Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры - Илья Лавров

Странное стало твориться с ним. С какой стороны ни глянет на себя, все морщится.

Ефим бредет среди парка. Одичавшая белая кошка шмыгает в чащу. Кусты бьются на земле, как подстреленные черные птицы.

Ефим потирает грудь, а в голове встревоженные мысли: «Живешь вроде этого Бибы. Болтаешься у всех в ногах. Зачем ты такой нужен Варваре?» Ефим поднимает воротник дождевика. Заходит в летний буфет — крыша на столбиках без стен. Стулья уже увезли. Столы сложены друг на друга ножками вверх. Болтается от ветра на шнуре пустой патрон: лампочку выкрутили. Пахнет размокшими винными пробками из корзины. Ефим снимает стол, садится на него и строго размышляет о своей жизни.

Из-за кустов появляется Варвара в пальто, в теплой шали. Ефим, соскочив со стола, торопливо протягивает руку.

— Полуночничаешь? — улыбается она. — Небось скучно одному-то?

Да ведь как сказать, конечно, несладко, — говорит взволнованно Ефим и, отвернув шуршащую полу дождевика, лезет за папиросами. — Уезжаешь, значит… И парк наш закрывается… — Голос его звучит глухо, отрывисто.

Они оба задумчиво молчат. Ефим теребит на дождевике большую пуговицу.

— Да-а… Неладно как-то вылепилась моя жизнь, — наконец нарушает он молчание, — видно, перекраивать ее нужно. Не на месте сердце.

Варвара, как бы изучая, всматривается в его лицо. Между ее бровями ложится морщинка. Варвара тихонько прикасается к его локтю.

Толстые пальцы Ефима крепко сжимают пуговицу. Ему кажется, что он сквозь брезент рукава ощущает тепло ее ладони.

— Учиться бы тебе, Ефим Михайлович, — осторожно советует Варвара, — учиться, а?

— Ну, куда уж мне… Годы не те… — усмехается недоверчиво Ефим.

— А что годы? — уже горячо возражает Варвара. — Шел бы вон на курсы садоводов. Нынче открывает Косячков. Хорошее дело, право!

— Смешно, поди… Не молодой ведь… — неуверенно и задумчиво говорит Ефим.

— Да и не стар еще, — улыбается Варвара и убирает руку.

Ефим опускает свою, не заметив, что пуговица осталась у него в кулаке. Он медленно крутит ус и думает. Потом, выронив пуговицу, трет жесткими ладонями лицо и бережно говорит:

— Спасибо тебе… за все… Уезжаешь, выходит.

Он жалобно смотрит Варваре в глаза.

Холодный ветер заламывает сырые черные ветви, со свистом стегает по воздуху.

— Счастливо тебе, — шепчет Варвара и быстро уходит.

Ефим долго смотрит ей вслед. И знает он, что больше никогда не увидит Варвару.

Он идет в другую сторону. Ему не хватает воздуха. Распахивает дождевик, глубоко дышит, подставляя лицо под реденький дождик.

Сырая, непроглядная ночь, и бушующий черный парк, и моросящее небо — все полно Варварой и поэтому на всю жизнь дорого.

Ефим в распахнутом дождевике, с палкой идет, как путник, снаряженный в далекую дорогу.

Крылышко

Крылышко сквозь сон слышит незнакомый, хриплый голос:

— Что тебе нужно? Что ты мучаешь меня?

Как же попала в темную комнату чужая тетя? Когда Крылышко ложилась спать, за столом сидели только мама и папа. А теперь нехороший голос приглушенно выкрикивает:

— Уйду! Уйду!

Крылышко поднимается, но волосы зацепились за пуговицу наволочки. Крылышко отрывает волоски и садится. Свет не горит. В окна смотрят луна и таинственные белые деревья. Луна освещает половину маминой кровати, другая половина — в темноте; около стоит папа, он в одних трусах. Голова его лохматая, точно в меховой шапке. Мама сидит на кровати, поджав ноги. Длинные волосы засыпали ее лицо, плечи.

— Последний раз говорю! Подумай о семье! — просит папа.

Мама рыдает и мечется. Когда попадает в свет луны, она кажется пухлой, светлой, большой. Когда попадает в темноту, становится тонкой и маленькой.

— Отстань! Отстань! — Мама хватает с подоконника тарелку. Тарелка пролетает над головой папы и разбивается в кухне о ружье на стене.

Мама вскрикивает то пронзительным, детским голосом, то хриплым, густым.

Крылышку кажется, что на кровати мечутся две женщины.

— Истеричка! Эгоистка! — и голос папы тоже чужой, гремящий.

— Ты хочешь, чтобы я только на тебя и дышала! Ты меня даже к стулу ревнуешь! — Мама бросает подушку.

— Папа! — кричит Крылышко. — Зажги свет! Мне страшно!

Папа проходит мимо, шлепая босыми ногами и тяжело дыша. Мама уткнулась в постель.

