Переписка А. П. Чехова и H. A. Лейкина - Николай Лейкин

Кстати о «обозрении». Из писем Ваших я замечал, что Вы стесняетесь иногда писанием «обозрения», так я давно хотел Вам сообщить, что иногда можно и пропустить очередь московского обозрения, лишь бы вместо его был прислан рассказ. Сносный рассказ, разумеется, в 100 раз лучше плохого обозрения.

Да, вот еще что. Есть у меня к Вам предложение Худекова. Не желаете ли Вы писать в «Петербургской газете» рассказы каждый понедельник, то есть в тот день, когда я не пишу? Теперь пишет Леонидов, во он ужасно надоел публике своими бессодержательными еврейскими сценками, и его хотят сплавить. Но, согласившись писать каждый понедельник, надо уж стараться не подводить редакцию газеты, а доставлять рассказы аккуратно к субботе. Гонорар 7 к. за строчку. Будете писать, так уведомьте, и я сообщу Ваш ответ в редакцию «Петербургской газеты». Теперь редактор Худеков уехал к себе в поместье вплоть до августа и редакцией «Петербургской газеты» заведует П. А. Монтеверде (Амикус).

Еще кое-что. Не можете ли вы сходить к жидовину Липскерову и сообщить ему от моего имени, что ежели он еще раз осмелится воровать мои рассказы из «Петербургской газеты» для «Новостей дня», то я его потяну к суду и уголовным и гражданским порядком[44]. Больших денег не пожалею, а уж накажу, чтоб проучить нахала. Говорю это серьезно.

Затем будьте здоровы. Выздоравливайте от своего недуга — кровохарканья и приезжайте в Питер пображничать со мной, но только после 20 мая. Раньше мне некогда, занят выборами. Теперь живу на холостом положении. Жену отправил сопровождать мою мать в Варшаву, куда она (т. е. мать) поехала навестить мою сестру, родившую недавно ребенка. И жена и мать приедут в Питер только к 15 мая.

Жму руку.

Ваш Н. Лейкин.

P. S. Получили ли Вы от Пальмина мою книгу «Цветы лазоревые»?[45]

Пожалуйста, пришлите к № 18 рассказ. Плюньте Вы на «Будильник».[46]

ЧЕХОВ — Н. А. ЛЕЙКИНУ

28 апреля 1885 г. Москва

85, IV, 28.

Уважаемый Николай Александрович!

Неужели у Вас один только мой рассказ? В воскресенье 21 апреля я послал Вам заказным большой рассказ «Упразднили!». Разве не получили? Если не получили, то уведомьте 2–3 строчками… Или адрес я перепутал по рассеянности, или же почта утеряла… Послал, повторяю, заказным… Всех моих рассказов у Вас имеется два: «Всяк злак» и «Упразднили!».

Насчет «Петербургской газеты» отвечаю согласием и благодарственным молебном по Вашему адресу. Буду доставлять туда рассказы аккуратнее аккуратного… В «Будильник» нельзя не писать… Взял оттуда сторублевый аванс дачных ради расходов… За четыре летних месяца нужно будет отработать… Ну, да ведь я не дам туда того, что годится для «Осколков»… Божие — богови, кесарево — кесареви… В «Развлечении» я не работал с Нового года…

Вас удивляет мой ранний переезд на дачу? Мороза, которым Вы меня пугаете, я не боюсь. В Москве, во-первых, уже 15R в тени… Дожди теплые, гремит гром, зеленеет поле… Во-вторых, я буду жить в помещичьей усадьбе[47], где можно жить и зимой. Дача моя находится в 3-х верстах от Воскресенска (Нового Иерусалима) в имении Киселева, брата вашего петербургского Киселева-гофмейстера и еще чего-то… Буду жить в комнатах, в которых прошлым летом жил Б. Маркевич. Тень его будет являться мне по ночам![48] Нанял я дачу с мебелью, овощами, молоком и проч… Усадьба, очень красивая, стоит на крутом берегу… Внизу река, богатая рыбой, за рекой громадный лес, по сю сторону реки тоже лес… Около дачи оранжереи, клумбы et caetera… Я люблю начало мая в деревне… Весело следить за тем, как распускается зелень, как начинают петь соловьи… Вокруг усадьбы никто не живет, и мы будем одиноки… Киселев с женой, Бегичев, отставной тенор Владиславлев, тень Маркевича, моя семья — вот и все дачники… В мае отлично рыба ловится, в особенности караси и лини, сиречь прудовая рыба, а в усадьбе есть и пруды…

