Милые люди - Юлия Гайнанова

– Что нового?

– Очень смешно.

Ничего нового в жизни этих женщин уже давно не происходило.

– Ну тогда слушай. Сын написал, хочет отдать меня в дом престарелых.

– Но… Как же?

– Не пужайся! Я просто так не дамся. – Настя отвела взгляд и несколько секунд таращилась в пустоту.

– Что же конкретно он написал?

– Нужны деньги. А я, видимо, не нужна, понимаешь? Квартиру эту продать хочет. Мне, видите ли, нужен особый уход и всякое такое и всякое сякое…

– Да, дела…

Настя напряглась, даже покраснела. Она, как всегда, старалась изо всех сил. Но неизбежное случилось. Последнее усилие, губа вверх-вниз – и старая женщина расплакалась.

– Уууууууу, – заревела-завыла Настя.

Машу передернуло. В жизни она не слышала ничего страшнее. В этом крике завели хороводы и боль, и обиды, и тяготы, и страх. В нем был первый раз, когда сын отменил свое посещение. В нем был медленный переход от визитов каждый день к посещениям раз в неделю, раз в месяц, а затем – когда придется. В нем был отказ сына звонить, когда он переехал. Писать письма ему казалось намного удобнее и, как он убеждал, романтичнее, ведь в них есть его частичка. Был там и первый день рождения в одиночестве, так как мужа нет, сын забыл, а соседка не смогла. В нем было горе и мертвецкая безнадега. Этот вой пояснял: жизнь бессмысленна.

* * *

Кухню-лилипут поглотил запах жареного мяса с луком. Семья ужинала. Мама и папа с энтузиазмом обсуждали запланированный отпуск. Сын замер с занесенной над бифштексом вилкой – боялся пропустить малейшую деталь. Ведь взрослые обсуждали море, а мальчику предстоит в первый раз увидеть, что оно из себя представляет! Это был тот редкий момент, когда в комнате оказались сразу три абсолютно счастливых человека.

Поцеловав мужа, женщина принялась за посуду. Почесала родинку на запястье, которую не очень любила. Но не за откровенную неэстетичность, а за то, что чесалась сильно.

Сын ей помогал. Начисто вытертая тарелка – и можно запросто попросить еще одну вафлю. А он их обожал!

Мама уложила мальчика, прочитала ему на ночь сказку, много-много раз поцеловала.

– А кто это у нас такой сладкий? – и пощекотала шейку. Он засмеялся и, успокоившись, мгновенно уснул, как умеют только дети. Мама еще минут пять смотрела на сына.

Она подошла к окну и замечталась. На фоне принарядившейся Москвы заплясали картинки. Вот сынишка превратился в мужчину, красивого и состоявшегося. А тут Ася с мужем в солнечный день копаются в огороде, и он приезжает их навестить. Потом они вместе проводят прекрасный вечер на веранде. Пьют вино и обсуждают успехи…

Улыбнулась, вышла из комнаты и, пританцовывая, направилась в спальню.

Вдруг ей вспомнилось, как днем они ходили в булочную. Там в очереди увидели молодую женщину с матерью. Старушка смешно перетаптывалась с ноги на ногу и все время повторяла:

– Доча, не бросай меня! Доча, потеряться боюсь!

А доча громко, с раздражением в ответ:

– Да тут я, мама, успокойся!

Асе старуха показалась комичной. Советские старухи либо опасные, либо жалкие. А эта почему-то смешная. Она сказала сыну, что, когда состарится, тоже будет немощной и нелепой.

– А ты, наверное, будешь меня стыдиться тогда?

– Нет, мама, нет! Я всегда буду с тобой ласковым! Я всегда буду любить тебя! – и крепко-крепко обнял.

Ася рассмеялась. Сложно же ей было тогда его успокоить, он все никак не хотел разжимать ручонки.

Нырнула под одеяло к мужу.

– Что смеешься?

– Да так, ерунда, – и она изо всех сил прижалась к любимому. А в голове всё вертелись слова сына, пока, затихая, не уступили место крепкому сну: «Я всегда буду любить тебя!»

* * *

Хорошо в теплый вечер прогуляться по Мадриду. Солнце на прощанье краснеет, стесняется. От парка «Ретиро»[4] тянет травой и уличными пончиками. Звенят кафе, жужжат автомобили, щелкают каблуки. Город улыбается, выжимая, выгоняя, выдавливая печаль и грусть. Но был тут один пешеход, что возвращался домой будто тюбик закупоренный. Мадрид то так подмигнет зеленым светофором, то эдак распахнет роскошный вид, а все никак.

В плохом настроении пришел домой неподатливый мужчина. Сил на разговоры не было. Будто тело прокрутили сквозь мясорубку, а голову перегрузили, как жесткий диск. Говорили же родители, не иди в дипломаты! Но он мечтал о профессии, связанной с командировками, с того самого раза, как впервые увидел море.

– Что угрюмый-то такой?

– Ничего.

– Не увиливай.

– На работе опять интриги плетут. Как бы в Никарагуа не отправили.

– Да ладно?

После стремительно исполненного супружеского долга жена достала книгу из ящика прикроватной тумбочки. Муж не спешил сделать то же самое.

– Знаешь, я не уверен, что правильно поступил.

– Ты про письмо Анастасии Владимировне? Ну ты же знаешь, нам понадобятся дополнительные расходы: врачи, кроватка, всякие мелочи. Да и ей пора бы уж перестать упрямиться. Таким людям нужен особый уход.

– Да уж, скорее, к моей маме нужен особый подход.

– Не переживай. Как только она узнает, тут же все поймет. Она так тебя любит!

Он отвернулся и сделал вид, что уснул. Он думал о том, что надо купить билет в Москву и поговорить с мамой. Но начальник не даст отпуск еще месяца четыре, а жене нужно будет все объяснять, и она обязательно поймет, но сначала будет дуться, а это невыносимо…

Ему снилось море и тетя Маша. Она смотрела, как он тонет, и не шевелилась.

Незнакомка

В декабре я всегда на мели. Мело. Снег залеплял глаза, в четыре часа дня темень уже окутывала действительность. Я шел по старинному баварскому городку в надежде встретить знакомого, чтобы тот угостил меня. В центре всегда прогуливались мои сокурсники, но в такую погоду за воротниками, шарфами и капюшонами трудно кого-либо узнать.

Холодно, голодно, тоскливо. Город усыпали крошечные огни, складывающиеся в звезды, елочки и прочие рождественские знаки.

Я шел медленно, без цели. И заметил ее.

Стройные ноги в кожаных сапогах, строгое серое пальто, объемный шарф и золотые волосы, будто гирлянда тех самых огоньков, – все это было, безусловно, прелестно, волнительно, но только ее лицо было и торжеством, и безумством, гипнотизировало моментально. Девушка смотрела под ноги и шла, немного наклонившись вперед, как маленький храбрый солдатик, противостоящий злому ветру. Когда я прошел мимо, она даже не подняла глаза, а я застыл на месте, ошеломленный, потерянный и уже влюбленный. Развернулся и последовал за мечтой.

Сладкое томление так резко взорвалось во мне, что