Праздник - Геннадий Вальдберг

Лешка поколебался... А, черт с ней! В конце концов, он заработал.

- Для нас стараются, - чиркнула спичкой Лариса. - Но и мы на экспорт, небось, хорошие делаем.

Сигарета была вкусная. Давно Лешка таких не курил. В посылке как-то прислали, но пришлось Желтку уступить. А то бы следующую посылку до дембеля б дожидался.

- У вас, в Москве, все, небось, такие вот курят?

Лешка присел на угол стола. Такую сигарету курить - и кистью махать?... Ничего, подождет.

- Угостили? - чтобы что-то сказать, спросил он.

- Да. Из ваших один.

Лариса сидела напротив, положив ногу на ногу. Аккуратная, отутюженная, с голубинками теней над глазами.

"А болгары, небось, со щепками курят", - подумал Лешка. А еще подумал, что сиди Лариса тут без него - ни за что ногу на ногу класть бы не стала. И сигарет бы не трогала, и халат бы давно застегнула. Но вбили ведь в голову на экспорт все самое лучшее!

Серый ручной вязки свитер облегал ларисину грудь, и Лешка угадал два тяжелых соска под грубыми нитками. Только смотрели соски не вперед, а чуть в стороны, будто глаза, если задумаешься и смотришь в пространство. Лешка до того реально это представил, что даже в глазах зарябило. А сквозь рябь проглянуло другое: как стоит Лариса вечером перед зеркалом и этот вот свитер снимает...

- У вас в Москве хорошо, - почему-то поежившись, будто и вправду была без свитера, сказала Лариса. - Магазинов много. Всегда что-нибудь изящное купить можно. Народу только полно. Потолкаешься день-другой - и домой тянет.

- А зачем же толкаться? Будто кроме ГУМа и ЦУМа пойти больше некуда?

- Театры, музеи, конечно, - поправилась Лариса. - Мы вот в последний раз во Дворце Съездов были. Такой там буфет замечательный.

- Значит, не хотела бы в Москве жить?

- Как сказать. Да меня и не звали. В этом деле уж как посчастливится.

- А сама-то откуда?

- Из-под Чернигова. После школы в Киев учиться поехала. С институтом не вышло, зато в техникум приняли. А там лейтенантик один. Любовь - не любовь, да назад-то, в деревню, знаешь неохота как было? Вот и завез в эту даль. А сам по году в плаванья ходит.

Лешка кивнул. Он уж слышал такое. Того - длинный рубль поманил, тот - с законом повздорил. По доброй воле на Север только в романах да в маминых теориях ездят.

- А дальше-то что?

- Ничего.

И Лешка чуть дымом не поперхнулся. Это вот "ничего" (оно у Лешки в ушах как эхо вдруг раскатилось; "ни-че-го" - ведь слово какое!) - каким-то непонятным образом наизнанку все вывернуло. Ведь все, что прежде он слышал непременно счастливым концом венчалось. Условия жанра навязывали. Помаялся, дескать, получи что положено. А что положено? Да и кто положил?... И киваешь как будто китайский болванчик. Потому что видишь, что - ложь, что рассказчик себя обманул и теперь на тебе свой обман опробует. И суд ему твой - как корове топор. Ему бы во лжи укрепиться. Что, вот, не один, и другие так думают. И мило, уютно так все получается, веревочки все в узелочек завязываются... А тут - "ни-че-го"!

- А ты не боишься? - спросил он Ларису.

- А чего же бояться?

- Да так, - и щелкнул пальцем по кончику сигареты - и чуть со стола не слетел: - Да ты посмотри! А ведь - щепка!...

- Не может быть! - Лариса взяла сигарету, повертела перед глазами. - А еще говорили... - и вдруг рассмеялась. Сначала хотела расстроиться, но смех сквозь обиду прорвался. И так заразительно вышло, что Лешка тоже не удержался.

- На, другую возьми, - раздавила она окурок в консервной банке.

- Нет. Не хочу... Ха-ха-ха, - Лешку прямо трясло. - На экспорт дрова нам прислали!

- Напрасно. Бери!

- Хорошо, - и сунул сигарету за ухо. - Сначала с витриной покончу.

Теперь и витрина стала другой. Мазок и шлепок - кисточка летать по этой витрине хотела.

- Я тебе ее как витраж распишу! Пикассо от зависти лопнет!

Лариса снова села на стул, но ногу на ногу класть не стала. Сдавила колени, а потом и халатом укрыла.

- Ты не сердись, - уже не смеялся Лешка. - Со мной так бывает.

- Что бывает? - не поняла Лариса.

Но Лешка не ответил, намазал синим над Кремлевской стеной, наплел пучки облаков (амурчиков только б сюда!) и проткнул лучом солнца.

- Раскрыться всегда тяжело, - сказал он. - То есть, собою сделаться. Ведь здесь не поймешь, наобум тычешься - то ли сердце замрет, то ль от смеха подавятся.

Облака получились тяжелые, вот-вот край стены зацепят

- и он подмазал их синим, загнал чуть повыше.

- Ведь я тебя обидеть хотел.

- Зачем же обидеть? - ларисины глаза тоже вверх потянулись.

