Гладиаторы ночи - Максим Голицын

Я секунду поразмыслил.

— Пожалуй, посторонние уши нам ни к чему. Веди в свой изолятор.

Приватными кабинетами пользовались исключительно самые солидные клиенты, которые и ногой не ступали в общий зал. Девочки приходили к ним прямо сюда, а за звуконепроницаемой панелью располагалась дверь черного хода, о которой не знал никто, кроме избранных постоянных посетителей и самой мадам. Ну и меня, конечно.

Жюли указала холеной рукой с ухоженными, покрытыми зеркальным лаком ногтями на массивное кресло.

Подождав, пока она смешает себе коктейль, я начал беседу.

— Меня трясет Большой Билл. Требует голову Гонзалеса. То есть, ему нужна не столько его голова, сколько сам Гонзалес, если только он — это действительно он. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Гонзалес — это точно Гонзалес, — холодно ответила Жюли. — Прежде чем его нанять, я, естественно, навела о нем справки. Мне тут ублюдки не нужны, это приличное заведение. По имевшейся у меня информации, за ним ничего подозрительного не числилось. Подраться он, правда, любил и в карты был не прочь передернуть, но для вышибалы вполне подходил. А больше мне о нем ничего неизвестно, да я не особенно-то и копала.

— А что это ты, радость моя, постоянно говоришь о нем в прошедшем времени? Ты его что, рассчитала?

— Вот именно что рассчитала. Пару лет все шло неплохо. Работал он недурно, место свое знал, я была им вполне довольна, но потом, видимо, осмотрелся, освоился и обнаглел. Появились у него какие-то связи, дружки его стали сюда шляться — один другого краше. Мерзкие типы. Так что пару месяцев назад я его выставила. Он еще угрожать мне вздумал, дерьмо такое. Но меня так просто не запугаешь.

— Это мне известно, — отозвался я с уважением, — а где его сейчас можно найти, случайно не знаешь?

— Конечно, знаю, — сказала она. — Я не люблю, когда мне кто-то угрожает, пришлось нанять детектива, чтобы он за ним немножко последил. Не предлагать же эту грязную работенку такому профессионалу, как ты, Тэш.

— Спасибо, — ухмыльнулся я. — Надеюсь, мой коллега не посрамил профессию.

— Гонзалес работает санитаром в частной клинике. Ее содержит некий Алоизиус. Лечебница для придурков: наркоманов, психопатов, маньяков, тех, у кого есть достаточно богатые родственники, которые платят за их содержание. Может, для Гонзалеса это как раз то, что надо? По-моему, он и сам слегка псих.

— А где эта лечебница, Жюли?

— На Чаринг-Кросс.

— А, я, кажется, знаю. Там полно всяких подобных заведений.

— Если ты так хочешь найти Гонзалеса — пожалуйста. Только имей в виду, клиника эта какая-то очень уж частная. Там посторонних не жалуют.

— А я осторожно.

— Тэш, — поинтересовалась она, — я смотрю, ты вроде как без оружия сейчас ходишь.

— У тебя орлиный глаз, Жюли. Не желаешь стать моим партнером?

— Только если в постели, — покачав головой, пошутила она. Затем серьезно продолжила: — Ты ведь, наверное, прямо сейчас туда двинешь? Тогда погоди…

Она нажала на потайную кнопку, и одна из панелей отъехала в сторону, обнаружив утопленный в стену сейф. Жюли подошла к нему и, стоя ко мне спиной, набрала комбинацию, так, что мне даже при большом желании не удалось бы ничего разглядеть. Жюли — женщина недоверчивая, потому, наверное, и держится на плаву в этом жестоком мире, где многие быстро идут ко дну.

Наконец, вынув что-то из сейфа, она захлопнула бронированную дверцу и вновь замаскировала ее стенной панелью. Потом, постукивая своими изящными каблучками, подошла ко мне.

— Держи, — сказала она, — это может тебе пригодиться. Лучевик. «Беретта».

Я взвесил безобидную с виду игрушку на ладони.

— Жюли, где ты раздобыла ее? Они же запрещены!

— А вот это уже тебя не касается, — холодно заявила она. — Бери и не задавай лишних вопросов. Будешь жив — вернешь.

Я с чувством поцеловал ее изящную, но на удивление сильную руку.

— Спасибо, дорогая. Ты — единственная женщина, на которую я могу положиться во всем.

Она улыбнулась краешком губ.

— Хочешь хороший совет, Тэш? Нет такой женщины, на которую можно было бы положиться во всем. Помни об этом — и тогда, возможно, доживешь до старости.

Я, в свою очередь, усмехнулся.

— Правду сказать, я никому не доверяю до конца. Даже самому себе. Но в любом случае спасибо за совет. И за все остальное.

Я отодвинул занавеску, скрывающую потайной ход, и вышел. В переулке не было ни души. Немного подождав, чтобы проверить, все ли чисто, я направился пешком на Чаринг-Кросс. Улицы уже начали пустеть. Колонна Нельсона величаво застыла, освещенная холодным ярким светом прожекторов, гигантские львы на Трафальгар-сквер замерли в мрачном молчании, вглядываясь во тьму. На ступенях Национальной галереи сидело несколько влюбленных парочек. Зеленоватая вода фонтана бросала на площадь разноцветные блики. Я постоял какое-то время в раздумье, просто глядя по сторонам. Это место всегда навевало на меня какое-то особое спокойствие, может быть, потому, что муниципальные власти так и не отважились воткнуть никаких современных высотных зданий в этот исторический район Лондона.

