Гладиаторы ночи - Максим Голицын

— Где я? — невнятно пробормотала она.

— Еще на этом свете, — резонно ответил я.

— Что это было?

— Радиобомба. Кто-то поставил ее под днище кара, а когда мы отъехали на порядочное расстояние, инициировал взрыв передатчиком.

— Кто это мог сделать?

— Я думаю, Гилмор. Хотя, может, и кто-то другой сел нам на хвост.

— О чем ты говоришь, Тэш? — слабо спросила она. Было ясно, что все мои объяснения для нее — темный лес. И верно: какое это может иметь отношение к ее налаженной, благополучной жизни… хвосты… радиобомбы…

— Детка, мы влипли в неприятную историю.

Я искал одного типа, но, похоже, кому-то это не понравилось.

На какое-то время мы смолкли: она — потому что переваривала услышанное, а я — потому что сил больше ни на что не было.

— Неужели кто-то нас преследует? — обреченно спросила Пат. — И даже хочет убить?

— Ну, не думаю, чтобы кто-то что-то имел против тебя лично, — успокоил я ее, — тебе просто не повезло, что ты спуталась со мной.

— Что значит — спуталась? — энергично запротестовала Пат. — Ни с кем я не путалась.

Спор со взбалмашной девчонкой грозил затянуться надолго, а последствия оздоровительного плавания уже начинали сказываться. Хорошо бы зайти куда-нибудь, выпить, согреться. Я похлопал по карманам — бумажник и кредитная карточка были на месте, все было на месте, кроме — вот незадача! — ботинок, которые я скинул, чтобы сподручнее было держаться на воде.

— Так, — говорю, — ты все-таки должна признать, что я прилагаю все усилия, чтобы доставить тебя в твое гнездышко по возможности живой.

Она удивленно покрутила головой. Мокрое платье подчеркивало точеную фигурку Пат, делая ее еще более соблазнительной — почти прозрачная ткань не скрывала ни одного изгиба.

— Почему у меня так болит шея? — поинтересовалась она.

— Не знаю, — ответил я, — ударилась о воду, наверное. Удары о воду всегда такие болезненные. Так, может, я все-таки провожу тебя? Мало ли что еще может случиться? Эти большие города такие опасные, сама знаешь.

— А где твои ботинки? — вдруг заметила она.

— Черт с ними! Решили поплавать отдельно от нас.

Мы некоторое время шли по берегу, держась возле парапета, пока не набрели на вырубленную в камне лестницу. Поднявшись по ней наверх и ступив, наконец, на благословенную твердую землю набережной, я огляделся. Поблизости не было ни души — мы уже выбрались за пределы туристской зоны, где всегда тусуются богатые придурки и скучающие обыватели и теперь попали в обычный спальный район, где жизнь замирает в восемь вечера, когда все утыкаются в экран СТ, боясь высунуть нос наружу.

Такси поблизости не было видно, и мы пошли пешком. Пат доверчиво прислонилась к моему плечу, и стук ее каблучков разносился далеко по пустым улицам. Мы уже сворачивали на Друид-стрит, когда от стены углового дома отделились три черные тени…

Я напрягся.

Так и есть. Ночные охотники! Этого нам только не хватало!

Ночные охотники не принадлежали ни к какому определенному классу — это были хомлесы, бездомные пятого или шестого поколения, чьи предки когда-то давным-давно расстилали ночью газеты на ступенях магазинов и кинотеатров да так и жили на них, порвав с окружающим цивилизованным миром настолько, что потомки их уже не могли в него вернуться. Ночные охотники ютились в заброшенных тоннелях лондонской подземки, которую закрыли за ненадобностью, когда появился новый, дешевый и экологически чистый вид наземного транспорта, находили убежище в канализационных люках больших городов, иногда кочуя из одного города в другой, но нигде не задерживаясь надолго. У них была своя разветвленная система общения, кодовые слова, знаки, короче — замкнутое общество, в которое никто со стороны не мог, да и не хотел проникать. По доброй воле никто не стал бы общаться с ночными охотниками, они не признавали никого, кроме своих, днем их никто не видел — только ночью, когда хомлесы выбирались из своих нор, словно опасаясь солнечного света. В это время всегда был шанс натолкнуться на них в темной подворотне или в подъездах домов, где они, предварительно вырубив электричество, ориентировались не хуже кошек или летучих мышей. Будь у меня оружие, мне бы ничего не стоило с ними расправиться, но ведь я с утра и понятия не имел, что все так гнусно обернется. А без серьезных на то оснований я с собой оружия не таскаю. К этому меня приучил еще мой бывший напарник, который сперва по молодости да по глупости с оружием не расставался, разве что под подушку его с собой не брал в супружескую постель, и то не факт. А кончилось все это тем, что он подстрелил какого-то безвинного малого, ни с того ни с сего показавшегося ему подозрительным, да и пистолет, как назло, подвернулся под руку. С тех пор мой напарник поменял оружие на бесконечные угрызения совести…

