Девчонки в слезах - Жаклин Уилсон

Ну конечно, папа вполне может завязать интрижку с какой-нибудь студенткой. По щеке Анны катится слеза. Беру бумажную салфетку и нежно промокаю ей щеку.

— Не надо, Анна! Ну, пожалуйста. Я этого не вынесу, — шепчу я.

— И я не вынесу, — отвечает Анна, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, точно от сильной боли. — Как он может так поступать со мной? Он же знает, как я его люблю и как это больно. Почему он хочет сделать мне больно?

— Ну хватит, Анна. — Я тяну ее за рукав свитера, связанного по ее рисунку.

Она тупо смотрит на черную шерсть, перебирая бахрому.

— Конечно, в последнее время я часто раздражена. Знаю, что папе не нравится, когда неожиданно заканчивается масло. Меня это тоже выводит из себя. Но ведь это не причина, чтобы всю ночь не приходить домой!

— Он вернется, еще не вся ночь. И это не из-за масла и не из-за твоей раздражительности, а из-за новой работы. Разве ты сама не понимаешь? Он не может с ней смириться.

— Но сначала он меня поддерживал. Твой папа знал, как мне скучно сидеть дома без дела, особенно когда Моголь пошел в школу. Он меня подбадривал…

— Ну конечно, когда был уверен, что это просто халтура — новое хобби Анны, чтобы заработать на булавки. Но как только ты втянулась, дела пошли в гору…

— Не знаю, как буду справляться. Надо расширяться, набирать персонал. Мне нужна няня для Моголя, чтобы следить за ним, пока я на работе. Спросила твоего папу, не мог бы он почаще забирать его из школы. Я же знаю, что во второй половине дня у него редко бывают занятия, но он вышел из себя и сказал, что он преподаватель, а не нянька.

— Вот видишь! Это его и раздражает.

— Но сейчас многие мужчины берут на себя заботу о детях.

— Те, кто помоложе. Папа еще ничего! Помню, когда я была маленькая, он даже не хотел меня спать укладывать. Представляю, что бы с ним было, если бы пришлось пеленать и кормить. Все делала мама.

— Да, твоя мама все делала, — рыдает Анна. — Только ее он любил по-настоящему. Я всегда это понимала. Мне никогда не занять ее места. Да я и не хочу, но если бы ты только знала, как горько всегда быть на втором плане — с папой, с тобой…

— Ах, Анна, мама была другая. Я уверена, папа любит тебя не меньше. Ты только посмотри на Моголя! Уж он-то точно тебя боготворит. У него ты определенно первая.

— Уже нет, после того, как я накричала на него сегодня утром. Пыталась помириться с ним после школы, но он вел себя так осторожно, словно я в любую минуту могу взорваться. Потом пришлось встретиться с тремя женщинами, которые будут вязать джемперы с кроликами. Я рассчитывала, что папа будет дома и присмотрит за Моголем, но он не пришел, и я уже начала волноваться. Одна из женщин показалась мне неумехой — вряд ли она справится с работой. Вторая ждет ребенка и уже скоро не сможет вязать в полную силу. Все время, пока я пыталась обсудить с ними их обязанности, Моголь из шкурки вон лез, перебивал, выводил меня из себя — пришлось снова на него накричать. Он убежал и спрятался. Еле нашла его под кроватью, всего в пыли. Это еще одна проблема — нет времени на уборку. Бедный маленький Моголь сказал, что я злая и он хочет вернуть прежнюю маму…

— Ох, Анна!

Я не могу удержаться от смеха.

Она тоже начинает тихонько хихикать, хотя по щекам по-прежнему катятся слезы.

— Ничего в этом нет смешного, — жалуется она. — Может, бросить заниматься дизайном? Вот в чем вопрос. Нельзя несправедливо вести себя с Моголем и нельзя невнимательно относиться к твоему папе.

— Чепуха! — Я беру Анну за плечи и легонько встряхиваю. Хватит, Анна! Не сходи с ума! Замечательно, что к тебе пришел успех! Нельзя ничего бросать на полпути, по крайней мере сейчас.

— Признаюсь, я бы не смогла. Знаю, что устаю и из-за всего переживаю, но ты не представляешь, какое счастье видеть результаты своего труда, особенно когда получается то, что ты задумала.

— Что и требовалось доказать! Вряд ли папе удастся тебя остановить.

— Дело в том, что я его люблю, и мы с тобой знаем, где он сейчас, и я этого не вынесу, — снова начинает плакать Анна.

— Слушай, давай пойдем спать, ну, поднимайся… — прошу я, помогаю ей встать с дивана и веду к двери.

— Что мне теперь делать? Лежать одной на своем краю кровати, уставившись в потолок? — продолжает рыдать Анна, когда мы поднимаемся по лестнице. — И что мне делать, когда он наконец вернется домой? Притвориться, что сплю? Я уже пробовала, Элли, чтобы сохранить мир, но, кажется, больше не смогу — слишком больно.

