Святых не существует (ЛП) - Ларк Софи

Я отправляюсь по усаженной деревьями улице, гадая, возвращаются ли Эрин и Шоу в его студию. Или прямо в его квартиру. Уверена, утром я узнаю все подробности.

Путь к моему дому не особенно хорошо освещен.

Бодега на углу излучает яркий свет, но густые заросли лавров, высокие дома и узкие, извилистые улочки заслоняют редкие фонари.

Мне хочется надеть наушники, но я не решаюсь, хотя, наверное, выгляжу слишком бедно для грабежа.

Вместо этого я рассматриваю фасады домов, мимо которых прохожу: ярко раскрашенные завитки и ухоженные оконные коробки уступают место облупившейся краске, ржавым перилам и покосившимся ступеням, когда я приближаюсь к своему ветхому дому.

Позади меня раздаются грубые шаги.

Краем глаза я замечаю, как какая-то большая темная масса устремляется ко мне.

Я едва успеваю повернуться, как получаю удар по затылку.

Я просыпаюсь в багажнике автомобиля.

Я поняла, что это багажник, по вибрации двигателя, запаху бензина и центробежному крену, который прижимает меня к колесу, когда машина резко поворачивает налево.

Я ничего не вижу из-за мешка на голове.

Плотная черная ткань прижимается к моему лицу, втягивая воздух в ноздри при каждом паническом вдохе. Я дико трясу головой, пытаясь сбросить его, но он застегнут на моей шее. Лента закрывает рот так плотно, что я даже не могу разодрать губы.

Руки связаны за спиной каким-то тонким пластиковым материалом - молнии? Лодыжки связаны таким же образом, колени согнуты, две точки соприкосновения стянуты вместе, так что я не могу даже пикнуть.

Поза мучительная. Пальцы рук и ног настолько онемели, что на мгновение я испугалась что они вообще больше не прикреплены.

Я не могу вдохнуть достаточно воздуха. Удушающий капот, герметичный багажник, скотч, пары бензина... Я пыхчу все быстрее и быстрее через ноздри, голова плывет. Желудок сводит, и я понимаю, что, что бы ни случилось, я не могу допустить, чтобы меня стошнило. С заклеенным ртом , я захлебнусь рвотой.

Все во мне хочет закричать, но я борюсь с этим желанием с такой же силой. Я не хочу, чтобы этот ублюдок знал, что я проснулась.

Голова раскалывается. Уверена, если бы я могла дотянуться до затылка и пощупать его, то обнаружила бы шишку размером с бейсбольный мяч.

Куда он меня везет?

Кто это, черт возьми, такой?

Я не пытаюсь спросить себя, что он собирается со мной сделать. Я и так нахожусь на тонкой грани истерии - не хочу опрокинуться за край от видений того, что задумал этот психопат.

Мне нужно выбраться из багажника. Падение из движущейся машины - наименьшее из того, что меня сейчас беспокоит.

Я ерзаю на месте, нащупывая потайную защелку, которая должна быть в каждом багажнике. Мои онемевшие пальцы с трудом различают грубый материал обшивки и металлическую крышку.

Мне хочется плакать. Хочется кричать. Мне хочется блевать.

Эти импульсы повторяются снова и снова, и каждый из них сложнее подавить, чем предыдущий.

Машина замедляет ход, и мой пульс учащается.

Нет, нет, нет, нет, нет!

Я не хочу попасть туда, куда мы едем.

Я судорожно ищу защелку, но ничего не нахожу.

Машина плавно останавливается.

ГДЕ ЭТА ЧЕРТОВА ЗАЩЕЛКА!

Я слышу, как глушится двигатель и со скрипом открывается дверь со стороны водителя.

Слишком поздно.

Шаги приближаются к багажнику - медленные и размашистые.

Борясь с каждым порывом, я лежу в багажнике совершенно неподвижно. Я хочу, чтобы он подумал, что я все еще без сознания.

Мне требуется все, чтобы не вздрагивать и не сопротивляться, когда он просовывает руки под мое тело и поднимает меня.

Только когда холодный воздух коснулся моей плоти, я поняла, что я голая - по крайней мере, частично голая. Мои сиськи определенно голые.

