Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Андрей Виноградов

«Почему евангелист не назвал имени и другого ученика? Некоторые объясняют это тем, что второй ученик, последовавший за Христом, был тот же, который и написал об этом, то есть сам Иоанн Богослов; другие же думают иначе — что он был не из числа избранных учеников, а евангелист рассказывал только о лицах, более замечательных. Но что пользы узнавать имя этого ученика, когда не названы имена и семидесяти двух апостолов? А об Андрее упомянуто ещё по одной причине. Какая же это причина? Та, чтобы ты, зная, как Симон с Андреем, лишь услышали: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков», — не усомнились в этом необычайном обетовании, — чтобы, говорю, ты знал и то, что начатки веры ещё прежде Симона положены братом его».

— Именно! — и тут не удержался Епифаний. — Прежде брата своего уверовал Андрей, а с ним и сам Иоанн, таинственнейший из евангелистов.

«…Бог Своими дарами не предваряет наших желаний, но лишь когда мы сами устремимся к Нему, тогда и Он подаёт нам многие способы к спасению. «Что вам надобно?» — сказал Иисус ученикам Крестителя. Что это значит? Ему ли, ведущему сердца людей, проникающему в наши помышления, — Ему ли спрашивать? Но Он спрашивает не для того, чтобы узнать, а чтобы вопросом ещё более приблизить их к Себе, сообщить им более дерзновения и показать, что они достойны беседовать с Ним. Они, вероятно, стыдились и страшились, как люди незнакомые с Ним и только от своего учителя слышавшие свидетельство о Нём. Чтобы уничтожить в них стыд и страх, Он Сам спрашивает их и не оставляет их в молчании идти до Его жилища. Впрочем, может быть, то же было бы, если бы Он и не задал вопроса, потому что они не перестали бы идти за Ним и по Его следам пришли бы к Его жилищу. Для чего же Он спрашивает их? Для того, как я сказал, чтобы успокоить их смущённое и неспокойное сердце и внушить им дерзновение. Между тем они выразили свою преданность Христу не только в следовании за Ним, а и в самом вопросе. Не будучи ещё учениками Его и ничего не слыша от Него, они уже называют Его учителем, причисляют себя к Его ученикам и показывают причину, по которой они последовали за Ним, — они желали услышать от Него что-либо полезное. Заметь же и благоразумие их. Они не сказали: «Научи нас догматам или чему-либо другому нужному», — но — что сказали? — «Где живёшь?» Они хотели в уединении беседовать с Ним о чём-либо, послушать Его, научиться от Него; поэтому они и не откладывают своего намерения, не говорят: «Придём на другой день и послушаем Тебя, когда Ты будешь говорить в собрании народа», — но показывают всё своё усердие к слушанию, от чего не удерживаются и самым временем. Солнце уже склонялось к западу, поскольку сказано: «Было около десятого часа». Поэтому и Христос не рассказывает им примет своего жилища, не назначает места для беседы, а только более и более привлекает их к следованию за Ним, показывая, что принимает их к Себе. Поэтому также Он не сказал и ничего вроде того: «Теперь не время вам идти в моё жилище. Приходите завтра, если хотите услышать что-нибудь, а теперь ступайте домой», — нет, Он беседует с ними как с друзьями и людьми, уже долгое время бывшими с Ним. Отчего же Он в другом месте говорит: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову», — а здесь: «пойдите и увидите», где живу? Но слова «не имеет, где приклонить голову» означают, что Он не имел собственного пристанища, а не то, чтобы Он не жил ни в каком доме. На это и указывает приточное выражение. Далее евангелист говорит, что они пробыли у Него тот день, а для чего — об этом он не сообщает, потому что цель ясна сама по себе. Ни для чего другого и они последовали за Христом, и Христос их привлекал к Себе, как для назидания. И в одну ночь насладились они Его учением в таком обилии и с такою охотою, что немедленно оба пошли привлекать и других ко Христу.

Отсюда научимся и мы предпочитать всему слушание божественного учения и никакого времени не будем считать для того неудобным; но, хотя бы нужно было войти в чужой дом, хотя бы тебе пришлось знакомиться со знатными людьми, хотя бы и несвоевременно — никогда не будем упускать такого приобретения. Пища, пиры, бани и прочие житейские дела — пусть для них будет определённое время, изучение же высокой философии не должно иметь никаких определённых часов: ему должно принадлежать всё время».

Последняя мысль Златоуста так тронула Епифания, что он переписал её себе на дощечку, чтобы выучить наизусть и цитировать при общении с мирянами, особенно императорскими сановниками, которые превыше мудрости и познания истины ставили суетные удовольствия.

