Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

не раз уж, как видно, открытом месте, распахнувшемся послушно где надо само собой, вздела на нос очки-дужки и произнесла, глядя, как приметил Ваня-Володя, не прямо туда, а чуть поверху, задевая взором пространство и почти, стало быть, наизусть:

«Мiрской захребетник».

Затем почти так же более по памяти, а когда и явно перекладывая ради внятности своими словами да лишнее сокращая, поведала ему следующее.

19

— Во Франции зовётся швабом, в Германии — французским жуком или русаком, а в России, напротив, прусаком и французом. Завезён он был к нам в восемнадцатом веке русскою армией, участвовавшей в Семилетней войне, став таким образом единственным приобретением России от многолетнего вмешательства в европейские склоки...

В наше время рост материального благополучия населения, значительное улучшение жилищных условий, обслуживания, просвещения и благоустройства, особенно в городах, казалось, должны были бы привести к быстрому сокращению числа этих паразитов, но на деле всё вышло как раз наоборот.

В последние десятилетия число мирских захребетников не только резко возросло, но многоликое их семейство ещё пополнилось новыми иноземными отрядами: в шестидесятых годах с реквизитами «Мосфильма» прибыл из Средней Азии туркестанский, в семидесятые схожими путями доставили австралийского, американского, африканского, кубинского и пепельного, которые почти все неплохо прижились в среднерусской полосе.

Дело в том, что животные эти легко приспосабливаются к любым условиям — лишь бы были в достатке пища, влага и укрытие. А скопления мусора, кухня и отхожее место — идеальная среда их обитания. Но главное, на конце брюшка имеют они особые железы, выделяющие остропахучие вещества, привлекающие соплеменников. И никакие — заметь: никакие! — химические средства не могут эти запахи уничтожить. Поэтому любая, самая: миллиметровая щель или трещина в стене дома, однажды облюбованная и помеченная ими, служит точкою сбора десяткам и сотням новых поколений...

Испытывая постоянное чувство жажды и голода, они разбегаются обычно, в сумерки — а новые породы перестали уже и света бояться — в поисках пищи-питья, с помощью подвижных усиков обладая возможностью прокладывать путь даже в кромешной тьме. Причем за год одна особь, поглощая еды в два-три собственных веса, загрязняет и портит её вдесятеро больше.

Самки их, будучи всего лишь однажды оплодотворены, продолжают в течение всей жизни, от восьми до двадцати двух раз, производить потомство — как завзятый куряка подпаливает от старого бычка новую папиросипу, из остатка одного выводка зачиная следующий. Детеныши рождаются крайне цепкими, например, голодать способны до восьмидесяти суток.

Полностью уничтожить этого врага человеческого на данном этапе пока, увы, не представляется возможным. Единственное надежное средство — холод: при минус пяти они погибают через минуту. Но попробуйте охладить так большой современный дом?!

История борьбы с мирскими захребетниками уходит в далёкое прошлое. Применялось в ней не только физическое истребление, но и весь арсенал науки — яды кишечные, растительные и неорганические, а также всевозможные смеси: от мышьяка, керосина и хлорофоса до контактных синтетических отрав включительно. В сороковых годах появились средства типа ДДТ, действующие на нервную систему, — и тогда всем показалось было, что борьба наконец приведёт к полному освобождению от этого спипогрыза. Но буквально через три-пять лет после начала употребления новых средств захребетник проявил отчаянную многостороннюю устойчивость: физиологическую, генетическую, географическую, общую, частичную, перекрестную, поведенческую и так далее.

С той поры в мировом сообществе родилось сознание, что решать эту задачу все страны вынуждены сообща, вместе меняя время от времени способы борьбы. Причем в настоящий момент возвратились к наиболее древним, прадедовским средствам, к которым, как выясняется, у противника до сих пор остался достаточно высокий уровень чувствительности.

Как говорят на Руси, с мiроедом и бороться нужно всем мiром — то есть сразу усилиями целого дома. Работа эта отнюдь не проста — и покуда лишь в пятнадцати из каждых ста жилых зданий столицы их удалось вывести подчистую...

— А теперь ответь-ка мне, — обратилась Лощёнова впрямую к Ване-Володе, завороженному впечатляюще учёным описанием, — не напоминает ли тебе это ещё кое-чего покрупнее?..

20

Тут из коридора донесся возмущённый треск вроде обвала, и Ваня-Володя, не поспев (да и не сумев) толком чего-то возразить, бросился туда в надежде отловить наконец Катасонова, — но опять наткнулся лишь на глухую насмешливую пустоту пространства. Тогда он с опозданием сообразил, что следовало, конечно, оставить тому на дверях записку с просьбою заглянуть к Лощёновой, где в ожидании его лясы точатся, — да теперь уже стало как будто поздно; вдобавок он отчего-то сразу уверовал и в показания старухина лакмусова перста.

Вернувшись к Евдокии Васильевне за стол, он увидал, что она вновь заботливо наполнила его чашку душисто горчившим настоем, действительно почти что изгнавши жажду из горла — но тем самым только заметнее сделалась та внутренняя полость, что угнездилась под ним. И вот, недолго колеблясь, он вдруг взял да и выложил старухе как на духу все свои беды дочиста и сполна.........................................

— Такие вот страсти, — окончил Ваня-Володя отнюдь не скоро этот горестный сказ и, выпорожнивши до дна запазушную котомку напастей, вслед за тем напрочь замолк.

— На то он сегодня и Страстной четверг, — не совсем для него ясно изрекла сочувственная без лести слушательница, а потом погодя дала такой совет: — Вот что: жены твоей у меня не было и нету, и где она в точности — этого я не знаю. Но чую точно так же, как от этого Ката боль моя в пальце, что тебе немедля нужно подыматься и идти сей же час искать —

— Веру?

— И всё остальное...

— Далеко ли я без денег дойду? А Катасонов?!

— Ну, этот-то сам сыщется, но тут, втретье тебе говорю, пожалуйста, поосторожней. Не думай никак, доброхот, коли сошёл уже с круга — что здесь дорога твоя и вся.

Это как бывает — остановится подземный поезд нечаянно не на станции, а во чреве самой норы, и тогда народ, что не задумываясь летел себе запросто в тартарары, стоя спокойно на ногах, а то и мягко посиживая, принимается таращить всполошио глаза по сторонам, как, да что, да и вообще, куда это я занёсся и кто таковы эти случайные мои соседи, которых ведать не ведаю и вроде не надо бы, а вот вдруг не ровно обвалится что или стукнет сзади — и придётся ещё вместе смертный час принимать? Полезная очень по-своему слазка выходит середи скачек...

Так и ты, соскочивши с той машины, что тебя по кольцу