Сокровище Нептуна - Ричард Ловетт

Я сплюнул зубную пасту в раковину с отсосом. Выдавил в рот воды, прополоскал его и снова плюнул. Низкая сила тяжести лучше невесомости, но если не проявлять осторожность, пузыри зубной пасты оказываются в самых неожиданных местах.

— Чего?

— Руки. Это такие штучки с пальцами.

— Не сейчас, Бритни. — Я еще раз прополоскал рот. Не был ли я похож на нее, когда жил у приемных родителей? Наверное, нет. Обычно мне лишь хотелось смыться из дома, а болтливостью я никогда не страдал. — Просто скажи, чего хочешь.

— Образцы породы. Горняки за несколько лет навалили ее возле шахт целые горы. Давай проверим, из чего они состоят.

— Диспрозий. Скандий. — А также неодим, празеодим, прометий, самарий и еще куча прочих редкоземельных металлов, названия которых я забыл. — Вот почему шахта находится здесь.

— Нет, ты говоришь про руду. А меня интересует матрица. Те скалы и породы, в которых залегает руда.

— Почему?

— Потому что мы можем это сделать, вместо болтовни о дурацком велосипеде, который ты никогда не соберешься изготовить! К тому же этот велосипед не будет работать, если ты всерьез не займешься его конструкцией. Для начала ты никогда не сможешь компенсировать противовращение с помощью какой-нибудь механической штуковины. Уж поверь мне. Я прогнала около тысячи симуляций и поняла, что ты просто-напросто не успеешь отреагировать. Тебе для этого понадобится компьютер или маневровый двигатель малой тяги — иначе вся конструкция начнет вращаться как… как воздушный шарик, из которого выпускают воздух.

Она смолкла, как тот самый шарик, из которого вышел воздух, а я задумался: действительно ли она потеряла терпение или же начиталась статей про мотивационные речи. Когда я еще был марафонцем на Земле, тренер как-то раз объяснила мне разницу между мотивацией женщин и мужчин. У женщин, пояснила она, наилучшие результаты достигаются с помощью положительного усиления. Они готовы упасть на меч, лишь бы услышать: «Хорошо сделано». А мужчины лучше всего реагируют на брошенный вызов. И готовы загнать себя до смерти, лишь бы доказать, что они не слабаки. Она признала, что это, разумеется, стереотип, но меня он точно описывает. И в одном Бритни была права: Пилкин выдавал все новые идеи, как контролировать противовращение, но даже я понимал, что они непрактичны.

— Кстати, — сказала Бритни, переключаясь с кнута на пряник, — эта луна какая-то странная. Она состоит из больших кусков чего-то, может быть, и нескольких «чего-то», что развалилось давным-давно. И в одном из таких кусков самая высокая во всей системе концентрация редкоземельных элементов. Тебе не хочется узнать почему?

В чем-то моя тренерша оказалось права. Сознательно или случайно — Бритни меня заинтриговала. К тому же в тот момент дел у меня действительно почти не было.

Я выбрался из туалетной кабинки и спросил: — И ты полагаешь, что можешь ответить на этот вопрос?

— Понятия не имею. Но геология — наука полевая, так что давай отправимся «в поле».

Образцы пород были рассеяны на поверхности безо всякой системы — там, где шахтеры их свалили. Бритни заставила меня с утра пораньше несколько часов бродить по окрестностям, более или менее случайно, пока я не ощутил себя наподобие Рудольфа, занимавшегося тем же на Япете. Хотя, конечно, он обнаружил следы, которые потом вывели нас к алмазу размером с астероид — так что кто я такой, чтобы спорить?

Затем я принес образцы на корабль, где Бритни велела загрузить их в портативный анализатор «Спектр 12000», который мы унаследовали от Рудольфа, когда тот улетел с Сатурна.

— Вот и чудненько, — сообщила она. — Дальше я сама справлюсь.

Я уселся на кушетку (в той степени, в какой «сидеть» описывает движение при низкой гравитации).

— Не соизволишь ли поделиться своими планами?

— Конечно. Я велела анализатору размолоть образцы и смешать их с плавиковой кислотой. — Она включила дисплей, чтобы мы смогли наблюдать за процессом под увеличением. — Кислота растворяет большинство минералов, но не все. — Минеральный порошок растворялся у меня на глазах, оставляя набор крупинок с острыми краями. — Есть! Мы нашли в образцах цирконы.

— Что? Эту имитацию алмазов? А тебе не кажется, что нам и настоящих алмазов более чем достаточно?

— Нет, это минерал циркон, с кубической кристаллической решеткой. Классная штука, потому что при кристаллизации он захватывает атомы урана, но избавляется от атомов свинца.

Терпеть не могу, когда она косит под профессора.

— И что это значит?

— А то, что они прекрасно подходят для датировки. Весь имеющийся в них свинец образовался при распаде ядер урана, а в «Спектре» есть двойной лазерный ионный ГХ/МС.[7]

— Черт побери, Бритни, говори по-английски! — Так и знал, что не нужна мне та ученая степень, которую она мне сосватала. Теперь все станут думать, будто я понимаю, что означает эта научная абракадабра.

— Мы можем провести изотопный анализ с чрезвычайно высоким разрешением. Мы даже сумеем просверлить дырочки и выяснить индивидуальную историю каждого кристалла.

Я уставился на экран:

— Да их там миллионы!

— Совсем не обязательно анализировать все. Кстати, тебе вообще ничего не надо делать — до тех пор, пока ты будешь находиться поблизости от «Спектра», чтобы я могла с ним общаться.

На экране все еще виднелись крошечные точки.

— Гм-м… Разбуди меня, если что-нибудь найдешь.

Если она и пыталась меня разбудить, то я этого не заметил. Но возможно, до нее дошло сказанное утром, и она прикусила… ну, языка у нее нет… пока я сам не проснулся. Или она попросту не закончила работу. Когда я проснулся, на экране по-прежнему мельтешили маленькие точки, а «Спектр» деловито гудел.

Впрочем, она обрадовалась моему возвращению:

— Посмотри на это!

Экран мигнул и выдал график, похожий на занятых сексом улиток.

— Два пика, — пояснила она. Наверное, это стало более научным описанием того, что я увидел.

— Ну и что?

— Мы проводим анализ практически на атомном уровне, поэтому в сигнале много статических помех, но означает это то, что циркон образовывался двумя волнами. Возраст первой около четырех с половиной миллиардов лет — примерно такой можно ожидать от любого взятого наугад куска астероида. Зато вторая намного моложе. Девятьсот двадцать пять миллионов лет или около того. Примерно такой точности я смогла пока добиться на основе уже проанализированных образцов.

— И что это означает? Два вида породы?

— Это одна из возможностей. Но у некоторых цирконов есть два слоя, один возрастом четыре с половиной миллиарда лет, а второй — девятьсот двадцать пять миллионов. Как будто они частично расплавились, а потом снова закристаллизовались.