Иду на Вы - Евгений Санин

И больше не оглядываясь, он уже бегом кинулся в Осиновку… б 6 Б По полутемному зимнему, без всякого намека на начавшуюся весну, лесу, один, только с длинным прямым мечом на поясе, ехал всадник.

Он что-то явно искал в этом лесу, то и дело прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь.

И наконец нашел.

Остановил коня, услышав доносившееся откуда-то снизу, идущее из-под сугробов, как из могил, чуть слышное, больше похожее на бабий плач, заунывное пение: От бере-о-озы до бере-о-озы Шли в поло-о-он, роняя сле-о-озы, Подгоняемы плетьми-и-и, Жены русские с детьми!

Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

Да летает сытый вран-н-н!..

Всадник тронул поводья коня, направляя его к самому большому сугробу, как вдруг позади раздался явно подделывающийся под суровый мужской голос – детский голосок.

– Эй, ты! Кто такой и что ты тут делаешь?

Всадник придержал коня и оглянулся.

Это был Онфим.

Увидев выходящего из-за дерева, с огромной, не по росту дубиной, мальца, он улыбнулся ему и знаком велел приблизиться… И пока тот шел, проваливаясь в снег, продолжал слушать песню.

От ряби-и-ины до ряби-и-ины Им восле-е-ед глядят мужчи-и-ины.

Но не ягоды ряби-и-ин На телах лежат мужчин!

Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

Да летает сытый вран-н-н!..

Песня слышалась наверху, а внизу, под разбросанными тут и там сугробами, сидели люди...

Под одним из них, раскачиваясь в обнимку, статная женщина с худенькой тянули песню, которую подтягивали под другими сугробами. Не пела, наверное, одна только Милуша. Плача и заливаясь слезами, она уговаривала деда Завида: 18 – Дед, родненький, миленький, отпусти, а!

– Сказано, не пущу, значит, и не проси даже! – слышался в ответ сердитый шепот.

– Замерзнет ведь… И Славки, как назло, нет! Он бы сбегал узнал, как он, а может быть, даже принес сыночка!

– Эх, меня не было рядом! Как ты только могла оставить его? И Славко тоже хорош!

– Да его тогда уже не было с нами!

– Как это не было?

– А вот так – ушел он!

– Как это ушел? Куда?

– Откуда мне было знать? Сказал, скоро вернусь.

– Ну, я ему вернусь!

– Ну, дед… миленький, родненький… ради Христа!

– Ради Христа я только помолиться теперь для тебя могу!

– И… поможет?

– А как не помочь? Христос сказал, если двое или трое будут молиться во имя Его, то и Он будет посреди них! То есть здесь, среди нас!

– Как… Сам Христос?! – силясь постичь сказанное, прошептала Милуша. – Здесь?!

– Неложно каждое слово нашего Бога! – строго оборвал ее дед Завид и, как ни тесно было под сугробом, истово перекрестившись, с чувством сказал: – А мы еще святого Климента, покровителя земли Русской, первых святых наших Бориса и Глеба да Саму Божью Матерь на помощь призовем. Попросим их умолить Христа простить грехи наши тяжкие, за которые нам столь великие скорби посылаются.

Женщины, оборвав пение, заплакали во весь голос.

Дед прицыкнул на них и в полной тишине начал молиться:

– Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, спаси нас! Все святые, молите Бога о нас!

– Про ребеночка, про сына моего не забудь! – напоминая, простонала Милуша.

Но дед Завид словно не слышал ее.

Прочитав молитву «Отче наш», он принялся просить Господа спасти и сохранить вверенных ему людей от врага лютого, дикою злобой гонимого, никого не щадящего!

– И сына ее… младенца… – сказал наконец он.

– Добрыню! – подсказала Милуша.

– …в христианстве – Георгия! – перебил дед Завид, грозно зыркнув на нее глазами за то, что при молитве упомянуто языческое, а не данное при Святом Крещении имя. – Спаси и сохрани его, безгрешного, живым и невредимым верни. Впрочем, да будет на все не моя, но Твоя воля! – докончил он, и женщины, давясь слезами, снова тихо запели: От ряби-и-ины до бере-о-озы То ли ро-о-осы, то ли сле-о-озы Бедной матери-земли-и-и – Снова половцы прошли!

Не успели они дойти до дыма пожарищ и сытого ворона, как в сугроб неожиданно заглянула мальчишеская голова и, отыскав быстрыми глазенками деда Завида, шепнула:

– Дед! Там – всадник!

– Половец? – сразу насторожился дед Завид.

– Нет, наш – русский! Говорит, ты его знаешь! А еще говорит, чтоб ты вышел. Разговор, говорит, к тебе есть.

– Знаю, говоришь? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, кто к нам ли пожаловал? Не сам ли князь Владимир, во Святом Крещении Василий, по дедушке – Мономах?

