Святых не существует (ЛП) - Ларк Софи

Блэквеллы - старинная семья из Сан-Франциско. Его предки, вероятно, заработали деньги на золотых приисках, или, что более вероятно, продавая что-то этим незадачливым шахтерам. Именно там всегда кроется настоящая прибыль.

Когда я работаю достаточно долго, я больше не думаю ни о Блэквелле, ни о ком-то другом. Я не думаю о том, что скоро потеряю это тесное, но очень полезное помещение, и о том, что у меня нет достаточного количества смен, чтобы внести следующий платеж за аренду.

Все эти жужжащие мысли тают, как мокрая сахарная пудра, и все остальные сенсорные сигналы, которые тычут и тычут в меня, тоже исчезают. Я не слышу ни гудения галогенных ламп, ни неравномерного шума транспорта за окном. Меня больше не беспокоит кусочек солнечного света, который проникает в комнату и нагревает тыльную сторону руки.

Я слушаю музыку в наушниках, погружаясь в капсулу.

Капсула - это состояние совершенной концентрации.

Это моя нирвана, состояние медитативного блаженства.

Там меня ничто не может побеспокоить. Ничто не может меня расстроить.

В капсуле я - мое истинное «я». В одиночестве. В полном покое.

Я так глубоко погружена в себя, что не замечаю, что сильно опаздываю на встречу с Эрин, пока она не звонит мне на телефон в третий или четвертый раз.

— Черт, извини, — говорю я в качестве приветствия.

— Я ушла без тебя, — сообщает она мне. — Тебе стоит подойти сюда. Коул Блэквелл сделал эту великолепную золотую скульптуру, все просто охренели, она продалась за кучу денег еще до окончания шоу.

Я проверяю свои часы.

Я пропустила большую часть шоу, но если потороплюсь, то смогу успеть хотя бы на полчаса. Шоу никогда не заканчиваются вовремя. Организаторы напиваются так же, как и все остальные, и иногда остаются на несколько часов, разговаривая и попивая напитки.

Мой желудок урчит, напоминая мне, что все, что я сегодня съела, - это круассан. Боже, надеюсь, я не пропустила закуски - вечеринки и шоу покрывают половину моего продуктового бюджета.

У меня нет времени переодеться. Вспомнив, что Джоанна хранит пару вещей в шкафу для верхней одежды, я достаю платье из мятого бархата в стиле 90-х, помятое и пахнущее скипидаром.

Затем я сажусь на трамвай и еду в галерею. Окна от пола до потолка освещают улицу, словно все здание - один огромный светящийся фонарь. Из дверей доносится музыка, когда кто-то входит или выходит.

Я проскальзываю внутрь и тут же оказываюсь в гуле смеха и разговоров. На арт-мероприятии никогда не чувствуешь себя не в своей тарелке, потому что все одеты так эксцентрично. Меня окружают всевозможные наряды, от парчовых костюмов до потрепанных джинсов.

Мне не нужно спрашивать у Эрин, где найти работу Блэквелла - она сияет на постаменте, словно коллекция небесных тел, вращающихся в пространстве.

Я стою в благоговении перед этой прекрасной вещью, поражающей меня, как острые стрелы в грудь, и наполняющей меня беспомощным чувством тоски.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь создать что-то настолько же прекрасное?

После того как я поглазела на все это минут двадцать, мой урчащий желудок наконец оттащил меня в сторону.

К сожалению, на фуршетном столе лежат лишь несколько разбросанных виноградных стеблей и пара сырных корок.

— Гиены все растащили, — говорит хрипловатый мужской голос.

Я оборачиваюсь: передо мной стоит похожий на быка Аластор Шоу, его широкое лицо лишено привычной улыбки.

Возможно, таким он мне нравится больше. Мне никогда не нравились люди, которые слишком много улыбаются. Такое ощущение, что они пытаются заставить тебя улыбаться в ответ, отчего мое лицо устает.

— Это то, что я получаю за опоздание.

Я пожимаю плечами.

— Как тебя зовут? — спрашивает он. — Я тебя раньше не видел.

Мы пересекались несколько раз, но я не ожидала, что он вспомнит.

— Мара Элдрич, — говорю я.

— Аластор Шоу, — отвечает он, протягивая руку.

Я беру ее, чувствуя, как его мозолистые пальцы смыкаются вокруг моей.

— Да, — смеюсь я. — Я знаю.

