Второе дыхание - Илья Либман

Когда список лиц подошел к концу, он спросил не знал ли я Грега Полуэкта, который уехал в штаты одним из самых первых.

– Я когда-то знал одного Полуэкта, но того звали Грином. По-моему, с ним что-то случилось, и он пропал.

– Грин и Грег были одним и тем же человеком, который умер от обширного инфаркта одной теплой апрельской ночью. Он умер, а не пропал – сказал Малыш.

– Откуда ты знаешь, что мы говорим про одного и того Полуэкта?

– Грег Полуэкт был химиком. Он работал вторым шефом по холодным закускам в ресторане Tavern on the green. Если бы не его смерть, то и в моей жизни все могло сложиться все совершенно по-другому.

У меня сомнений больше не было: мы говорили про одного человека – химика и Полуэкта.

Малыш следил за движением змея в небе и продолжал: « Это случилось в конце 70-х. Я начал только приходить в себя после маза-Раши и работал в мясном дистрикте на Манхаттане за наличку для одного еврейского мясного королька. Работа была неплохая, но опасная. Хорошо было, что опасностей я не боялся, потому что ничего не понимал ни в законах, ни в беззакониях и носился по дорогам без водительских прав в погоне за потенциальными похитителями мороженого мяса. Так бы все это и продолжалось, пока однажды не повстречался с Полуэктом. Он к тому времени уже прилично стоял на ногах – легально работал в престижном по любым понятиям месте за чек и подрабатывал на производстве и продаже дури в Виллежде. Он жил там же, и что не характерно, тараканов в его квартире не было. Они там, конечно же были, но быстро перевелись. Чем он, Полуэкт, их вывел, теперь уже никто не узнает, но этим своим средством он мог бы пустить по миру всю пестицидную индустрию в штатах.

– Каким образом?

– Обыкновенным. Запатентовал бы свое средство и продал бы. Сам понимаешь, что тараканы кормят большой сегмент химических предприятий, которые занимаются бытовой химией. Вполне возможно, что такое же средство было открыто и до него, но его никто и никогда выпускать не будет даже, если осмелится. Всякого рода Зеленые и другие инвайроменталисты залоббировали бы производсво такого средства, чтобы оставить себе возможность не уничтожить тараканов начисто, а просто бороться с ними различными дорогостоящими методами, и, не дай бог, не разбалансировать урбанистический мир насекомых. Уничтожить всех тараканов – это как срубить гигантский сук, на котором гужуется целая индустрия.

Речь Малыша и манера изложения ни капли не изменилась за все эти годы. Помню, как однажды спросил его об этом необычном навыке. Это было очень давно, перед самым его отъездом в штаты. Он получил тогда звание лектора по политическим и научным знаниям зачем-то. Рассказывал, что просто купить диплом было невозможно, а нужно было прослушать 6 часов лекций и сдать экзамен. Именно после 6 лекций его монологи зазвучали иначе. Незнакомцы принимали его речи за откровенную стеботу, и не пытались слышать между строчек.

Главное – это не давать Малышу возможности обуздать конька до конца – тогда уж точно до остановки можно не дотерпеть…

– Как мог с Полуэктом произойти обширный инфаркт, если был он худым и совсем молодым?

– Так вот и произошел. Инфаркт, кстати говоря, был не обычный, а как бы групповой. Полуэкт был со своей приятельницей при определенных обстоятельствах.

– Любились что ли в вычурных позах и не смогли расплестись?

Малыш смотрит на меня с грустной улыбкой: «Про вычурные позиции я ничего сказать не могу, так как не был там. А ведь должен был бы быть. И, если бы остался с ними той ночью, то возможно, что и меня бы сейчас не было в живых…»

– Как это не было бы в живых? Не хочешь ли ты сказать, что это было культовое самоубийство, искусственно вызванным инфарктом?

– Я никогда не думал о смерти Полуэкта под таким углом, но в определенной мере ты попал в точку. Ты знаешь, что Грег, или Грин по-твоему, был действительным первопроходцем в сфере дизайн наркотиков. В конце 70-х никто в штатах не знал про экстази. Грег сделал масть по отдаче очень похожую на тепершнюю экстази, и я ее испытал уже тогда на себе. У него была даже подогнана философия под это дело о непроходящем желании заниматься «секесом». Но в ту ночь произошло нечто другое. Нас было четверо в ресторане Националь на Брайтоне. Все было нормально до момента, пока он мне не поведал, что стоит на грани большого открытия.