Крылышко закрывает голову одеялом и дрожит. Вот-вот сейчас кто-то страшный схватит ее, утащит…

Утром мама, глядя в зеркало, старается запудрить красные от слез веки. Крылышко смотрит пытливо на ее сердитое лицо и ходит вокруг. Хочет что-то сказать, но не решается.

Крылышком папа зовет Катюшу за то, что она легкая, стремительная и не бегает, а летает, едва касаясь земли. А может быть, в это «Крылышко» он вкладывает что-нибудь другое, известное только ему? Кто знает? По крайней мере, когда он говорит Катюше «Крылышко», она понимает многое, о чем другие не догадываются. Катюша не умеет объяснить это словами, она просто улыбается ему по-особенному.

— Мама, посмотри, какая смешная картинка! — весело говорит Крылышко, а сама смотрит серьезно.

— Не мешай, — мама даже не взглянула на книгу.

Крылышко опять молча перепархивает из угла в угол. Голубое платьице вьется за ней. Крылышку очень обидно видеть у мамы заплаканные глаза, она старается не смотреть на них. Она опять весело выкрикивает:

— Смотри, смотри, какая бабочка влетела в окно!

Мама не отвечает. Пудра клубится облачком около ее лица, сыплется на белое платье.

Мама тоненькая, хорошенькая, как лучшая Крылышкина кукла. У мамы золотые волосы. Сейчас лучи солнца проходят сквозь них, и каждая прядка полна света. Такие же волосы и у Крылышка. Чуть-чуть подуй на них, и они все невесомо взлетят, как паутинки. И глаза у обеих голубые с золотыми искорками, одинаковые.

Крылышко смотрит украдкой на папу. Он стоит у окна и вертит ножницы. Он в парусиновых брюках, в синей майке-безрукавке. Его спина и голые руки коричневые от загара, в твердых мускулах.

Крылышку понятно, что ему совсем неинтересно вертеть ножницы. Он даже не замечает их.

Она снова говорит бодро:

— Мама, пойдем сегодня в кино. Все трое.

— Отвяжись. Прицепилась, — сердится мама и уходит на работу, где она весь день будет стучать на машинке.

Крылышко грустно смотрит вслед. В дверях солнце обдает тоненькую маму, и белое платье становится прозрачным. Даже ноги просвечивают сквозь него.

Папа бросает на подоконник ножницы. Они жалобно звенят.

Он садится к столу и думает о чем-то.

Папа добрый. Он красивее, сильнее всех. К нему можно залезть на колени и даже на плечи. Он большой, лохматый. На лбу у него морщинки, тоненькие, как ниточки. Крылышко любит сжимать их в гармошку.

Крылышко очень гордится папой. Он учит школьников физкультуре, он воевал, а еще он такой пловец, что большущий бассейн переплывает сто раз подряд. Мальчишки стоят и считают хором. Когда же папа бросается с высоченной вышки, все ахают. Если папа пляшет, гости хохочут и не могут усидеть на месте. Когда же он поет, все затихают, а женщины плачут, И только мама смотрит по сторонам скучными глазами.

Вечерами папа берет Крылышко на руки, долго-долго ходит по белому саду. Она болтает ногами, весело кричит и так вдавливает лицо в его горячую грудь, что нос ее расплющивается.

Сейчас Крылышко стоит около папы и не может придумать что-нибудь веселое, чтобы он улыбнулся.

— Вот осень будет, пойдешь в школу, — говорит папа. — А потом окончишь ее, станешь большой. Никогда не делай плохого людям… Если холодно в лесу, кто-нибудь зажжет костер. Подойдет охотник, протянет руки и согреется… Каждый человек должен быть таким вот костром. Чтобы грелись около него…

Папа говорит грустно и ласково непонятные слова, а она устраивается на его коленях.

На подоконнике сидит рыжий лохматый кот. Папа прозвал его Ленивцем. Ленивец совсем не двигается. Как будто он чучело. Внезапно это чучело сладко зевает и ложится. Сворачивается клубком. Теперь Ленивец похож на папину шапку.

Крылышко смеется.

Папа уходит на работу в школу. Возвращается он под вечер. Приносит Крылышку конфет. От него неприятно пахнет вином. Раньше папа не любил вина, а как стал ссориться с мамой, так стал любить.

Крылышку делается тревожно, она не прикасается к конфетам. Они лежат кучкой на кровати, Ленивец обнюхивает их.

Папа смотрит на часы. Уже темнеет, а мамы все нет. Она приходит хмурая. У папы такие глаза, что Крылышку становится страшно.

Утром в доме снова нехорошо, неуютно, все разбросано. Мама стонет, завязав голову мокрым полотенцем. Папа ходит из угла в угол. Даже ноги его сердятся, громко топают.

Крылышку хочется улыбнуться кому-нибудь из них, но она передумывает и выскальзывает во двор.