Он улыбается мне в ответ, показывая, дружеские морщинки в уголках глаз.

— Ну, похоже, мне никогда не удавалось занять столик в хорошем месте, — говорит он.

— Возможно, в „ Sweet Maple“ вы получите бесплатную мимозу, — говорю я. — Мой босс - ваш большой поклонник.

— Да? Дай угадаю, ему сорок и он лысеет? — язвительно говорит Аластор.

— Шестьдесят и лысый, — подтверждаю я.

— Я никогда не бываю любимчиком тех, кого хотел бы впечатлить, — говорит Аластор, опираясь на фуршетный стол так, что его мускулистое предплечье слегка касается моего бедра. Он не разрывает зрительного контакта.

— Я не верю в это ни на секунду, — говорю я.

— О нет?

Теперь он наклоняется еще больше. — Что мне нужно сделать, чтобы...

В этот момент Эрин аккуратно встает между нами, делая вид, что не замечает Аластора, и ярко говорит, — Вот ты где! Я думала, ты не успеешь?

Она незаметно подталкивает меня локтем.

— Это моя соседка по комнате, Эрин, — говорю я Аластору.

— Точно, мы познакомились на выставке, — говорит Аластор. Он все еще улыбается, но мне кажется, что на его лице мелькнуло раздражение.

Эрин ничего не замечает, возможно, потому, что не привыкла, чтобы мужчины уклонялись от ее ухаживаний. Ее сонная улыбка и пышное тело практически идеально подходят для того, чтобы привлечь ее.

— Ты предложил мне осмотреть твою студию, — говорит Эрин, глядя на Аластора из-под длинных ресниц. — Но мы так и не обменялись номерами...

— Мне нужно в туалет, — говорю я, ускользая от них.

Мне не нужен был удар Эрин локтем по ребрам, чтобы напомнить, что она претендует на Аластора. Мне бы это не понадобилось в любом случае - я никогда не встречалась с известными и успешными людьми, и, вероятно, я недостаточно уверена в себе, чтобы справиться с этим. Не то чтобы Аластор был склонен к свиданиям.

Уверена, что для того, что ему нужно, Эрин подойдет не хуже меня, а может, и лучше. Мне нравится секс, но я не так уж хороша в нем. Я слишком легко раздражаюсь. Если парень съедает кусок пиццы, а потом пытается меня поцеловать, если он издает щелкающий звук при глотании, если заусенец царапает мою кожу, если он даже, блядь, думает о том, чтобы поцеловать мои уши, моя киска зажимается, как медвежий капкан.

Я брожу по остальным галереям, пытаясь повторить то трансцендентное чувство, которое я испытала, глядя на работы Блэквелла. Ничто другое не задевает меня так сильно, поэтому я возвращаюсь обратно, чтобы взглянуть на нее еще раз.

На маленькой табличке написано «Хрупкое эго».

Интересно, что это значит? Работы Блэквелла редко бывают самореферентными.

Я болтаю еще с парой знакомых, а затем пробираюсь в заднюю часть галереи, чтобы подышать вейпом Фрэнка.

Снова начинается дождь, легкий моросящий дождь, который едва ли увлажняет нас больше, чем обычный туман. Капельки конденсируются в тугих кудрях Фрэнка, как крошечные драгоценные камни, а дым вьется вокруг его лица с каждым выдохом, пока он не становится похож на Зевса с бородой из облаков.

— Жаль, что у меня нет фотоаппарата, — смеюсь я. — Ты сейчас выглядишь невероятно.

— Ты под кайфом, —смеется Фрэнк в ответ. — Я всю неделю выглядел дерьмово.

Парень Фрэнка порвал с ним. С тех пор он был несчастен.

— Хочешь еще? — спрашивает он, протягивая мне сигарету.

— Неа, — говорю я.

Травка сильно бьет по мне. Я уже чувствую, как это свободное тепло действует на мое тело и на мое ощущение времени. Я уже не знаю, как долго мы здесь стоим. Только бархатное платье Джоанны отяжелело от влаги.

— Некоторые из нас собираются выпить в Zam Zam, — говорит Фрэнк. — Хочешь пойти с нами?

— Мне рано на работу, — говорю я.

Воскресные утренние бранчи - это безумие. Артур не скажет мне спасибо, если я завтра опоздаю.

— Тогда до встречи, — говорит Фрэнк, прислоняясь спиной к кирпичной стене, чтобы сделать еще одну затяжку.