С тобой? Никогда! - Сокол Лена

– Не повезло тебе, – улыбнулась я и уставилась на собственные кеды – все лучше, чем сгорать от волнения, глядя ему в лицо.

– После уроков занята? – Кажется, Ярик и не думал стесняться.

– Я? – удивленно спросила я.

Он огляделся по сторонам и нахмурил брови.

– Видишь здесь кого-то еще?

Мы стояли в центре живой толпы движущихся от столовой к расписанию и обратно школьников, а этот парень спрашивал, вижу ли я кого-то еще. Почему-то очень захотелось рассмеяться и придурочно захихикать от счастья.

– Не занята.

Мимо прошла тощая Янка. Она даже притормозила у расписания, чтобы украдкой оглянуться: вдруг ей показалось?

– Придешь к нам на репу? В подвал, – Ярик мотнул головой, указывая направление, – мы сегодня там обустраиваемся.

Логунова продолжала с недоумением рассматривать моего собеседника.

– С удовольствием! – Я даже приосанилась и задрала подбородок. Пусть она видит, что это не мираж. Я болтаю с первым красавчиком школы – мы с ним друзья.

– Тогда жду тебя! – Он коснулся моего плеча, подмигнул и ушел.

Он! Коснулся! Моего плеча!

Я развернулась и деловито пошла в класс. Моя душа выделывала сумасшедшие па где-то на седьмом небе от счастья. Весь урок Янка шепталась со своими подружками и пыталась испепелить меня взглядом, но мне было наплевать. Пусть думают что хотят. Это их дело. А у меня все теперь будет по-другому.

Ярик встретил меня на входе в подвал.

– Услышал шаги, решил тебя встретить. – Он взял меня за руку. – Осторожно, здесь мешки навалены. Идем! – Мы прошли по узкому коридору. – Добро пожаловать в нашу нору. У нас скромно, но со вкусом. А это Боря, знакомься.

Плотный, невысокого роста паренек с круглым лицом, сидя на краю дивана, настраивал гитару. Завидев меня, он отложил инструмент в сторону и подскочил.

– Привет! – махнул он рукой.

– Это Даша. Моя… – Ярик улыбнулся. – …моя соседка. Подруга детства.

– Его дружище, – ужасно нервничая, зачем-то добавила я.

– Ага, ясно. Клево! – Боря указал на диван. – Садись. Играешь на чем-нибудь?

– Я? Нет, разве что у бабули на нервах.

– Прикольно! – рассмеялся парнишка.

Так и началась наша дружба.

Трижды в неделю я приходила после уроков в подвал, чтобы послушать, как они играют. Надо признаться, это было самое счастливое время в моей школьной жизни. Пусть и короткое, но очень яркое воспоминание тех лет. Я приносила им булочки или другую свою нехитрую стряпню, помогала с уборкой, сидела на диванчике, слушая, как раз за разом они проигрывают одни и те же партии, добиваясь лучшего звучания, и ощущала себя частью чего-то по-настоящему крутого и волшебного.

Можно сказать, я занимала привилегированное положение. Мне всегда были рады. Своими шутками я заставляла парней улыбаться и была первым слушателем их новых музыкальных композиций. Ни с чем не сравнимое ощущение! Я любила смотреть, как Ярик раскладывал свои заметки, нотные тетради, даже салфетки с набросанными на них карандашными пометками, усаживался напротив меня в полутьме каморки и впервые наигрывал новые мелодии на клавишных.

Да, было бы лукавством утверждать, что я слышала эти композиции впервые, ведь я проводила часы, сидя дома у стены и прижавшись к ней ухом. Именно тогда и рождались его мелодии – с нескольких нот, с плавного перебора или ежедневной разминки. Я даже слышала, как ворчит его отец, появляясь в комнате, едва заслышав отступление от классической программы музыкальной школы.

Но Ярослав все равно находил время, когда родителей не было дома, чтобы порепетировать или сочинить что-то новое для их с Борей группы.

– Нет, группа – это сильно сказано, – усмехался Боря, терзая струны своей бас-гитары. – Нам бы определиться с направлением, довести все до ума, найти хорошего ударника, вокалиста и электрика. – Так они называли гитариста, который должен был играть на электрогитаре. – Где мы сейчас найдем ребят с инструментами?