Я нежно отстранил Пат, а сам стал медленно продвигаться вперед. Ночные охотники преградили мне дорогу. Они стояли, широко расставив ноги, и явно не собирались меня пропускать. Бежать было нельзя — эти типы кидаются на убегающего, словно зверье, они быстро догнали бы меня, потому что им были знакомы окрестные места, а мне — нет. От Пат помощи ждать не приходилось — она еще не пришла в чувство после нашего первого приключения, да и в бильярдной не очень-то она себя проявила. Я весь подобрался и наметил первого. В такой ситуации нечего ждать, пока тебе врежут по морде, надо действовать самому. Я резким движением нанес удар тому, кто стоял слева от меня, метя в сонную артерию, и одновременно, выбросив ногу, подсек второго из ночных охотников. За моей спиной раздался звук падающего тяжелого тела, но я не обернулся, потому что оставался еще третий. Он надвигался на меня, издавая нечленораздельные звуки, но я не стал медлить и ударил, чувствуя, как что-то треснуло под моим кулаком. Хомлес взвыл и отшатнулся, и я увидел безумные глаза, налитые кровью, точно у бешеного животного. Тут очнулся первый и стремительно бросился на меня, но я успел уклониться, заодно помогая ему сохранить набранную скорость. В результате он со свистом пронесся мимо и ткнулся мордой в темный асфальт, больше не предпринимая попыток встать! Убедившись в том, что ночные охотники все еще пребывали в состоянии некоторой растерянности, поскольку дичь явно оказалась им не по зубам, я взял Пат за руку и решительно повел ее прочь. Наконец на засаженной платанами аллее мы остановились, чтобы осмотреться. Кругом не было ни души. Гладкие стволы деревьев казались глянцевыми, над головой шелестела жесткая листва, а еще выше светились огромные звезды, на которые в центре города просто не обращаешь внимания, потому что никогда не бывает времени стоять и, подняв голову, любоваться небом.

Пат тихонько скулила, уткнувшись мне в плечо. Я обнял ее и, слегка встряхнув, чтобы привести в чувство, спросил:

— Ну и куда теперь?

— До-мо-о-й, — жалобно всхлипнула она.

— Это я уже понял. Куда идти-то?

— Налево… — сказала она, вытирая слезы. — Тут уже недалеко.

Я предоставил ей возможность показывать дорогу, а сам шел чуть позади, внимательно оглядывая все вокруг, в особенности — темные переулки. Но больше нам никто не встретился.

Наконец мы добрались до дома Пат, в котором она занимала лишь одну из множества квартир. Я подвел ее к подъезду и, дождавшись, пока скрытое над входной дверью идентифицирующее устройство опознает девушку и распахнет перед ней двери в уютный, освещенный холл, сказал:

— Ну что ж, вот ты и дома. Как я и обещал, доставил тебя живой.

Патриция взглянула на меня огромными глазами, которые в льющемся из холла мягком свете казались двумя сверкающими изумрудами.

— Послушайте, Тэш, — произнесла она наконец. — Куда же вы пойдете в таком виде?

Я оценивающе оглядел себя. Видок у меня и вправду был еще тот — рубаха разорвана у ворота, ботинки отдыхают где-то на дне Темзы, на рукаве пятна непонятного происхождения. Конечно, каждый приличный и мало-мальский добропорядочный гражданин будет от меня шарахаться, но, с Другой стороны, порядочные граждане ночью не разгуливают по пустынным лондонским улицам. А такси все равно, кто в него садится, — оно же автоматическое. Но, разумеется, настаивать на том, что можно прекрасно добраться домой и без ботинок, я настал — не такой же я дурак, в самом деле.

Поэтому я, смущенно потупившись, пробормотал самым что ни на есть растерянным тоном:

— Ну да… видок еще тот.

— Идемте, — решительно сказала Пат. — По крайней мере выпивку я вам гарантирую.

Мы вошли в холл, и дверь бесшумно затворилась у нас за спиной. Лифт понес нас на сорок пятый этаж, мимо обычных для этого типа домов висячих садов, опоясывающих здание по периметру на нескольких ярусах.

Квартира Пат, хоть и находилась в довольно дорогом доме (не слишком, правда, престижном, потому что все-таки это не кромвель-роуд), была достаточно скромной: двухуровневая комната, примыкающая к ней кухня и ванная. Квартира могла показаться совершенно обычной, если бы на нее не наложила свой отпечаток профессия хозяйки. Студия была отделана с присущим Пат изяществом и вкусом. Подсвеченная стойка бара отливала теплым медовым блеском, на полу лежал пушистый ковер, в котором ноги тонули по щиколотку, панорамное окно было прикрыто приспущенной золотистой шторой. Рядом с мигающим разноцветными огоньками музыкальным центром стоял низкий диван цвета слоновой кости, на который было небрежно наброшено пестрое аргентинское покрывало ручной работы. Со стены таращила зловещие бельма лазуритовая маска инков с оскаленными острыми зубами в черном провале рта — копия той, которую я когда-то видел в Британском музее. Вообще, в студии преобладали латиноамериканские мотивы, а на мольберте у белой, без всяких там новомодных флюоресцентных обоев, стены стояла почти законченная картина, изображавшая жертвоприношение майя, где полуобнаженный жрец заносил над испуганной жертвой, лежащей на священном алтаре, обсидиановый нож. Картина была необычайно выразительной, от нее веяло чем-то недобрым и угнетающим, заставляющим шевелиться волосы на голове.