбы. Японцы избили крестьянина палками, требуя признания.

— Но он ничего не сказал! — с гордостью добавил рассказчик.

Лю Ху-лань подумала: «Верно поступил! Говорить нельзя! Ведь он мог погубить своих земляков!..»

— … Тогда японские черти направили в его грудь штыки, но он продолжал молчать.

Глаза Лю Ху-лань были широко раскрыты. Казалось, она видит поблескивающие разбойничьи штыки, направленные в ее собственную грудь…

— У зверей — звериное нутро! Они стали колоть его штыками. Он метнулся в сторону, обеими руками прикрывая грудь. Но острия штыков вонзались в него со всех сторон; по телу, по рукам текли алые струйки, а он молчал.

Лю Ху-лань нахмурилась, взглянула на свои руки и, словно подавив в себе нахлынувшие чувства, сжала кулаки.

— Враги поняли, что им ничего не добиться, и в ярости проткнули ему живот. Лицо его покрылось холодным потом, брызнула кровь, он сжал побелевшие губы, но продолжал молчать! Стоящие кругом крестьяне оцепенели… Так он геройски погиб во имя счастья всей нашей деревни.

Лю Ху-лань долго молчала и наконец восторженно произнесла:

— Настоящий человек!

Пронзенный штыками герой стоял перед ее взором. Он очень высокий, и ей приходится поднять голову, чтобы посмотреть на него; словно отлитый из стали, он стоит на великой земле и никогда не упадет…

Этого отважного воина Лю Ху-лань запомнила навсегда.

Когда она училась на курсах, крестьяне Гуаньцзябао как раз начали кампанию против взяточничества, за ограничение власти помещиков, изымая у них часть земли и инвентаря, аннулируя задолженность крестьян. Эта кампания увлекла Лю Ху-лань, и не только ее — все девушки с курсов активно включились в борьбу с помещиками, что послужило для них лучшей школой воспитания.

«Миром любую стену прошибешь!» — с энтузиазмом говорили крестьяне. Среди них особо выделялся хромой старик Ли Бао-жун, по прозвищу Железный Ли. Дел у него было хоть отбавляй. С самого раннего утра и до позднего вечера не умолкал его звучный, как труба, голос.

Железный Ли был первым активистом в деревне. Еще в 1939 году он стал коммунистом и теперь был секретарем крестьянского союза деревни. Благодаря своей твердости и непреклонности он завоевал среди крестьян огромный авторитет. Под его руководством проходила борьба против марионеточных властей, которая завершилась победой. Крестьяне конфисковали более двухсот даней зерна и роздали его беднякам. Ли Бао-жун был справедливым и разумным, и ему доверяли.

В этой работе приняла участие Лю Ху-лань. Она поняла до конца, что и отважного героя, отдавшего свою жизнь за народ, и Ли Бао-жуна, встающего чуть свет и работающего так, чтобы крестьянам лучше жилось, — всех их вел и ведет один могучий руководитель: Коммунистическая партия Китая. Лю Ху-лань на себе испытала ее волю и разум. Она знала, что партия всегда и везде руководит китайским народом.

Сорок дней училась Лю Ху-лань. Лекции, беседы, диспуты, работа среди крестьян. И только вечером наступал отдых. Но перед тем как погасить свет, девушки еще долго пели, и их бодрые песни неслись далеко-далеко.

Лю Ху-лань с детства любила петь. Дома она пела песни о родине, о ее высоких горах, о реках, отяжелей жизни. Теперь Лю Ху-лань еще больше полюбила песни, но пела она теперь о другом: о войне, о революционной борьбе. Люй Сюе-мэй запевала, а остальные хором подхватывали:

Юные братья,Идите дорогой прямой!Гордо неситеГромкую славу Восьмой.Во имя защитыЗемли матерей и отцовНа смерть уходилиОтряды могучих бойцов.

И девушки громко подхватывали:

Во имя защитыЗемли матерей и отцовНа смерть уходилиОтряды могучих бойцов.

Потом гасили огонь и, лежа на кане, еще долго пели. Кончали одну песню, начинали другую, и так до тех пор, пока старушка, жившая в комнате наверху, не одевалась и не спускалась вниз. Она пыталась утихомирить веселых девушек:

— Спать пора, а то завтра утром голову не поднимете.

— Не бойся, тетушка Сян-юань! — озорно отвечала ей Лю Ху-лань.

Девушки ненадолго успокаивались, но вскоре опять продолжали петь свои песни, правда немного тише…