Любовь и дружба в 6 'Ю' - Диана Ю. Лапшина

один. Одному гораздо лучше и безопаснее. Если мы пойдем втроем, нас сразу поймают и вернут обратно, а один ты легко затеряешься в лесах.

Я стоял, как громом пораженный.

– В лесах?.. – слабым голосом переспросил Бочкин. – Один в лесах?

– Ты будешь идти на восток, – кивнула Ленка, – в сторону Уральского хребта. К тайге. В тайге тебя никто не найдет! Я все продумала. Ты, главное, не бойся. Если увидишь дикого кабана, кричи погромче или пой во весь голос – кабаны не выносят громких звуков, а если встретишь медведя, не беги, а постарайся обойти его стороной. Чтобы он тебя не заметил. На охотничьих заимках можно переночевать, а геологические экспедиции обходи стороной – мало ли. Ну и гнус. Нужно захватить такую панамку с сеткой, знаешь? Где она у вас?

– Погоди, – встрял я, – как это он пойдет в сторону Уральского хребта?! Ты представляешь, сколько туда идти? Мы в Москве, а Уральский хребет на Урале!

– Вот именно! На Урале! – довольно кивнула Ленка и тряхнула золотыми волосами.

– Пока он будет идти туда, его будут искать здесь! – объяснила она. – А здесь его не будет, поэтому все будет в порядке. А потом, года через два, ты, Митя, просто пришлешь родителям весточку, что жив и здоров, и чтобы они не сильно волновались. Ой, да если ты такой малыш, – усмехнулась она, – можешь написать им записку, чтобы они не переживали. Да и потом, тебе сколько лет? Поживешь в тайге лет пять, а потом просто выйдешь оттуда, когда тебе исполнится восемнадцать, и получишь паспорт. Все элементарно. Ну, ты взял батарейки?

На Митьку было страшно смотреть. Да и мне, если честно, план Долгорукой показался уж слишком… размашистым, что ли.

Стекло и не только

– У нас нет панамки от гнуса, – печально сказал Митька. – А может вы все-таки пойдете со мной?

– Куда? – возмутилась Ленка.

– В сторону Уральского позвоночника, – прошептал Бочкин и умоляюще поглядел на нас.

– Хребта, – поправила Ленка, – в сторону Уральского хребта, а не позвоночника. Витя, – обратилась она ко мне, – ну скажи хоть ты ему.

– Что сказать?

– Что ему опасно здесь оставаться!

– Но почему?! – не выдержал Митька, – я ничего такого не сделал! Подумаешь, разбил стекло в столовой. А кто не бил в моем возрасте?! Лена, ты сама рассказывала, что…

– Мало ли, что я рассказывала, – перебила Ленка, – меня же не поймали, а тебя поймали. Чувствуй разницу.

– Погодите, – снова сказал я, – погодите! Какое еще стекло, Бочкин? В какой столовой?

– В нашей, – ответил он, – пока ты болел…

– Зачем?!

– На спор, – сказал он, – мы с Леной поспорили, что мне слабо. Она говорила, что мне слабо, а я говорил, что не слабо. Ну и разбил. Это вообще ерунда, Витек. Просто бросаешь, и все.

Я не мог поверить, что слышу это. Митька Бочкин, мой друг, разбил стекло в школьной столовой? На спор? Мой друг, который никогда не хулиганил, которого так хвалили мои родители и так радовались, что я дружу именно с ним? С человеком, который не творит бог знает чего, по выражению моего отца?!

Но не ругать же Бочкина, в самом деле. Я попытался найти плюсы, как учила меня мама. Они не находились.

– Бывает, – сказал я через силу. Клянусь, это стоило мне больших усилий, но я смог. – Одно стекло – это не страшно, ты просто ошибся.

– Не одно, – сказала Ленка, – от угла до лестницы. Сколько там? В нашей школе было четыре окна, а ваша школа такая же. Значит, всего четыре.

Это было ужасно. От угла до лестницы – маленькая лесенка в три ступени с площадкой для разгрузки машин – и правда было четыре окна. Четыре огромных окна выше человеческого роста.

– Наверное, там все-таки висит камера, – пожала плечами Ленка, – жаль. Ну, ты не мог этого знать, Митя.

– А ты, значит, в своей прошлой школе знала про камеру? – не выдержал я. – Или я чего-то не понял? Где ты разбила окна, Долгорукая?

– Какой ты нудный, Витя, – скучным голосом сказала Ленка, – как будто не ребенок, а старый дед. Ну разбила и разбила где-то, подумаешь. Зато есть, что вспомнить.

– Митька, ты больной, что ли? – сказал я. – Ты вообще понимаешь, чем это может закончиться?

– Не пугай его раньше времени, – сказала Ленка. – Ой и вообще, хватит ныть. Ты нам кто, чтобы читать нотации? Папаша, что ли?

– Я ушам не верю, – перебил меня мужчина с коляской, – ты шутишь, мальчик? Девочки не бьют стекол!

– Еще как бьют, мужчина, – ответила женщина с собакой. – Лично я вообще стояла на учете в детской комнате милиции.

…И еще кое-что

– Лена права, – грустно сказал тогда Бочкин, – мне надо бежать, и чем дальше, тем лучше. Может быть, даже тайга – это слишком близко. Может быть, нужно идти куда-то еще дальше. И мне действительно лучше быть одному – так меня не заметят.

Долгорукая кивнула.

– К тому же, если бы дело было только в разбитых окнах, – сказала она, – все было бы не так ужасно. Подумаешь, окна.

Я похолодел. Что еще Бочкин успел натворить, пока меня не было?

– Я взломал электронный журнал, – сказал Митька. – Это было довольно легко, даже удивительно, до чего легко, Вить.

Я так и сел. Да, это посерьезнее окон…

– Ты же знаешь, – продолжал он, – что я секу в этих делах.

Я знал. В отличие от меня, Митька уже твердо решил стать в будущем айтишником и даже придумывал небольшие, но забавные игры. Писал коды, вот как это называется. В этом смысле Бочкин был звездой школы – удивительно, что при таких талантах он иногда плавал в математике. Ему легко давалось сложное, и сложно – элементарное. И вот теперь он зачем-то совершил настоящее преступление! Поставил талант на опасные рельсы, как сказал бы мой отец.

– Зачем, Митька? – осипшим от волнения голосом произнес я. – Ты вообще понимаешь, что натворил?

– Ой, да ничего он такого не натворил, не нагоняй! – отмахнулась Ленка. – Просто исправил несколько оценок. Даже не себе. А если не себе, то у него как бы и нет мотива. Знаешь, как говорят? Ищи, кому выгодно.

– И кому же он их исправил? Может, тебе?

– Так, некоторым. Может, и мне, а ты что? Против? – огрызнулась она. – Не придирайся. Может,