Время далекое и близкое - Василий Коньков

Одновременно через Боровицкие и Троицкие ворота ворвались другие революционные отряды. Кремль был очищен от врага. У дворцов вскоре стояли красногвардейские караулы.

На меня сильное впечатление произвела встреча с освобожденными из юнкерского плена революционно настроенными солдатами 56-го полка и арсенальной команды. Голодные, еле стоявшие на ногах, они обнимали нас и не скрывали счастливых слез.

Крепко взявшись за руки, мы большими группами выходили на Красную площадь. Она была забита ликующим народом. Люди сжимали друг друга в объятиях, целовались. Уже было известно, что враги разбиты всюду, что все районы Москвы контролируются солдатами революции. В подтверждение этому Н. К. Гончаров зачитал нам отданный еще в 9 часов вечера 2 ноября 1917 года приказ Московского ВРК в связи с победой революционных войск, подписанный Г. А. Усиевичем и членами Военно-революционного комитета. В нем говорилось, что революционные войска победили, все силы буржуазии разбиты наголову и сдаются. Нам предписывалось оставаться на своих местах до сдачи оружия юнкерами и белой гвардией особой комиссии.

. Через два дня после взятия Кремля наш отряд возвратился в Симоновку. Тут стало известно, что на подавление восстания в Москве прибывают эшелоны с пленными австрийскими солдатами, которыми командуют контрреволюционные русские офицеры. Райком РСДРП (б) поручил С. И. Макарову сформировать отряд численностью 40 человек из рабочих с заводов Бари, "Вестингауз", "Трубосоединение". Отряду была поставлена задача охранять Симоновский район со стороны окружной железной дороги от станции Кожухово до Тюфелевой рощи, остановить прибывающие эшелоны и не пропускать их в центр Москвы. Заняв станцию, мы потребовали у ее начальника немедленно закрыть семафор. Один за другим остановились три эшелона. Разоружив русских офицеров, мы пошли по вагонам, разъясняя австрийским солдатам смысл событий, происходящих в Москве. Выяснилось, что они хорошо понимают нас, сочувствуют русским рабочим и крестьянам. Настроение австрийцев было известно сопровождавшим их офицерам, поэтому-то они и не спешили вооружать солдат.

Задержав офицеров, мы отправили эшелоны на станцию Угрешскую, где австрийцы поели, прошли санобработку, их представители побывали в революционной Москве...

Вскоре мы приступили к работе. Завод ожил, стал трудиться на революцию. И продолжал защищать революцию. Хоть мы и победили, но скрывавшиеся от народного гнева враги продолжали творить свое черное дело: покушались на большевистских активистов, распускали провокационные слухи. Нашей. дружине часто приходилось браться за оружие, выезжать на боевые задания.

Как-то мы несли патрульную службу у Ильинских ворот. Видим, люди заволновались, образовав большую толпу. Быстро туда. Рабочие окружили бывшего своего хозяина Рябушинского. Того самого, который на 2-м Всероссийском торгово-промышленном съезде в августе 1917 года громогласно требовал задушить революцию "костлявой рукой голода", призывал капиталистов к массовым локаутам и саботажу.

Удивительное чувство испытывал я. Предо мной стоял известный прежде всей России фабрикант Рябушинский. Это при встрече с ним ломали, шапки сильные мира сего. Некогда надменный и спесивый толстосум заискивающе смотрел на нас. Мы немедленно сдали его в Совет.

В работе, боевых дежурствах пролетела зима. По совету Петра Ивановича Климова я старался регулярно посещать общеобразовательные курсы при заводе. Учение давалось нелегко. Но и радости оно принесло много. Многое в жизни я узнавал впервые, рамки этого познания постепенно расширялись, до всего непонятного, неизвестного хотелось дойти самому.

Довелось мне тогда же побывать в родном селе Троицком. Обстановка, которая сложилась там, поразила. О революции в селе, как говорится, слышать слышали, но плодов ее пока никто не увидел. Все так же верховодили кулаки. Жили они вольготно, как и прежде, на них вкалывали батраки.

Пробыл у мамы недолго. Пришлось из села подобру-поздорову уносить ноги. И вот почему. Однажды прибыл за излишками хлеба небольшой красногвардейский отряд. От сельчан я хорошо знал, где, кто и сколько из богатеев прячет зерна. Конечно, к первому повел к Куракину. У того было что взять. На меня он смотрел волком, пригрозил расправой. И быть бы ей, не послушайся я мудрого маминого совета. Ночью к нашему домику подошла пьяная орава кулацких сынков. Я лег спать не раздеваясь. Мама велела уходить через огороды, а сама смело вышла на улицу, у самых ворот остановив кулацких выродков.

Заводские друзья встретили меня радушно, внимательно выслушали невеселый рассказ. А потом сами поделились новостями. Их набралось немало. Многие перемены коснулись нашего завода. Молодежь поголовно шла учиться. Отстояв смену у станков, мои товарищи брались за науку. Миша Климов по рекомендации комсомольской ячейки поступил в финансовое училище. Я даже расхохотался, увидев этого веселого и неуемного парня в очках, с озабоченным лицом. "Формул, цифр всяких, Василий, заставляют запоминать наизусть много", - объяснил он.

Меня ждала другая дорога. Революция продолжалась, у нее еще было много врагов. Вот и стал я под боевое Красное знамя. Красноармейцем ходил в штыковые атаки против белополяков. Привык к походной жизни, армейскую службу сумел полюбить крепко. Понял, что без Красной Армии мне и дня не прожить.

...В 1930 году довелось мне учиться в Москве на курсах командного состава. Выбрал как-то свободный выходной день и отправился в Симоновскую слободу.

Увиденное поразило меня. Все вокруг было новое. На месте кривобоких слободских хатенок стояли большие каменные дома. И сам район уже назывался не Симоновским, а Пролетарским. Походил я, походил по незнакомым улицам и решил махнуть в Подлипки, где квартировал когда-то. Подошел к знакомому дому. В палисаднике увидел мужчину, возившегося с цветами.

- Дорого ли хозяин просит за свои георгины? - как можно веселее спросил я.

Мужчина, казалось, не расслышал моих слов. Тогда я подошел совсем близко и повторил вопрос.

И потерял дар речи. На меня смотрел Миша Климов. Тот самый Мишка, который во всем любил точность и порядок, который мучительно заучивал формулы, чтобы стать отличным финансистом молодой Советской России.

Мы долго тискали друг друга не в силах сказать что-то членораздельное. Потом он внимательно посмотрел в мои глаза и, медленно растягивая слова, сказал:

- Наконец-то нашелся командир, вот как хорошо-то...

Миша плохо слышал. Под Киевом в 1920-м он со своим эскадроном попал под артиллерийский обстрел неприятеля. Осколками разорвавшегося рядом снаряда убило его лошадь, а самого Климова взрывной волной отшвырнуло далеко в сторону. Командира эскадрона конники подобрали в глубоком беспамятстве. Последовали долгие месяцы лечения. За несколько дней до нашей встречи врачи снова осматривали его и вынесли суровый приговор: нужен покой и только покой.