Странствия Лагардера - Поль Феваль

Счастливая звезда не изменила ему: он увидел, что две де­вушки молятся у гробницы его жертвы на кладбище Сен-Маглуар.

Узнав Аврору де Невер и цыганку Флор, ее подругу, он похитил обеих и помчался галопом, в сопровождении сообщ­ников, по испанской дороге, где мы и встретились с ним вновь.

Когда же Лагардер, вооруженный шпагой самого регента, бросился в погоню, беглецы были уже далеко. К тому же у не­го, равно как у Кокардаса с Паспуалем, не было времени подобрать себе хороших лошадей, и им пришлось взять первых, которые попались под руку.

Шевалье оставался в том же одеянии, в каком готовился взойти на плаху по неправому суду Огненной палаты, но в гла­зах его печаль уступила место гневной решимости.

Он скакал с обнаженной головой, и золотистые волосы, ле­тящие по ветру, казались ореолом, обрамлявшим его чело. В бешенстве раздувая ноздри, он до крови искусал себе губы. Белая рубаха, на которую он успел набросить камзол, прилипла к телу. Сверкающий взгляд был устремлен в темень ночи.

В правой руке он сжимал шпагу, отданную ему Филиппом Орлеанским, а колени его, словно тисками, обхватывали бока изнемогающей лошади.

В этой безумной скачке, целью которой были спасение Ав­роры и уничтожение принца Гонзага, он, казалось, забыл обо всем, и никогда еще красота его не была столь ослепительной, как в эти роковые мгновения.

Для Кокардаса же с Паспуалем приобщение к благородно­му искусству верховой езды оказалось тяжелейшим испытанием.

Первый из них, уверявший, что знает досконально все таинства вольтижировки[19], сейчас с трудом удерживался в седле.

Утешало его лишь то, что он мог наконец пустить в ход шпо­ры, которыми щеголял повсюду, ни разу ими не воспользовав­шись.

Впрочем, Паспуалю приходилось еще хуже.

Скрючившись в седле, словно обезьяна, он подпрыгивал так, что колени его касались подбородка, и со стороны смот­реть на него было жутковато; славный нормандец держался за конскую гриву обеими руками, и никакая сила в мире не заста­вила бы его ослабить хватку.

Зажмурясь от страха, чтобы не видеть каменистой земли под копытами лошади, он вспоминал мягкую постель, где так сладко было почивать, привалившись к теплому боку пухлой, дебелой красотки.

Но, несмотря ни на что, он не отставал от Кокардаса, а Кокардас от Лагардера: трое всадников мчались вперед, подобно крылатым призракам.

– Дьявол меня разрази! – прохрипел вдруг Кокардас-младший. – Мне бы чарку вина… Малыш несется как угоре­лый, будто на свидание с дьяволом, а в глотке у меня щебенка пополам с пылью… Ах, черт возьми, лысенький мой! Во рту все пересохло.

– Глотни ветра, – лукаво отвечал Паспуаль. Однако че­рез четверть часа сам заговорил жалобным тоном: – Тяжко нам приходится, Кокардас… Эх, ну и времена! Зачем нам эти скачки по ночам, с риском сломать себе шею?..

– Чего уж там! Посмотри на Лагардера… сегодня, в свою брачную ночь, он летит перед нами по испанской дороге…

– Да что я, сам не вижу? – прервал его Паспуаль. – Но разве плохо понежиться дома, в объятиях…

– Дьявольщина! Обними-ка ветер, голубь мой… против любви это такое же хорошее лекарство, как и против вражды…

Мастера фехтования расхохотались: они были квиты.

В отряде Лагардера шутки имели больший успех, чем в от­ряде принца Гонзага.

Они скакали уже несколько часов, оставив позади немало лье, но впереди не было ничего, кроме тьмы и безмолвия.

Лагардер пришпорил лошадь, которая выбивалась из сил и начинала сдавать.

Всадник, чувствуя, что она все чаще осекается, с тревогой спрашивал себя, как поступить, если животное падет.

Конечно, он мог бы взять коня у Кокардаса или Паспуаля, но это означало бы лишиться верной руки и грозной шпаги. Когда бойцов всего трое, каждый на счету, и, хотя Лагардер один стоил двенадцати, это была бы большая потеря.

Нет, даже если ему досталась жалкая кляча, она должна превзойти себя и превратиться на эту ночь в чистокровного скакуна!

Он кольнул животное в пах острием шпаги. Лошадь взви­лась и прибавила ходу, роняя хлопья пены с уздечки.

– Быстрее! Быстрее! – закричал Лагардер своим спут­никам.

Уже занималась заря. Анри почти не видел дороги, однако, наклонившись, он сумел различить оставленные на земле следы кареты и лошадиных копыт.

Когда же он выпрямился, то разглядел впереди, в несколь­ких метрах, веревку, преграждавшую путь; она была крепко привязана к двум деревьям на высоте груди всадника.

Лагардер снова кольнул животное, погрузив острие шпаги в круп коня на целых три сантиметра, и перемахнул через эту смешную преграду.

Но прежде чем он успел повернуться, чтобы перерезать ве­ревку и предупредить своих спутников, те с размаху врезались в нее.

Кокардас с Паспуалем совершили тогда изумительный по красоте полет через голову своих одров[20].

Правда, нормандец, давно пренебрегший стременами, на­много превзошел приятеля в дальности прыжка. Он уткнулся носом в песок примерно в трех метрах от веревки.

Объятия земли, понятное дело, никак не похожи на мягкое лоно прекрасных дам. Что поделаешь! Жизнь имеет обыкнове­ние превращать любое человеческое желание в его полную про­тивоположность.

Думал ли об этом склонный к философии Паспуаль? Весь­ма сомнительно. И сам он, и лошадь его валялись на земле в ожидании, что кто-нибудь поможет им подняться.

Гасконец же в очередной раз продемонстрировал проворст­во и быстроту реакции. Едва коснувшись земли, он подскочил и принялся обдувать свои лохмотья, словно щеголь, которому на жабо упало несколько крошек испанского табаку.

Затем, водрузив на голову шляпу с обвислым пером, он разразился таким потоком своих излюбленных проклятий, что перебудил всех петухов в округе, ответивших ему громогласным пением.

Наглые птицы бросали ему вызов. Он признавал их только на вертеле.

Впрочем, сейчас у него были дела поважнее. Подойдя к ло­шади, которая не желала вставать, он пнул ее сапогом со слова­ми:

– Ах ты, презренная кляча! Тебе оказал честь дворянин, а ты разлеглась тут без разрешения! А ну, поднимайся, живой скелет… и чтобы больше ни-ни! Я таких шуток не выношу!

Услышав голос друга, Паспуаль встал на четвереньки.

– А ты что топчешься, мой славный? – крикнул ему Кокардас. – Я и тебя могу шпорами поднять, чего уж там!

Они потеряли пять минут, а пять минут в этих обстоятель­ствах стоили нескольких месяцев.

Лагардер не стал дожидаться и в густом тумане, скрывав­шем от него беглецов, один продолжал свою неистовую погоню.

Те опережали его всего лишь на лье.

Мастера фехтования, вновь взгромоздившись на лошадей, пустили их во весь опор, торопясь догнать Лагардера.