Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Недоступна обитель Неба. До вечных снегов надо подняться, чтобы увидеть очертания великой горы. И то, не всегда удаётся увидеть: облака лепятся по ледниковым ущельям, сторожат великую гору...

Высоко-высоко в синеву небес уходят гребни скалистых гор, Небесных гор, суровые, обвеваемые холодными ветрами...

Все на свете, сколько их есть на земле, тюрки поклоняются и молятся недоступному Небу, которое - Бог. Болгары первыми из тюрок принесли сказания о нём на Балканы и высекли в камне огромное изображение всадника - жреца Неба, Мадарского конника...[65]

Но время минуло, пошло дорогами-путями, заставило тюрок принять веру Аллаха или веру Христа... А Небо - оно всегда Небо, вековечное Небо единого Бога земных существ...

Засвистели по степи монгольские стрелы, под копыта неподкованных монгольских лошадей низкорослых упали цветущие города Азии. Закончились простые перемещения по степям: с пастбища весеннего - повыше в горы, а там, когда минует лето, спускаешься на зимнюю стоянку; а придёт новая весна - и снова повторится незамысловатый путь... Но вот пришёл конец подобной жизни. Явилась цель движения. И была эта цель - бегство! Все побежали прочь от монголов. Бежали, переменяя на бегу веру, словно бы в платье новое облачаясь; и переменяли внешний облик, и вправду иные видом своим делались, и вправду облачались в иное платье. И брали себе жён из племён и родов, с какими и не встречались прежде; и уходили к мужьям из иных племён; и вот менялись видом - иные глаза, волосы, иная стать... Бежали!..

Сердились на монголов, рассказывали о них сказку плохую, продолжали всё ту же сказку о песне:

...позавидовали монголы тюркам - зачем те поют столь хорошо! Решили монголы перенять красивое пение. Послали на стоянку молодого молодца, он спрятался близ стоянки и стал слушать. А на стоянке было пусто, как раз откочевали все, одна лишь хромоногая старая собака оставалась. Вечер спустился, собака завыла. А молодой монгольский молодец подумал: «Вот она, тюркская песня!» Запомнил её твёрдо и научил своих сородичей. Оттого-то монгольские песни и походят на вой волков...

То-то и оно! Наши песни - это песни, а песни тех, от кого мы бежим, спасаемся, - это волчий вой!..

И в туркманском племени кайы думали так. Люди кайы бежали от монголов в земли Эрменийе. После, когда монгольские полководцы Джубе и Субудай пошли нападать на страну персов, кайы добрались в Малую Азию. Пасли, перегоняли свои стада между крепостями Эрзурум и Эрзинд-жан, пили воду реки Евфрат. После решили идти на хорошие пастбища, а то ведь уже долго бродили по земле бедной, плохой для скота. А надо было найти хорошие пастбища. Все хотели возвратиться в далёкую даль, туда, откуда бежали уже давно; туда, где раскинулись большие степи, и были там хорошие пастбища, а здесь уже сколько ходишь, а хороших пастбищ нет! Все хотели вернуться на родину, на далёкую родину, на самую первую родину... Может быть, там, в далёких степях травянистых, уже снова тишина, и нет воинственных монголов?..

Один из вождей кайы, Гёкалп, которого ещё звали Гюндюзали, а ещё - Сулейманом, повёл свой большой род. Решил идти мимо Халеба-Алеппо[66]. Подле крепости Джабер разлилась широко река Евфрат. Отыскали брод. Гёкалп повёл коня в поводу, затем поехал верхом. Вдруг копыта конские заскользили в этой вязкой земле речного дна. Всадник вдруг поднял правую руку... Конь заржал в тревоге... Но всадник молчал... Тотчас поскакали к нему лихие молодые - кони хорошие - на помощь... Но всё так скоро сделалось... Всадник вместе с конём его — одно - опрокинулись в воду жёлто-бурую и вот уже и ушли под воду... А кто бы знал, что здесь глубина и быстрое течение!.. Один молодой лихой, безбородый ещё по молодости своей, кинулся со своего коня в воду, вскрикнули многими голосами с берега... Юноша нырял несколько раз, но ничего не добился, не удалось спасти старого всадника. В промокшей одежде, переводя дыхание, подошёл широкими шагами удалец к своему коню и на мгновение одно прикрыл глаза рукою, согнутою в локте. Рукав мокрый тёмный облепил сильную руку... Начали переправляться...

Сункур Текин, старший сын погибшего, принял на себя водачество и уже распоряжался переправой. Второй сын, Гюн Догду, держался подле брата, соглашаясь с его старшинством. У них была одна мать и она была ещё в живых. Самый младший сын Гёкалпа, Тундар, подъехал к своему брату Эртугрулу, тому, который бросался в воду, и притронулся к луке седла Эртугрулова коня. Братья поехали рядом. Их мать умерла давно, когда они совсем были малы. Все в роду понимали, что единству настал конец, разойдутся пути четырёх братьев.

Добрались в долину Сюрмели у реки Пасин[67]. Здесь держали совет. Сункур Текин и Гюн Догду повели за собою многих... Важное, значимое случилось. Родичи, друзья уходили далеко, упорно; шли на прежние, давние пастбища, в далёкую даль, на старую, давнюю родину; туда, откуда ближе к обители Неба... И никогда более Эртугрул и Тундар не увидели своих братьев и многих родичей и друзей. И никто не слыхал о них. Никто не знал, что с ними сталось. Быть может, они добрались до степей праотческих, отыскали вольные места и снова поселились кочевьями вдоль стены длинной зубчатой[68], выстроенной искусными строителями Хань... Л кем сделались их далёкие потомки, кто знает! Алтайцами, уйгурами, китайцами? Кто знает!..

