Автобиография красного - Энн Карсон

class="v">Я тебя теперь совсем не знаю, она стояла в дверях его комнаты, прислонившись к косяку.

Во время ужина внезапно пошел дождь,

и теперь закат застал врасплох капли на окне. Затхлый уют детских приготовлений ко сну

наполнил комнату. Любовь не

делает меня ни мягким, ни добрым, думал Герион, – они с матерью смотрели друг на друга

с разных берегов закатного света.

Он клал в карманы деньги, ключи, пленку. Она постучала сигаретой

о тыльную сторону ладони.

Я сегодня положила тебе в верхний ящик несколько чистых футболок.

Ее голос описал круг

вокруг всех тех лет, что он провел в этой комнате. Герион посмотрел на себя.

Это чистая, сказал он,

она должна так выглядеть. Футболка была дырявая.

БОГ ЛЮБИТ ЛОЛУ красными буквами.

Хорошо, что она спину не видит, подумал он, надевая куртку и засовывая

в карман фотоаппарат.

Во сколько ты будешь дома? спросила она. Не очень поздно, ответил он.

Его наполнило чистое, отчетливое желание уйти.

Так что тебе нравится в этом парне в Геракле можешь мне рассказать?

Могу ли я тебе рассказать, подумал Герион.

Тысячи вещей, о которых он не мог рассказать, нахлынули на него. Геракл разбирается

в искусстве. С ним интересно разговаривать.

Она смотрела не на него, а мимо него, засовывая так и не зажженную сигарету

в нагрудный карман рубашки.

«Как выглядит расстояние?» – это простой прямой вопрос. Оно тянется от безмерного

внутри к границе

того, что можно любить. Зависит от освещения. Зажечь тебе? спросил он,

вытаскивая спички

из кармана джинсов и подходя к ней. Нет спасибо милый. Она повернулась, чтобы уйти.

Мне правда пора перестать.

X. Вопрос секса

Это вопрос?

Мне пора домой.

Хорошо.

Они продолжили сидеть, как сидели. В машине на обочине шоссе, далеко от города.

Холодный ночной запах

проникал в окна. Молодой месяц, белый как ребро, плыл по кромке неба.

Наверное я из тех кому никогда не получить удовлетворения,

сказал Геракл. Герион ощутил, как все его нервы подступили к поверхности тела.

В каком смысле удовлетворения?

Ну просто – удовлетворения. Не знаю. Откуда-то издалека, дальше по дороге, донесся звук

рыболовных крючков, скребущих дно мироздания.

Ну знаешь. Удовлетворения. Герион думал изо всех сил. Сквозь него проносились языки пламени.

Он осторожно искал, как подступиться

к вопросу секса. Почему это вопрос? Он понимал,

что людям нужны

друг от друга проявления внимания, так ли важно, какие именно?

Ему было четырнадцать.

Секс – это способ узнать другого человека,

сказал однажды Геракл. Ему было шестнадцать. Горячие неупорядоченные части вопроса

пробивались наружу из каждой трещины в Герионе,

он бил по ним, чтобы загасить, у него вырывался нервный смех. Геракл посмотрел на него.

Внезапно спокойный.

Всё в порядке, сказал Геракл. Его голос омыл

и раскрыл Гериона.

Скажи, начал Герион, он собирался спросить: Люди, которым нравится секс,

тоже задаются вопросом о нем? –

но слова вышли не те: Люди правда думают о сексе каждый день?

Тело Геракла напряглось.

Это не вопрос это обвинение. Что-то черное и тяжелое опустилось

между ними, как запах бархата.

Геракл повернул ключ зажигания, и они запрыгнули на спину ночи.

Не касаясь друг друга,

но соединенные изумлением, как два параллельных пореза в одной плоти.

XI. Аид

Иногда путешествие становится необходимостью.

ДУХ ТАЙНО ПРАВИТ В ОДИНОЧКУ ТЕЛО НИЧЕГО НЕ ДОСТИГАЕТ –

это то, что ты инстинктивно

знаешь в четырнадцать и всё еще помнишь, несмотря на ад в голове,

в шестнадцать. Они написали эту истину

на длинной стене здания старшей школы в ночь перед отъездом в Аид.

Аид, родной город Геракла,

находился на другом конце острова, в четырех часах езды на машине, город

небольшой и незначительный,

не считая одной вещи. Ты когда-нибудь видел вулкан? спросил Геракл.

Герион посмотрел на него, чувствуя, как в боку

зашевелилась душа. Он написал матери полную лжи записку

и прикрепил ее на холодильник.

Они сели в машину Геракла и отправились на запад. Холодная зеленая летняя ночь.

Активный?

Вулкан? Да последний раз извергался в 23-м. Выбросил в воздух

сто восемьдесят кубокилометров породы

вся округа была в огне шестнадцать кораблей перевернулось в бухте.

Бабушка говорит

воздух в городе раскалился до семисот градусов по Цельсию.

Бочки

с виски и ромом взрывались на главной улице.

Она видела извержение?

Смотрела с крыши. Сделала фотографию – три часа дня а как будто полночь.

А что стало с городом?

Поджарился. Был один выживший – заключенный в местной тюрьме.

Интересно что стало с ним.

Спросишь об этом у моей бабушки. Это ее любимая история –

Лавамен.

Лавамен? Геракл широко улыбнулся Гериону, они вылетели на автостраду.

Тебе понравится моя семья.

XII. Лава

Он не знал, сколько проспал.

Черная невентилируемая ночь. Было жарко, он лежал неподвижно, в том смысле, что движение

стало воспоминанием, которое он не мог отыскать

(как и другие) на дне огромной слепой кухни, где он был погребен.

Он чувствовал дом полный спящих людей,

лежащих как хлеба на полках. Слышал ровный торопливый шум,

наверное, вентилятор дальше по коридору,

обрывок чьего-то голоса вырвался и пролетел мимо, – казалось,

уже давно, – неся за собой

дурную пыль своего сна, она коснулась кожи Гериона. Он думал о женщинах.

Каково это, быть женщиной

и вслушиваться в темноте? Черная мантия тишины простирается между ними,

как геотермальное давление.

Движение насильника вверх по лестнице кажется медленным как лава. Она вслушивается

в пустое пространство, где

находится его сознание, движущееся к ней. Лава может двигаться очень медленно,

за девять часов – дюйм.

Цвет и текучесть меняются в зависимости от температуры: от темно-красной и твердой лавы

(менее 1800 градусов по Цельсию)

до ярко-желтой и абсолютно