 Дед Завид, кряхтя, поднялся и с трудом выбрался из сугроба.

– А-а, ты, Онфим? – и правда, сразу узнал он.

Кузнец встретил его с улыбкой:

– Хорошо спрятал своих, дед! Насилу отыскал! Да только все равно Белдуз бы нашел!

– Тьфу тебе на язык! – сплюнул дед Завид и недовольно покосился на могучего всадника: – Ты что, каркать сюда приехал?

– Нет. Предупредить. Он-то еще, люди говорят, не ушел отсюда совсем. Бродит все где-то.

Но ни в одну весь не зашел. А вы по лесам хоронитесь! В лучшем случае, с одного тайного места в другое перебегаете!

– Это ты к чему? – насторожился старик.

– А ты до сих пор не смекаешь? Давай-ка отойдем в сторону…

Онфим спешился и, уводя деда Завида от сугроба и любопытных ушей мальца, стал что-то втолковывать ему.

Вернулся дед совсем другим – растерянным и слегка виноватым.

– Да, твоя правда, как же я сразу об этом не подумал? Дырявая моя голова… Совсем стар стал!! – беспрестанно вздыхал он и уже совсем миролюбиво спросил: – Про нас-то узнал откуда?

– Очень просто, – вновь забираясь на коня, ответил Онфим. – Славко сказал!

– Славко-о? – вновь построжел голосом дед. – Где ты его видел?

– Да у него дома. Он там меня чуть отцовским ножом не убил!

– Как это – не убил?!

– За хана Белдуза принял! Он ведь его в вашей веси ждать остался.

– Вон оно что! – протянул дед Завид. – Ну, я ему теперь дождусь!..

Но Онфим неожиданно заступился за Славку:

– Да будет тебе! Такого не пороть – беречь надо. Смышленый парень. Был бы княжеского рода – великим князем бы стал! А из купеческого – так купцом, равных которому во всем свете нет! К тому же вырастет еще немного, тебе замена будет! Все, дед, некогда мне здесь боле задерживаться! А то Мономах не посмотрит, что я задержался, дабы выручить его бывшего воина!

– Воина… Мономах… – внезапно влажнея глазами, повторил дед Завид и, заметив, что все это видит малец, строго наказал ему обойти все сугробы с людьми и сказать, чтобы скорей шли к нему. А затем сбегать в весь и узнать, нет ли там половца, а Славку предупредить, что он убьет его, если тот опять будет искать хана Белдуза.

Первыми из сугроба выползли женщины-подруги. Песня, вырвавшись на свободу, набрала, было, полный голос… Но тут же, под строгим взглядом деда Завида, сникла и, словно напоминая всем, что опасность, оказывается, еще не миновала, зазвучала еще тише, чем изпод снега: Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

Да летает сытый вран-н-н!..

 Как ни спешил дед Завид скорее покинуть сразу ставший опасным лес, как ни торопила его Милуша, а уйти так сразу не удалось. Он так разбросал по берендеевым чащам людей, чтобы хоть кто-то да остался в живых, так строго наказал не откликаться ни на какой шум, что малец с ног сбился, пока собрал всех вокруг деда Завида.

Одна старушка так и осталась под сугробом. То ли задохнулась под ним. А может, смертный час ждал ее именно здесь. В любом случае, дед Завид решил пока не трогать ее, а как все успокоится, вернуться за ней и похоронить на кладбище по-христиански, как 20 положено.

Малец, выполнив первое поручение, даже не передохнув, бросился бежать в весь выполнять другое. Вскоре он превратился в точку, а после и вовсе исчез из глаз.

Вслед за ним двинулись и остальные.

Смерть старого человека – естественная вещь. Оставшиеся старушки с женщинами коротко всплакнули. И дальше шли уже радуясь, потому что и не чаяли увидеть этот обратный путь.

Дед Завид, задетый за молодые струнки памяти словами Онфима, на ходу рассказывал о том, как воевал в отрядах нескольких князей, но больше всего – про Мономаха.

– Владимир Всеволодович мог бы сейчас и великим князем быть! – убежденно говорил он.

– Да не захотел нарушать завет, данный Ярославом Мудрым, передавать главный стол не от отца сыну, а главному в роду. Уступил Киев Святополку. И правильно сделал. Иначе вся Русь стала бы тогда Нежатиной Нивой.

В который раз рассказав про битву, в которой сошлись в страшной схватке сразу несколько князей и двое из них смертно легли на поле боя, а сам он потерял руку, дед Завид продолжал:

– Мономах всегда знает, что делает. Боже упаси ослушаться его когда! Ведь он, дай Бог памяти, стал князем, когда был чуть старше Славки, и вот уже лет сорок как князь. И кровь в нем особая – с одной стороны Рюриковичей, а с другой – византийских императоров!