Кстати: выеду я не 1-го, как хотел, а 6-го, но смысл предыдущего моего письма остается прежним. Шлите все в Воскресенск, кроме письма о судьбе рассказа «Упразднили!»…

«Петербургская газета», насколько я заметил, не любит рассказов с душком… Из судебного отчета у меня вычеркивалось все подозрительное… Да, не любит? Если насчет моего сотрудничества уже решено, то не благоволит ли «Петербургская газета» высылаться мне в г. Воскресенск (Моск. губ.) в количестве одного экземпляра? Чем больше газет буду получать, тем веселей…

Этакий надувало мой художник! А соврал мне, что послал Вам «рисунков»! Я заберу его с собой на дачу, сниму там с него сапоги и на ключ… Авось будет работать! Гонорар за рисунок высылайте в Воскресенск, а то в Москве проэрмитажит… Пришлите ему в Воскресенск тему, две… Находясь под стражей, быстро исполнит заказ… Ручаюсь.

Какое количество строк потребно для «Петербургской газеты»?

Черт знает, как я рассыпаюсь в письмах! Точно жена, пишущая мужу о покупках: война, пуговицы, тесьма, опять пуговицы…

За «Цветы лазоревые» я уже благодарил Вас и еще раз благодарю. Прочел… В особенности понравились мне «Именины у старшего дворника».

Полковника и повивальную бабку жаль.

Скорблю — безденежен. Волком вою. Счастье мое, что еще долгов нет… На даче дешевле жизнь, но поездки в Москву — чистая смерть!

Так уведомьте же насчет «Упразднили!»[49]. А пока прощайте и оставайтесь здоровы.

Ваш А. Чехов.[50]

Н. А. ЛЕЙКИН — ЧЕХОВУ

26 сентября 1885 г. Петербург

Сентября 26 1885 г.

Уважаемый Антон Павлович!

Посылаю Вам корректуру Вашего рассказа «Сверхштатный блюститель?). Рассказ не прошел в двух инстанциях. Что узрела в нем такого опасного цензура, просто руками развожу. Не понял ли он выставляемого Вами ундера как деревенского шпиона, назначенного на эту должность? Но ведь это совсем не похоже. Тут просто, по-моему, кляузник con amore [51]. Рассказ этот у Вас непременно уйдет в «Петербургской газете». Fie посылайте только туда его в корректуре, а перепишите. Худеков страшный трус. Узнает, что рассказ не пропущен цензурой для «Осколков», и ни за что не поместит. А так поместит, потому что в рассказе ничего нет либерального[52].

Нынче Худеков сделался страшным трусом. В № 39 «Осколков» идет рассказ мой «Ваканцию нужно», который был набран для «Петербургской газеты», а Худеков не решился его напечатать. У меня же в «Осколках» под цензурой проходит.

Сегодня на «Осколки» обрушился сильный цензорский погром. Погиб большой мой рассказ из раскольничьего быта, где выставлен тип старика-беспоповца начетчика, погибли два стихотворения Трефолева, половина стихотворения Пальмина, пол-обозрения «Петербургской жизни» Билибина и несколько строк из Ваших последних мелочишек. Словно Мамай прошел. Вот ежели бы не было у меня запаса, пропущенного цензурой, — и сиди на бобах. Кой-как исправил пробитые бреши, восстановил смысл (с грехом пополам) билибинского обозрения, и помер выйдет в свое время.