Ощущения нарушения прав почти достаточно, чтобы заставить меня расколоться. Не говоря уже об агонии от того, что меня несут в таком скрюченном положении.

Он идет все тем же ровным, размеренным шагом.

Я чувствую, как его сердце бьется о мое плечо, как существо внутри его груди, пульсируя и раздуваясь. Я ненавижу его интимный стук. Еще больше я ненавижу его кислое дыхание на моей голой плоти.

Не блюй. Не надо, блять, блевать.

Я не могу сказать, как долго он шел.

Я молюсь, чтобы он усадил меня где-нибудь, может быть, рядом с удобным камнем, который я могла бы использовать, чтобы разорвать эти узы.

Мои планы невероятно слабы, я знаю это, но мой сбитый с толку мозг не может придумать ничего лучшего. Моя голова словно раскалывается по спине, каждый его шаг посылает еще один болт боли в мой череп.

Этого не может быть. Это слишком сюрреалистично. Я не могу быть одной из тех девушек, которых насилуют и убивают в лесу. Со мной никогда не случалось ничего необычного. Ирония в том, что это может быть моей единственной претензией на славу, слишком сильна.

Без предупреждения он бросает меня на землю.

Я падаю, как мешок с картошкой, не в силах поднять руки, чтобы защитить себя, и ударяюсь подбородком о грязь. Воздух с хрипом вырывается из моих легких, и я чувствую вкус крови во рту.

— Я знаю, что ты проснулась, — говорит мужской голос.

Голос абсолютно ровный. Из-за отсутствия эмоций он звучит почти как робот. Я не могу определить, сколько ему лет и есть ли у него хоть какой-то намек на акцент.

Я не могу ответить ему из-за заклеенного скотчем рта. Я также не могу его увидеть - капюшон настолько плотный, что сквозь него не проникает свет. Я знаю, что мы на улице, по звуку его ботинок на неровной земле, по грязи и камешкам под моей голой кожей. Но я понятия не имею, находимся ли мы в городе или в нескольких часах езды от цивилизации.

Я слышу, как он приседает рядом со мной, как поджимает колени.

— Не шевелись, — рычит он.

Я чувствую его руку на своей обнаженной правой груди и завываю против ленты, звук захлебывается и застревает у меня во рту.

Раскаленная боль пронзает мой сосок. Я задыхаюсь и кричу, думая, что он отрезал его.

— О, заткнись, мать твою, — говорит он. — Все не так уж плохо.

Прежде чем я успеваю перевести дыхание, он грубо хватает меня за левую грудь. Та же боль пронзает ее, и на этот раз я понимаю, что меня пронзают, а не отрезают. Этот ублюдок вставил кольца в мои соски.

Моя грудь горит, а холодный металл остается на месте, как бы я ни извивалась. Еще хуже, что я не могу видеть, что он сделал, - могу только представлять.

— Вот так, — говорит ровный голос. — Намного лучше.

Я так старалась сохранить контроль.

Но все пошло прахом.

Я катаюсь и бьюсь на привязи, беспомощно бьюсь, вою против ленты. Я неистовствую, кричу, хотя почти не слышу. Капюшон мокрый от слез.

Он стоит и смотрит на меня, как смотрят на дергающегося червяка. Я не вижу, но знаю, что это правда.

Если бы я могла видеть его лицо, я бы не нашла там жалости. Ни намека на человечность.

Я кричу сильнее, бьюсь сильнее, зная, что все напрасно. Я ничем не могу себе помочь.

Я скоро умру, и я ничего не могу сделать, чтобы остановить это.

Моя жизнь временами превращалась в чертову катастрофу, но я хотела ее сохранить. Я всегда верила, что все наладится.

Похоже, я ошибалась.

— Еще кое-что, — говорит мужчина, переворачивая меня на бок, его тяжелая рука хватает меня за плечо.

— АРХХХ! — кричу я, протискиваясь сквозь ленту.

На каждой руке появляется жестокий порез, когда он перерезает мне запястья.

Коул

Прошло несколько недель, прежде чем слухи об исчезновении Карла Дэнверса начали витать в мире искусства.

Наверняка в офисе « Siren» сообщили о его неявке на работу.

Возможно, копы даже наведались в его претенциозную квартиру в Тихоокеанском районе. Но там они ничего не найдут.