Мой полицейский - Бетан Робертс

– Я имею в виду, – сказала она, глядя прямо на меня, – я знаю, что ты влюблена в Тома. Но это не одно и то же.

Кровь прилила к шее и ушам.

– Том не такой, Марион, – сказала Сильви.

На мгновение я подумала о том, чтобы встать и уйти. Но ноги дрожали, а рот застыл в улыбке.

Сильви кивнула проходившему мимо подростку с большим рожком в руке.

– Жаль, что у меня нет такого, – громко сказала она. Мальчик повернул голову и бросил на нее быстрый взгляд, но она отвернулась ко мне и нежно ущипнула за предплечье.

– Ты не против, что я это сказала, не так ли? – спросила она.

Я не могла ответить. Думаю, мне удалось кивнуть. Униженная и сбитая с толку, все, чего я хотела, – это вернуться домой и хорошенько подумать о том, что сказала Сильви. Мои эмоции, должно быть, отразились на лице, потому что через некоторое время Сильви прошептала мне на ухо:

– Я расскажу тебе о Рое.

Я все еще не могла ответить, но она продолжала:

– Я позволила ему прикоснуться ко мне.

Мой взгляд переместился на нее. Она облизнула губы и посмотрела в небо.

– Это было странно, – сказала она. – Я не чувствовала ничего особенного, только страх.

Я пристально посмотрела на нее.

– Где? – спросила я.

– Позади отеля «Регент»…

– Нет, – сказала я. – Где он прикоснулся к тебе?

Некоторое время она изучала мое лицо и, видя, что я не шучу, ответила.

– Знаешь, он положил руку туда, – бросила она быстрый взгляд на мои колени. – Но я сказала ему, что с остальным придется подождать, пока мы не поженимся.

Она растянулась на сиденье.

– Я бы не прочь пройти весь путь, но тогда он не женится на мне, не так ли?

В ту ночь, перед сном, я долго думала о том, что сказала Сильви. Снова и снова переосмысливала эту сцену: мы вдвоем сидим на скамейке, Сильви вытягивает свои тощие ноги и вздыхает, когда говорит: «Я позволила ему прикоснуться ко мне». Я снова пыталась вспомнить ее слова, чтобы слышать ясно, отчетливо. Я пыталась найти правильный смысл в том, что она сказала о Томе. Но как бы я ни меняла формулировку, все это не имело для меня особого смысла. Когда я лежала на кровати в темноте, слушая кашель матери и молчание отца, вдыхая запах простыни, натянутой до носа, я подумала, что она не знает его так, как я. Я знаю, какой он на самом деле.

* * *

Моя учительская жизнь началась в церкви Святого Луки. Я изо всех сил старалась выбросить из головы комментарий Сильви и окончила колледж, представляя, как Том будет гордиться мной, узнав, что я стала учительницей. У меня не было оснований думать, что он будет мной гордиться, но это не мешало представлять, как он возвращается домой с полицейской подготовки и идет по тропинке семьи Берджесс: его куртка небрежно перекинута через плечо, а он что-то тихонько насвистывает. Он берет Сильви на руки и крутит ее (в моих фантазиях брат и сестра были лучшими друзьями), затем заходит в дом, чмокает миссис Берджесс в щеку и вручает ей подарок, который тщательно подобрал (Attar of Roses «Коти» или что-то более пикантное, «Шалимар»), а мистер Берджесс стоит в гостиной и пожимает сыну руку, заставляя его краснеть от удовольствия. Только тогда он садится за стол, на котором чайник и торт «Мадейра», поставленные перед ним, и спрашивает, знает ли кто-нибудь, как я поживаю. Сильви отвечает: «Она теперь школьная учительница. Честно говоря, Том, ты вряд ли ее узнаешь». И Том улыбается тайной улыбкой и кивает; он глотает чай, качая головой, и говорит: «Я всегда знал, что она способна на что-то хорошее».

Эта фантазия была у меня в голове, когда я шла по Квинс-Парк-роуд в утро первого дня моей новой работы. Хотя кровь бурлила в моих конечностях, а ноги готовы были подвернуться в любой момент, я шла как можно медленнее, чтобы не вспотеть. Я убедила себя, что, как только начнется семестр, станет холодно и, возможно, влажно, поэтому надела шерстяную жилетку и несла в руке толстый кардиган Fair Isle[11]. На самом деле утро было пугающе ярким. Солнце освещало высокую школьную колокольню и ярко подсвечивало красные кирпичи, и все оконные стекла смотрели на меня, когда я проходила через ворота.

Я приехала очень рано, поэтому во дворе не было детей. Летом школа была закрыта на несколько недель, но, даже несмотря на это, когда я вошла в длинный пустой коридор, меня сразу же охватил запах сладкого молока и меловой пыли, смешанной с запахом детского пота, который имеет особый, грязный аромат. С тех пор каждый день я приходила домой с этим запахом в волосах и на одежде. Когда ночью опускала голову на подушку, вокруг меня расплывался запах классной комнаты. Я никогда полностью не принимала этот запах. Я научилась терпеть его, но никогда не переставала замечать. То же самое и с запахом станции на Томе. Как только возвращался домой, он снимал рубашку и стирал ее. Мне всегда это в нем нравилось. Хотя сейчас я думаю, что он мог оставить свою рубашку ради тебя, Патрик. Что тебе, возможно, понравилась бы вонь отбеливателя и крови.

В то утро, дрожа в коридоре, я взглянула на большой гобелен святого Луки на стене; позади него стоял бык, а впереди – осел. Его мягкое лицо и аккуратно подстриженная борода ничего не значили для меня. Я, конечно, подумала о Томе, о том, как он стоял бы, с решительно выдвинутым подбородком, о том, как он закатал бы рукава, чтобы показать свои мускулистые предплечья, и я также подумала о том, чтобы сбежать домой. Пока шла по коридору, постепенно ускоряя темп, я увидела, что каждая дверь помечена именем учителя, но ни одно из них не походило на имя, которое я знала, или имя, которое могла себе представить. Мистер Р. А. Коппард, М.А.[12] (Оксон) – на одном. Миссис Т. Р. Пикок – на другом.

Затем послышались шаги позади меня и голос:

– Привет, я чем-то могу вам помочь? Вы новенькая?

Я не обернулась. Все еще смотрела на имя Р. А. Коппарда и задавалась вопросом, сколько времени мне понадобится, чтобы пробежать по всему коридору обратно к главному входу и выйти на улицу.

Но голос был настойчивым.

– Я говорю, вы – мисс Тейлор?

Передо мной стояла женщина, которой, по моим оценкам, было чуть больше двадцати, и улыбалась. Она