Какое облегчение, когда Моголь начинает хныкать во сне и звать Анну.

— О господи! — стонет Анна, но поправляет на себе одежду, вытирает глаза и тихонько входит к нему в комнату. — В чем дело, малыш? — нежно бормочет она. — Насморк замучил? Давай, детка, мама поможет тебе высморкаться.

Моголь что-то гундосит про страшного дядьку. Анна его успокаивает и говорит, что ему это только приснилось. Я прислушиваюсь — мне плохо, и я вся дрожу. Если бы меня можно было бы так же легко утешить, как Моголя.

Ужасно быть взрослой и понимать, что на самом деле происходит между папой и Анной. Хочу, чтобы мне говорили, как они счастливы вместе, и что мой папа — не злой дядька, и все это только сон, и скоро мы все проснемся, и папа станет самим собой и, как прежде, будет обнимать Анну, насвистывать и шутить.

Уже давно лежа в постели, слышу, как входит папа и тихонько крадется по ступенькам. Жду и прислушиваюсь. Потом до меня доносится шепот. В животе екает. Натягиваю простыню на голову, сворачиваюсь калачиком и пытаюсь от всего спрятаться. Представляю рядом с собой маму — она меня ласкает и рассказывает сказку про мышку Мертл. Постепенно начинаю о ней думать — мышка резво бегает в моих мыслях (сначала счастливая, а потом у нее дрожат усики и хвост дерзко задирается вверх). Она живет в кукольном домике с мамой и папой — мышками. Папа-мышка убегает и не возвращается, а у мамы-мышки целый выводок новых мышат. Ей не до Мертл, поэтому та собирается в дорогу — берет ночную рубашку в крапинку, щетку для усиков, маленькую мышку-куклу, делает себе большой сэндвич с сыром и уходит в огромный мир.

Засыпаю и вижу во сне приключения Мертл. Просыпаюсь очень рано. Сажусь и прислушиваюсь. В доме тихо. Не слышно ни плача Анны, ни их ссоры с папой. Моголь тоже крепко спит. Верчу и верчу кольцо на пальце, не в силах понять, кончилось ли все плохое или еще только начинается.

Глава седьмая

ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА У ПОДРУГ ЕСТЬ ОТ НИХ СЕКРЕТЫ

Уроков я не сделала — ничего не попишешь! Беру альбом для рисования и делаю маленькие наброски Мертл. Интересно придумывать для нее наряды. По-моему, больше всего ей идет голубой комбинезончик с вышитыми маргаритками. К нему полагается одна сережка-маргаритка, которая будет красоваться на большом ухе. Экспериментирую с обувью. Рисую балетные туфельки, сапоги и босоножки с многочисленными ремешками. Снабжаю рюкзачком на случай ухода из дома.

Потом сочиняю всевозможные приключения. Бедной мышке предстоит множество испытаний. Похоже, она превратилась в героиню мышиной мелодрамы. Коты ее преследуют, собаки идут по пятам, и банда хулиганов-крысят не дает прохода. Она устраивает роскошное пиршество в кухне и чуть не попадает в мышеловку. У мышки болит лапка, и за ней ухаживает добрая хомячиха (Помадка вновь воскресла). Мертл отправляется в долгое ночное путешествие с готической крыской, у которой на хвосте прицеплено двадцать колец, — они едут на рок-фестиваль грызунов.

С головой погружаюсь в волшебный мир Мертл и отвлекаюсь от осложнившихся отношений папы и Анны. Слышу, как встает и плещется в ванной Анна. До меня доносится надоедливый голосок Моголя — его одевают и умывают, но не могу определить по интонации Анны, в каком она настроении.

Может быть, все нормально? Вдруг у папы есть уважительная причина, из-за которой он полночи не приходил домой? Возможно, они с Анной помирились. Может, за завтраком они, как прежде, будут поглощены друг другом? Всегда терпеть не могла, когда папа обнимал Анну за талию и та к нему прижималась, а сейчас бы все на свете отдала, лишь бы снова увидеть, что им хорошо вместе.

Но когда я спускаюсь в кухню, никто не держится за руки, никто ни к кому не ласкается. Анна тихо разговаривает с Моголем, убеждая его поесть хлопьев, и позволяет сидеть у себя на коленях, пока он ест. Папа стоит у раковины, пьет кофе из кружки, ни на кого не смотрит и молчит, словно мы не его семья. Вижу красные глаза, бледное лицо Анны и злюсь на папу. Почему он позволяет себе распоряжаться ее и нашими жизнями?

— Папа, можно мне с тобой поговорить? — поднимаясь, спрашиваю я.

— Что? Послушай, Элли, я тороплюсь. Это не может подождать? — отвечает папа, ставя кружку на стол и направляясь к двери.

— Нет, не может, папа! — восклицаю я. — Ответь, пожалуйста, что происходит? Где ты был прошлой ночью?