На Чаринг-Кросс все погрузилось в тишину. Частные владения, которых на этой улице было полным-полно, притаились за глухими заборами, и мне пришлось порядком помучиться, прежде чем я отыскал клинику Алоизиуса. Стучаться в дверь и спрашивать, не работает ли тут случайно некий Гонзалес, и думать было нечего, и я начал искать какой-нибудь обходной путь. Это оказалось не так-то просто. Частные лечебницы всегда очень хорошо защищены от постороннего вторжения, словно их владельцев больше заботит не то, как бы оттуда не вырвались их любимые психи, а то, как бы туда не ворвался кто-нибудь со стороны. Но эта превзошла все мои опасения — просто крепость какая-то, а не лечебница. Стена, за которой она укрывалась, мало того, что была метра три высотой, так на ней еще находилась система сигнализации более накрученная, чем в самом надежном банке. На этот счет у меня имелись некоторые навыки, позволяющие быстро определить примерный принцип ее действия и заранее наметить схему своего поведения. Я еще раз обошел вокруг заведения. С тыла, там где лечебница выходила на Лестер-сквер, ограда была не такой высокой, зато вероятность напороться на случайного прохожего резко возрастала. Выбора не было. Оглядевшись, я нашел подходящее дерево и взобрался на него. Оказавшись на гребне стены, я на мгновение замер и затем медленно пополз.

Если двигаться очень осторожно, датчики сигнализации могут не сработать. Поэтому я провел там, наверное, целую вечность, каждую секунду ожидая воя сирены.

Но сирены не последовало. Наконец я подполз к самому краю стены и решительно спрыгнул вниз. Я оказался в чудном, тихом уголке, где, укрытая от остального мира, цвела сирень, застенчивая, точно юная монахиня, и благоухали пышные рододендроны. Притаившись за кустами, я огляделся — никого. В самой клинике, конечно, светилась пара-другая окошек, но психов поблизости не было. Наверное, у них уже наступил мертвый час. Теплилась слабая надежда на то, что, если здесь такой плотный заслон снаружи, может, изнутри охранники не столь бдительны.

Я ошибся. Под тяжестью чьего-то тела где-то рядом хрустнули ветки. Кусты раздвинулись, и я увидел, как темная туша медленно заслонила остатки света. Это была гигантская собака — скорее всего мастиф. Лобастая голова напряженно покачивалась. Темные глаза с отвисшими нижними веками внимательно изучали меня. Я невольно вздрогнул, но попробовал взять себя в руки. Собаки чувствуют, когда их боятся, и никому не прощают этого. Я заставил себя думать, что это очень милый симпатичный пес. У него добрый взгляд, дружелюбный вид, и он несчастен оттого, что очень одинок. Нет никого, кто похвалил бы его за верную службу, поиграл бы с ним, погладил по умной, большой голове.

— Хорошая собачка, — сказал я.

И увидел, как тяжелый хвост, точно маятник, медленно заходил из стороны в сторону. Пес засопел и мордой ткнулся мне в ладонь. Я потрепал теплый загривок, выбрался из своего укрытия и, шлепнув его по заду, чтобы скорее шел по своим делам, двинулся к зданию.

Окна на всех этажах были забраны решеткой — психи, понятное дело. Но под самой крышей я заметил незарешеченное чердачное окно. Значит, надо подобраться к нему. Я подтянулся и полез по пожарной лестнице. Добравшись до карниза, я осторожно перебрался на него и, прижимаясь к стене, начал обходить здание по периметру. Это оказалось нелегко: карниз был узким, а чердачное окно, находящееся высоко над головой, застекленным. Наконец мне удалось подобраться к нему поближе. Обернув руку носовым платком, я высадил стекло и, подцепив шпингалет, отворил раму. Забраться внутрь оказалось уже плевым делом. На чердаке было чертовски темно, и я, пожалев, что не захватил с собой фонарик, почти на ощупь двинулся вперед. Наконец потянуло сквозняком, и я увидел выбивающуюся из-под двери тусклую полоску света. Было бы совсем уж обидно, если бы дверь заперли снаружи, но, к счастью, об этом никто не позаботился. Я оказался в темном коридорчике, из которого железный трап вел на нижний ярус. Спустившись по этому трапу, я очутился в самом сердце клиники и побрел по ее белому коридору, осторожно приглядываясь к обстановке, которая мне, кстати, очень не понравилась. Коридор тянулся по всему периметру здания, и с обеих сторон в него выходил ряд массивных бронированных дверей. Несмотря на наличие звукоизоляции, до меня доносились странные звуки — такие, наверное, мог бы услышать любопытствующий турист во время экскурсии по преисподней — вздохи, тихий жалобный плач, повизгивание, шепоты и крики… От всего этого кровь стыла в жилах. Когда я проходил мимо одной из таких дверей, за нею послышались глухие удары — кто-то колотился об обитую чем-то мягким стену. Паршивое место. Этот ярус, наконец, закончился, и я спустился этажом ниже. Здесь все в точности повторилось. Создавалось ощущение, что тут сидит, по меньшей мере, четверть Лондона.