- А так. Чтоб свое при себе оставить. Мол, моя тайна - это моя. Пусть-ка другой сперва раскошелится.

- А ежели нет?

- Чего нет?

- Тайны никакой нет?

- Так не бывает. Она у каждого есть, - но на минуту перестал рисовать. - А ежели нет, то и жить не стоит.

- И какую ж ты тайну придумал?

- Э-э, так нельзя, - он взял тряпку и вообще смахнул облака. Без них как-то лучше. А на освободившемся месте нашлепал разноцветные точки. Думаешь, звезды? Салют сделаем. - Но Лариса продолжала смотреть, глаза ее были совсем рядом. Большие, лучистые. И зачем только синим намазала? - У Джека Лондона рассказ такой есть. Одна старая сводня невесту науськивает. Мол, мужчина - дурак, все ему сразу давай. А получит свое - на других женщин зарится. Потому ты ему не спеши уступать. Всегда что-то где-то припрячь. Чтоб загадка осталась. Только тупица та старуха была. Божий дар с яичницей путала. Потому что тайна - это как краска из тюбика: давишь, давишь - а всегда остается. А если припрятал - какая ж тут тайна? Обычный обман получается.

- Бросил он ее, значит?

- Нет. Просто без любви до смерти прожили.

- Страшно-то как.

- Страшно, - согласился Лешка. Лариса опустила глаза, и в магазине как будто темнее стало.

- И какую ж во мне ты тайну увидел?

- А тайну не видят. Ее только чувствуют... Что веришь во что-то. Из меня, вот, художника сделала. Не мазилку какого-нибудь... И Светке про то ж говорила. Светке - ей сапоги подавай. А тебе - не-ет... Я ведь думал вчера: развлеченье придумала...

- Витрину хотела украсить.

- Витрина-витриной...

Лешка, наверно, еще бы что-то сказал, но тут под самым окном остановилась машина.

- Тьфу, черт! Пс хватало еще и комендатуру попасть!

- Если патруль - не пушу, - сказала Лариса, застегнула халат и двинулась к двери.

За дверью послышались голоса. Лешка их сразу узнал: Желток со приятели. Лариса хотела их не пустить. Но таким откажи. В магазин ввалился Пашка Дзиворонюк, а за ним и сам Женька. Третьего, видно, на стреме оставили.

- Лариса Петровна!... Ну как же, Лариса Петровна?!...

Пашка - разнузданный хлыщ. Войти не успел, уже Ларису за все места щипнул и похлопал. Лариса хотела от него отстраниться, схватила за руку - и тогда Пашка рукопожатие разыгрывать начал.

Желток подхихикивал. Его узкие глазки с мороза слезились, и он их утирал, будто плакал.

- Такие друзья, и в такую минуту... - молол Пашка. Если бы Лариса взбрыкнула, сказала б: валите отсюда! - то Лешка бы сразу вмешался. А она тушевалась, не знала себя как вести - и он отвернулся к окну, как будто бы всех их не видит. Но они, в отличие от Лешки, его очень быстро заметили.

- А это тут кто? - вдруг перестал бормотать Пашка.

- Макин, что ты тут делаешь? - подошел к столу Женька.

- Ослеп что ль? Витрину малюю!

- Лариса Петровна... - впрочем, голос у Пашки стал неигривый. - Так вот почему нас пускать не хотели? Невовремя, значит? А в последний разок были, вроде бы, кстати?...

Но Лариса продолжала молчать. Нет, не даром, выходит, трепались и на Пашку пальцем показывали. Как домой ведь к себе заявился. И еще недовольного корчит.

- А подарки, подарки!... - не унимался Пашка. - Нет, приятель Желток, не в столицах живем, и не с нашим свиным, братец, рылом!...

Это становилось невыносимо. Лешка вытащил из-за уха сигарету, сломал пополам, еще раз... Пашку он всегда ненавидел. Как Желтка и всю его свору. Но сейчас Пашка последнюю точку ставил. К рубежу подводил, за которым уж все!

На самом деле, еще месяц назад Лешка думал, что рубеж уже пройден. Когда его в городе в самоволке накрыли. День был поганый. Оттепель. Снег. В такую погоду только бегом, в магазин и обратно. И надо было на батин "козел" посреди улицы налететь. Лешка - во двор, и тут просчитался. Если б в подъезд и на верхний этаж, может, в квартиру кто пустит? Или, если люк не закрыт, на чердак и на крышу. Но посреди двора малышня на коньках ковырялась, и Лешка подумал - пацанов-то давить не поедет. А Пашка поехал. Прямо по льду. Пацаны кто куда расшарахались. А Лешка упал...

- А в газетах вон пишут, москали лучше бегают! - сквозь зубы процедил Пашка. И это вот "москали" похлеще ножа полоснуло. Лешка в эту минуту, может впервые, Борьку Теплицкого понял. Когда всякая мразь "жидом" тебя тычет!...

- А мы твоего дружка, Кенжибая, на губу отвезли, - не придумал ничего лучшего как похвалиться Женька. - Минут двадцать назад. Прямо оттуда... Артачился, падла. Больным прикидывался. Но ничего. Там подлечат.