Пожиратели сознания - Фрэнсис Вилсон

До чего жуткое зрелище. Он читал в газетах о такого рода вещах, но никогда не предполагал, что станет их свидетелем. Что заставило человека устроить такую кровавую бойню?

Ему жутко повезло, что он редко пускался в путь без «земмерлинга», но Джек продолжал злиться, что пришлось пустить его в ход на глазах у всех этих горожан. Правда, у него не было выбора. Если бы он ждал, пока кто-нибудь из этого овечьего стада кинется спасать свою задницу, то и он, и многие другие уже были бы мертвы, как те бедняги, что распластались на полу вагона.

Но почему я, черт побери? Почему никто другой не сыграл роль героя?

Героя… без сомнения, так его и окрестят, пока он будет тут шляться, но, как принято в Нью-Йорке, длиться это будет не больше одной минуты, пока его не посадят в «холодильник» за незаконное владение незарегистрированным оружием и отсутствие прав на ношение данного оружия. Не стоит, черт возьми, и сомневаться, что какой-нибудь стряпчий раскопает фамилии стрелков и предъявит им иск за неправомерные убийства и чрезмерное применение силы. И довольно быстро газеты выяснят, что у него нет работы и места жительства, нет регистрации для голосования и водительских прав, — проклятье, у него нет даже номера социального страхования! Затем ребята из налоговой инспекции захотят выяснить, почему он ни разу не заполнял налоговую декларацию. Вот так все и пойдет, закружится, завертится, выйдет из-под контроля, поглотит его, и он уже никогда в жизни не сможет свободно дышать.

Джек чуть ускорил шаг, пересекая КолламбусСёркл, и, оставив позади магазины и рестораны, прошел через супербогатый район. Идя вдоль границы западной части парка, он у здания «Дакота» прошел мимо двух привратников в ливреях, которые бдели у того места, где в 1980 году очередной псих с пистолетом пролил кровь и положил конец целой эре[4].

Он пересек западную оконечность Центрального парка и остановился у поросшей мхом высокой ребристой стены коричневого известняка. За спиной лежал парк… он манил его… но если войти в него, все равно придется откуда-то выходить; наилучшим решением было бы как можно скорее скрыться из вида. Его жилище находилось менее чем в полумиле отсюда. Добраться несложно. Но первым делом…

Он вошел через проем в стене и миновал тенистые заросли кустарников. Едва только скрывшись из вида, он вытащил из шапочки скомканную рубашку и кинул ее в пруд. Отдалившись на десяток футов, он сунул шапочку в сплетение виноградных лоз, резко развернулся и вышел обратно на тротуар.

Держась рядом с парком, он ускорил шаги и направился в верхнюю часть города. Слева от него, отдаваясь эхом в бетонных каньонах, уже начали завывать полицейские сирены.

4

Сэнди Палмер забился в угол платформы станции «Семьдесят вторая улица». На другом конце его сотового телефона был редактор «Лайт». Связь из-под земли была неважной, и Сэнди опасался, что она каждую секунду может прерваться.

В ухе звучал голос Джорджа Мешке. Сначала он разозлился, что его беспокоят дома, но теперь был весь внимание.

— Ты уверен, что правильно подсчитал их количество?

— Абсолютно.

— Шестеро погибших?

— Без признаков жизни. Двое мужчин и четыре женщины. Прежде чем покинуть вагон, я дважды пересчитал их. — Сэнди вгляделся в ту суматоху в конце платформы, где пытались навести порядок. — Седьмая жертва, черная женщина, была еще жива, но со страшной раной головы. «Скорая помощь» только что увезла ее.

— Ты меня прямо потряс, малыш, — сказал Мешке. — Не знаю, как ты выдержал. Я бы просто отключился, пройдя через то, что ты мне рассказал.

— Я был спокоен, как огурец, — сказал Сэнди. — Вот такой уж я.

Сэнди не стал рассказывать, что, как только поезд остановился, он вывалил весь обед. Даже сейчас — неужто прошло всего пятнадцать минут? — у него тряслись руки.

Те первые минуты как-то расплывались у него в памяти. Он помнил, что видел, как бледнолицый мужчина выскочил на платформу и его резкий рывок сработал для толпы как щелчок выключателя. Вдруг все захотели выбраться наружу — немедленно, как можно скорее. Сэнди пришлось оттащить от выхода все еще всхлипывающую студентку, чтобы этот массовый исход не растоптал ее.

Когда он помогал ей подняться на ноги, то осознал, что ему представилась потрясающая возможность: он же опытный журналист, который стал свидетелем преступления, достойного первой полосы. Если он вспомнит все свои эмоции, уточнит детали и приведет в порядок всю фактуру, то станет первостатейным источником информации. И здесь его ждет большая удача.

— Как вас зовут? — спросил он молодую женщину, которую продолжало колотить. — Ваше имя?

— Бет, — еле слышно сказала девушка; она так побледнела, что кожа, казалось, обрела голубоватый оттенок.

— Давайте выбираться отсюда.

Держась за ней и полуподталкивая, полуподдерживая ее, он обернулся и посмотрел в переднюю часть вагона… распростертые жертвы… убийца, верхняя часть тела которого рухнула меж створок дверей, когда те раздвинулись, так что одна его половина лежала в вагоне, а другая — вне его… операционная медсестра, все еще хлопочущая над раненой женщиной… и кровь, Боже милостивый, сколько крови — весь конец вагона был залит лужами крови. Кто знал, что в человеке столько крови? И запах — книги всегда говорят, что у крови медный запах, но Сэнди понятия не имел, как пахнет эта чертова медь; он знал лишь, что в вагоне стоит зловоние смерти и невероятной жестокости. Внезапно он потерял способность дышать, и хот-дог, который он жадно съел по пути с работы, запив его «Маунтин Дью», больше не мог оставаться в желудке, захотев расстаться с ним столь же стремительно, как и он торопился покинуть этот морг на колесах.

Когда, толкая Бет перед собой, он выбрался на относительно свежий воздух станции, его желудок мучительно содрогнулся и кислой горячей струей выплеснул свое содержимое в темный проем между поездом и краем платформы.

Вытерев рот, Сэнди огляделся, надеясь, что никто не обратил на него внимания. Так оно и было. После того, что они прошли, рвота была сущим пустяком.

И только сейчас он обратил внимание на звуки, которыми была полна станция, — рыдания, стоны и вопли выживших, которые смешивались с истошными криками ждавших пассажиров, а те, заглянув в вагон, отскакивали с вытаращенными глазами и отвисшими челюстями. Он заметил, что кое-кого вытошнило, как и его, другие рыдали на скамейках или просто бродили по бетонной платформе.

Кроме того, он обратил внимание, что часть публики стремглав бросилась вверх по лестницам — скорее всего, те, кто не хотел отвечать на вопросы полицейских или вообще не желал впутываться в эту историю.