– Это он про экстази так заявил?

– Да нет, экстази – как шутка гения, к тому времени было позади. Он говорил о другом. Я сначала не мог понять, о чем вообще идет речь, потому что мы выпили до того, и к открытиям я особо не был предрасположен. Но он молчать не мог. Видно, что его переполняло, он хотел быстрее с кем-нибудь еще поделиться, кроме своей подруги, американской ученой по химической части. Когда он мне в двух словах рассказал о своем открытии, я в одну секунду весь вспотел и стал абсолютно трезвым.

Малыш иногда умеет драматизировать события до такой величины реальности происходящего, что ты сам как бы становишься частью его истории. У него определенно есть дар заманивать всех на один борт, пока лодка не начнет черпать бортом воду. От испуга многие бегут к другому борту, и тогда лодка черпает вторым… В данном случае нас было только двое, и он не старался впаять мне байку – просто разговор попал в такой грув.

– Что же это было за открытие такое?

– Грег предложил нам после ресторана поехать к нему домой и попробовать – принять что-то всем вместе – вчетвером. Он говорил, что они уже пробовали это делать с его подругой, держась за руки, и, когда все закрутилось, они оказались там вместе.

– Где это там?

– Дальше рассказ Полуэкта не был таким отчетливым: он явно хотел оставить недосказанной изюминку интриги. Помню, что он сказал, что они с подругой очень быстро двигались, как два маугли по доисторическому лесу. Еще он сказал, что от снадобья самого умереть невозможно, но возможно помереть от страха во время трипа.

– Почему же ты не пошел? Что Дима, стало бздимо? Иногда даже таких людей, как Малыш, стоит воодушевить и подзадорить для их же пользы. Они, в своем порыве, могут дойти до определенной точки, а потом стушеваться и скомкать самое важное и интересное. Мои слова для него не были никак не оскорбительными, а скорее, как протянутая рука помощи для обретения равновесия на плавающей кочке.

– Именно так, ваше высочество. Я как почувствовал, что все это не вымысел больного воображения. А тут он мне еще предложил войти в долю и составить вдвоем бизнес план. Грег был человеком холодного расчета и решительных действий. Поэтому он и не бился в местных инстанциях с объяснениями и доказательствами своих научных степеней, публикаций и патентов, а пошел и выучился экстерном на повара, чтобы обеспечить себе тыл. Я, когда увидел его за две недели до трагического происшествия, подумал себе, что он человек исключительного устремления к цели и что остановить его сможет только пуля. Как можно было предположить – инфаркт, не зная подробностей.

– Что же это было в нем было такое решительное? Я знал его в Питере довольно хорошо. Всегда он был темной лошадкой. Строил из себя непризнанного гения. Многие из мужиков в то время делали изыскания с психоделическим уклоном.

– В том то и дело, что и другие кое-что могли да перемогли, а он, единственный, собрался и свалил на Запад, не будучи солистом балета или циркачем с мировым именем. Как он это сделал, никто толком не знал, но уж, наверняка, не как Валера Черкасов – пешком через Финляндию. Короче говоря, взял я себе в тот раз отсрочку с пробным приемом зелья до следующего раза, но следующего раза не произошло. Они с подругой умерли той же ночью от сердечного приступа. Но об этом я узнал через несколько дней от полиции: они меня вызвали, как последнего из живых, кто общался с Полуэктом.

– И что случилось дальше?

– Все покатилось под откос: моя американская карьера в кинобизнесе, этнографическая поездка по стране и безоблачная жизнь с американской женушкой.

– Ты жил в штатах с американской женой? С какой это?

– С Райкой. Пришлось нам расстаться. Мне дали 72 часа, чтобы закончить американскую гастроль, и еще пригрозили, что не просто депортируют меня, если сам не уберусь, а поменяют на русского диссидента или шпиона. А это значит, что меня бы через штатскую военную тюрьму в Гуантанамо на Кубе везли полгода на подводной лодке в Мурманск, как Пугачева в цепях, в помещении, смежным с ядерным реактором, чтобы быть уверенными, что я больше не смогу размножаться.

Я смотрел на Малыша и понимал, как трудно, должно быть, живется человеку, который всегда ходит по лезвию бритвы и в то же самое время может ощущать опасность так остро, если его ужас перед возможным принимает такие гротескные формы.