С хор Святой Софии было видно, как движется вокруг её купола солнце, пробиваясь сквозь вереницу окон, роняя свои лучи на зеркала-подоконники, собираясь в сияющее облако под золотыми мозаиками, над шестикрылыми серафимами, венчающими храмовые столпы. Время, отведённое на работу в патриаршей сокровищнице, таяло, и, неохотно отложив свиток с Хризостомовыми проповедями, Епифаний раскрыл толстый кодекс в тиснёном кожаном переплёте с причудливыми бронзовыми застёжками. Святителя Кирилла Александрийского он нашёл, однако, менее убедительным: в его толкованиях не было того стремления к разъяснению тайного, как у Златоуста, к явлению простой истины, казавшейся до того незримой и непостижимой. Кирилл лишь поучал: «Дело учительской доблести — ещё не усвоенное научение внедрять в души учеников посредством неустанного и терпеливого повторения для пользы учеников. Не помедлил Креститель указать на Господа своим ученикам и вторично сказать: «Вот Агнец Божий», — и принёс им тем самым великую пользу, поскольку убедил их наконец последовать за Ним и охотно стать Его учениками».

Но следующие слова Кирилла, посвящённые общению с Иисусом первых Его учеников, Епифанию понравились больше: «Прилежно познавали ученики Божественные тайны, ибо любителям науки, полагаю, следует иметь ум не скоропресыщающийся, но трудолюбивый, побеждающий малодушие добрыми трудами и во всё время жизни отличающийся полным прилежанием», — их он тоже скопировал себе на дощечку, коих принёс с собой целый ворох, чтобы не отлучаться лишний раз на окраину Города, где находился Студийский монастырь. Впрочем, за чистыми церами он мог посылать и своего помощника, монаха Иакова, но решил приберечь его силы для далёкого и долгого путешествия, контуры которого перед ним пока только вырисовывались.

Отца Ампелия так никто в Москве больше и не видел. Хотя он и обещал Григорию, что они ещё обязательно встретятся, но ни разу ему не позвонил и не наведался в институт, чьи двери были всегда открыты для разного рода посетителей. Поэтому об апостоле Андрее Григорий почти забыл, разве что заглянул в канонические Евангелия, где его зацепила одна деталь, на которую как будто бы ещё никто не обращал внимания: складывалось впечатление, что Андрей Первозванный выполнял в общине апостолов некую административную функцию, связывавшуюся обычно с именем Иуды Искариота. Иуда носил ящик для пожертвований, служил казначеем апостолов, но связь с внешним миром поддерживал именно Андрей, причём вместе с Филиппом, — и только у этих двух из двенадцати апостолов были греческие имена. Случайность, совпадение или всё же что-то значимое?

На горе близ Тивериады, как сообщает евангелист Иоанн, вокруг Иисуса собралось множество народу, и Он, видя это, «говорит Филиппу: «Где нам купить хлебов, чтобы их накормить?» Говорил же это, испытывая его; ибо Сам знал, что хотел сделать. Филипп отвечал Ему: «Им на двести динариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому из них досталось хотя понемногу». Один из учеников Его, Андрей, брат Симона Петра, говорит Ему: «Здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества?» Иисус сказал: «Велите им возлечь». Было же на том месте много травы. Итак, возлегло людей числом около пяти тысяч. Иисус, взяв хлебы и воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежавшим, так же и рыбы, сколько кто хотел. И когда насытились, то сказал ученикам Своим: «Соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало». И собрали, и наполнили двенадцать коробов кусками от пяти ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели. Тогда люди, видевшие чудо, сотворённое Иисусом, сказали: «Это истинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир»».

При столь скудных сведениях об Андрее, которые можно почерпнуть из Нового Завета, всякое даже беглое упоминание о нём наводило на размышления. Почему о том, что у кого-то в толпе есть пять хлебов и две рыбы, знал именно Атщрей? Он же усомнился в чуде, точнее — и не догадывался, что чудо возможно. В другом месте Евангелия от Иоанна, после Входа Господня в Иерусалим, Андрей выступает посредником между Иисусом и — на сей раз — язычниками и прозелитами, и снова не без участия Филиппа:

«Из пришедших на поклонение в праздник были некоторые Еллины. Они подошли к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, и просили его, говоря: «Господин! нам хочется видеть Иисуса». Филипп идёт и говорит о том Андрею; и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: «Пришёл час прославиться Сыну Человеческому»».