– К нам парня перевели. – Пальцы Ярика ласкали клавиши синтезатора, и я не могла отвести от них взгляда. Наконец они замерли, и парень посмотрел на нас. – Он сегодня только второй день у нас, но общительный очень. Дима Калинин, вроде нормальный. Говорит, что немного на ударных играет. Может, посмотрим его?

– Можно! – оживился Боря.

– Правда, он сказал, что здесь не задержится. Осенью с мамой в Америку уезжает. Но за лето, пока он с нами, мы могли бы найти кого-то ему на замену.

– Да, спроси у него. А этот мажор, как его… – Гитарист почесал затылок. – Тимофей. Из десятого «А». Помнишь его? Левицкий. Про него рассказывали, что у его отца денег немерено и он ему «Гибсон» подарил. Я слышал, что он устроил тогда вечеринку и соседи даже ментов вызвали.

Было заметно, что Ярику не очень нравится идея звать в группу кого-то «левого».

– Так у него просто гитара есть? Или он на ней играет? – нахмурился он.

– Это «Гибсон», братан! – Боря повернулся ко мне. – Представляешь, Дашка? «Гибсон»! Дорогущий! Там же звучание! Если у него папаня такой щедрый, может, нам и комбик хороший перепадет, а не этот ящик компостный. – Он скривился, глядя на старый усилитель. – Может, попробуем организовать настоящие выступления, а? В клубе, как взрослые. Где звук по ушам – ба-бааам! Где девчонки толпами! Скажи ему, Дашка, скажи!

И я кивнула, одновременно пожав плечами.

– Не знаю. – Ярик вернулся к синтезатору. – Может, не стоит торопиться. Я еще поспрашиваю в музыкалке у ребят.

Но язык у Бори был как помело. Уже через неделю старшеклассники прознали о нашем подвале и стали приходить туда. Тимофей Левицкий оказался коротко стриженным высоким хамом в дорогущем спортивном костюме. Поначалу он приходил, чтобы послушать ребят, потом притащил гитару, затем друзей и подруг, а еще позже уже стал диктовать свои правила.

Видно было, что Ярику это совсем не нравится. Он продолжал приглядываться к новичкам. Да, ему лестно было получать восторженные отзывы о своей игре на синтезаторе. Но появление в каморке новых инструментов и серьезного усилителя, похоже, стало решающим фактором, и он решил смириться с присутствием этой компании.

Мне Левицкий сразу не понравился. Наглый, ехидный, высокомерный. Его мало интересовала музыка. Больше нравилось то обстоятельство, что у него теперь есть место, куда он мог приглашать других старшеклассников, чтобы те восхищенно глядели на то, как он бряцает по струнам, а потом запивали впечатления крепким пивом с сигаретами. На меня он косился недоверчиво или вовсе делал вид, что не замечал.

После репетиции Ярик обычно бережно накрывал чехлом свой синтезатор, забирал наши рюкзаки, и мы шли домой. А Тим со своей гоп-компанией оставался в подвале, чтобы дурачиться и тискать девчонок, пришедших восхититься его талантом.

– Как ты его терпишь? – удивлялась я, когда мы с Яриком шли по набережной домой.

Но Ярослав в обычной для себя манере отмахивался:

– Да он вроде нормальный. Дикий немного, но это воспитание. А играет, кажется, неплохо.

И всегда быстро переводил разговор на другую тему, чтобы не обсуждать свою «группу». Я чувствовала, что ему неприятно, но быстро забывала обо всем, едва мы оставались одни.

Мы могли болтать бесконечно. Вспоминать детство: размазанные по щекам ягоды, игры в песочнице или чтение «Дикой собаки Динго» под одеялом в свете фонаря. Эта подростковая книга считалась чтивом для взрослых, ведь она о первой любви. А нам, только ожидающим поступления в первый класс, едва научившимся читать по слогам, было жутко интересно, что же такое скрывают от нас взрослые, убирая ее от нас подальше.

Да, тогда мы смогли прочесть общими усилиями лишь пару первых страниц книги, а потом бросили. Важно было не это, а наличие большой общей тайны. Душный воздух под одним на двоих одеялом, свет фонарика во тьме, детские смешки, воспоминания о которых вызывали теперь лишь неловкость и какое-то странное тепло в животе. Но сейчас, когда книга уже была прочитана полностью и вовсе не казалась какой-то особенной или взрослой, эта память о времени, проведенном когда-то вместе, казалась нам настоящим подарком судьбы.