Пожиратели сознания - Фрэнсис Вилсон

Слова женщины эхом вернулись к ней. Если вы хотите спасти тех, кого любите в жизни…

Она сказала «тех, кого любите», не так ли? Да, Кейт не сомневалась… женщина использовала множественное число. Кейт могла припомнить лишь троих, кто был любовью ее жизни: конечно, Жаннет, а до нее появились Кевин и Элизабет.

Что-то сжалось в груди Кейт при мысли, что ее детям может угрожать какая-то опасность… и они нуждаются в спасении.

Но что это вообще такое? Кевин и Лиззи находятся в Трентоне в полной безопасности рядом с их отцом. И какая опасность для ее детей может исходить из гостиной Холдстока, похоже, обыкновенного представителя среднего слоя рабочего класса?

Тем не менее какой-то намек, пусть даже от этой сумасшедшей, что дети могут оказаться в опасности, с силой ударил Кейт по нервам. Что за опасность? Нападение? Кевин и Лиззи оба еще подростки, но это не значит, что они не могут оказаться в беде.

Обернувшись, она посмотрела на дом, и ей показалось, что на одном из окон фасада шевельнулась занавеска. Неужто кто-то из богомольцев, или кто они там такие, наблюдал за ней?

Как-то жутковато. Когда она, развернувшись, заторопилась к ждавшей машине, слова той женщины продолжали преследовать ее.

И не теряйте времени. Время уходит. Звоните ему сегодня же вечером.

Кейт посмотрела на карточку. Джек. Кто он такой? И откуда?

2

Подходит поезд девятой линии.

Сэнди Палмер попытался прикинуть, какую часть из своих двадцати пяти лет он провел толкаясь и потея в этих привычных поездках в подземке от Морнингсайд-Хайтс и обратно. И всегда в последнем вагоне, потому что из него было на несколько шагов ближе к дому.

Надо беречь шаги. Он считал, что каждому отпущено в жизни определенное количество шагов, и если ты слишком быстро растратишь их, то тебя ждет или ранняя смерть, или инвалидная коляска. Марафонцы и толпы бегунов в городских парках то ли не знали, то ли не верили в теорию Сэнди Палмера об экономии шагов и правильном использовании их количества. Позже они об этом пожалеют.

Сэнди обвел взглядом вагон, рассматривая своих спутников. Семь лет поездок то на девятой, то на первой, начиная с первого семестра на факультете журналистики Колумбийского университета, частые поездки в Виллидж или Сохо, а теперь — каждодневная толкотня по пути в Мидтаун и обратно с работы в «Лайт». И все это время его попутчики были те же самые, что и всегда. Может, в последнее время встречалось чуть больше белых лиц. Но не намного.

Взять для примера вот этот вагон. Час пик миновал, но в нем довольно много народу. Все же есть пара свободных мест. Едет рабочий люд: медсестры, водители автобусов, дорожные рабочие, продавцы универсамов, официантки из забегаловок, швеи. Цвет кожи колеблется в диапазоне от совершенно черного до умеренно коричневого, но порой встречается и лилейно-белый. Сэнди, который вырос в практически белом Коннектикуте, пришлось привыкать чувствовать себя в подземке членом меньшинства. Сначала ему было немного не по себе, поскольку казалось, что все на него глазеют; потребовалось несколько месяцев, прежде чем он снова стал чувствовать себя комфортно в своем белом обличье.

Наискосок от него, растянувшись на угловой пластиковой скамейке, которая разделяла вагон на две половины, безмятежно спал белый парень. Если бы Сэнди не думал о белых людях, он бы, наверно, не обратил внимания на его врожденную бледность кожи. Парень был чисто выбрит, из-под темно-синей вязаной шапочки выбивались темные волосы, падавшие до бровей; на нем была просторная белая рубашка команды «Джетс» с большой зеленой цифрой 80 и потертые рабочие ботинки. Цвета глаз было не разобрать, потому что они были закрыты.

Сэнди прикинул, чем он может заниматься. Одежда ничего не могла подсказать, хотя ясно говорила, что он не из числа «белых воротничков». Руки чистые, не очень загрубелые, хотя на них до странности длинные ногти.

Поезд замедлил ход, и, когда за окнами замелькали надписи «Сорок вторая — Таймс-сквер», примерно треть пассажиров поднялась с мест. Мужчина с врожденной бледностью открыл глаза, чтобы глянуть на остановку, и снова закрыл их. Светло-карие. Ничем не выделяющаяся личность.

Не то что я, подумал Сэнди. С моими светлыми волосами, ореховыми глазами, толстыми линзами очков, с этим большим носом и следами от юношеских угрей меня на любом опознании через минуту выведут из строя.

Вагон заполнило обилие новых пассажиров, которые разбрелись по проходу в поисках мест. Он заметил стройную молодую женщину, которая направилась к свободному двойному сиденью в самом начале вагона, но какой-то тип азиатской внешности, заросший щетиной, в мятой камуфляжной куртке, с растрепанными волосами и злым взглядом, пристроил на свободной половине свою спортивную сумку и проигрыватель и бесцеремонно отмахнулся от нее.

Не став с ним спорить, она поступила достаточно умно — тот парень не походил на человека, которого можно пронять увещеваниями, — и отправилась дальше в поисках свободного места. Сэнди попытался убедить себя, что ему повезет, потому что, миновав середину вагона, она приблизилась к нему.

Иди же, думал он, мечтая обладать даром телепатии. Я держу для тебя место — как раз рядом с собой.

Она выглядела лет на двадцать или около того и была вся в черном — свитер, колготки, обувь, даже проволочная оправа ее маленьких модных очков. Ее короткие волосы в стиле Вайноны Райдер тоже были черные, отчего ее бледное лицо — к сожалению, не Вайноны Райдер, но все же симпатичное, — казалось еще бледнее.

Сэнди сдвинулся влево, заставив одну ягодицу повиснуть в воздухе, чтобы освободить девушке достаточно места. Она клюнула на приманку и пристроилась рядом с ним. Не глядя на Сэнди, она сразу же открыла книгу и погрузилась в чтение.

Вместо того чтобы обрадоваться, Сэнди мучительно напрягся. Что теперь? Как завязать разговор?

Расслабься, сказал он себе. Просто набери в грудь воздуха, представь, о чем ты можешь с ней говорить, и постарайся найти общую тему разговора.

Легче сказать, чем сделать. По крайней мере, для Сэнди. Ему никогда не везло с женщинами. Еще студентом он пару раз беседовал с консультантами в кампусах, и оба сказали то же самое: его гнетет страх получить отказ.

Словно для этого открытия требовалось быть доктором философии. Конечно, он боялся отказа. Черт возьми, никому в мире не нравится получать отлуп, но это не мешает людям ухаживать друг за другом, уверенно разыгрывая самые глупые роли. Да, есть такая возможность, что у него ничего не получится, — но стоит ли из-за этого впадать в ступор? Консультантам нравилось объяснять ему, почему важен не столько страх, сколько умение справляться с ним.