С Эртугрулом и Тундаром остались четыре сотни «дымов» - семей. Тундар едва вышел из отроческого возраста. Прежде он знал твёрдо, что защитник его и Эртугрула - их отец. К старшим братьям они оба приглядывались исподтишка, настороженно. Не думали никогда, что отец покинет их так скоро. Не ждали. Когда упал Гёкалп в воду Евфрата, Эртугрул почуял скорый ужас; вдруг почудилось, что теперь, лишившись отца, и он погибнет, потому что привычный мир всех родичей ощерится враждою... И не думая уже и ни о чём, кинулся спасать отца...

А вдруг разрешилось всё до того легко! И Тундар вдруг понял, что теперь старший над ним - Эртугрул. Эртугрул ему теперь и брат и отец. Отец — это было хорошо, защитно, крепко. А вот брат... Брат — это было — опасность!.. Тот самый Эртугрул, который носил его на закорках и совал ему в руку, в грязную по-ребячьи щепоть вкусные катышки курута - твёрдого творога... Тот самый Эртугрул, который теперь взглядывал на него ободряюще, как старший — на младшего, и чуть выставлял вперёд жёсткий подбородок и мигом выпячивал губы и ободряюще смеялся чёрными глазами, щуря их в совершенные щели... Тот самый Эртугрул был - опасность. Сердце Тундара отчего-то вдруг прибаливало и обмирало. Предчувствие опасности было смутное, налетало внезапно, охватывало, но и забывалось легко...

Зимовали в Сюрмели[69]. А весной Эртугрул повёл своих всех в Малую Азию. Дошли в Энгюри[70], стояли у подножья Караджа-дага - Черной Горы, двинулись в Султанёню…[71]

Летом выгорит трава на равнинах. Надобно подняться повыше, в горы, на суват - на летнее пастбище - пасище. Сейчас встали стоянкой. В юрте, сквозь войлок, одевший деревянные решётки, слышны были звонкие переклики молодых баб и девок. Спорили, выбирали на перекочёвку старших... Эртугрул слышал их голоса; и не видя никого из них сейчас, мог всех их вспомнить; вот они ходят щеголевато в сапожках, а волосы упрятали под шапки мужские войлочные - так делают всегда на время больших переходов девушки и молодые женщины... Всё слышно в юрте, все женские крикливые переговоры на вольном воздухе весны... Девки носили на поясах ножи в ножнах. Кочевницу так запросто не осилишь! Немало погибло монгольских пешцев, получив удар от руки верной, девической, но твёрдой, удар ножом в грудь!.. Там, на вольном воздухе, за стенками войлочными его юрты, была одна; смеялась среди других голосов крикливых, смеялась звонко... Единственная уцелевшая отрасль семьи большой, внучка Эртугрулова родича - старика-сокольника... Вот подымутся в горы, девки разоденутся, разуберутся... Она тоже наденет нарядную свою красную рубаху из тонкой шерсти, а рукава белым узором расшиты. Чёрные волосы пустит двумя хвостами конскими, стянет лентами цветными... Она станет его женой! Она смеяться будет тихо и шептать ему в ухо щекотливыми нежно губами много ласковых слов и присловий... припав к его телу, горячему, мужскому, сильному гладкому... его ладони на груди её тугие лягут крепко... и твёрдый налитой конец его войдёт весь в её женские врата радости!..

Эртугрул как сидел на кошме, согнув разутые от сапог мягких кожаных ноги в коленях, так помотал головой, будто сердясь на себя. Он так сидел, голый до пояса, голову наклонив сильно, будто молодой баран, который соперника пугает, грозится широколобой рогатой головой, поросшей кудрями жёсткими... А волосы длинные Эртугрула - перчим - намазаны квашеным молоком — на черноте волос прямых длинных - белые густые мазки. Волосы рекой чёрной прямой - в таз медный спускаются. В распашном халате, перетянутом в поясе кожаным тёмным ремешком, входит, откинув полог, Тундар. На темноту тёмно-коричневую ремешка нашиты красные нитяные узоры. Эртугрул молчит. Тундар льёт в таз воду из лужёного ведёрка. Вода горячая; на очаге нагрета, на вольном воздухе весеннем очаг устроен. Молчит и Тундар. Другое ведёрко приносит, холодную родниковую воду льёт. Халат не снимает, лишь рукава закатывает. Наклоняется и бережно моет волосы длинные старшего брата. Эртугрул молчит, лицо его смуглое чуть краснеет модно, это оттого что голова низко наклонена. Тундар смывает белизну густую квашеного молока, перебирает в воде чёрные длинные волосы брата старшего. Сам Тундар молод ещё и голова его обрита, одна косичка тонкая свешивается с маковки. Но Эртугрул - воин, и волосы его следует убирать, как положено воинам. Тундар полощет в воде волосы брата, собирает большим, почти шаровидным пуком-жгутом, выжимает. Вытирает бережно опять же и с тщательностью - чистым платом шерстяным. Эртугрул сидит, будто самый древний каменный идол степной. Древнейшими насельниками понаставлены были в далёкой праотческой степи такие идолы каменные. Тундар уносит таз, выплёскивает воду наружу, пустой таз у самого полога оставляет. Расчёсывает Тундар длинные чёрные волосы Эртугрула деревянным гребнем, будто гриву конскую. Густо несёт от волос расчёсанных духом квашеного молока. Это запах волос воина. Тундар в молчании водит гребнем, опустив глаза. Эртугрул сидит уже с поднятой, прямо вскинутой головой. Тундар разделяет длинные чёрные волосы брата на два потока по спине широкой мускулистой, на две равных реки. Заплетает медленно волосы брата в две косы длинные чёрные, до пояса косы. Воинский убор волос. Как положено по обычаю старинному, давнему, служит младший брат старшему...