Похищенные часы счастья - Оливия Уэдсли

Несмотря на свой архисовременный вид, Гюг вполне заслуживал данное ему прозвище Аполлона. В двадцать лет он был очень красив, но имел несколько изнеженный вид; сейчас же, к сорока годам, печать мужественности и следы пережитых чувств придавали его лицу особое благородство.

Глядя на Диану, он почувствовал вдруг, что она за ним наблюдает, поднял глаза и встретился в зеркале с ее смеющимся взглядом.

— Значит, вы знали, что я здесь? — сказал он, быстро подходя к ней.

— Я пела для вас, — сказала она, наклонив голову, — разве вы не почувствовали этого, о, бессердечный Дон-Жуан!

— Мне очень жаль, что я не знал этого, — ответил он поспешно, — спойте еще раз, может быть, вы не обманетесь в своих ожиданиях.

— Эта песня нуждается в аккомпанементе, — сказала Ди. — Чудесная музыка, не правда ли? Она как будто проникает в кровь и зажигает жизнь! Я слышала «Кармен» во Франции и Испании.

Гюг снял ее руки с клавишей.

— Пойте, я буду играть, — сказал он.

— Вам нельзя, — сказала она, и ее лицо задрожало от смеха, — в этот час ночи. Я хотела сказать — утра. Могут войти…

— Никто не может войти, — поспешил он ее уверить. — Хозяин квартиры — единственный человек в доме, кроме нас (мой слуга не ночует сегодня дома), но он не услышит, а если услышит кто-нибудь с улицы, то подумает, что это я занимаюсь по утрам музыкой.

Он бравурно заиграл песнь тореадора. Диана слушала, стоя рядом с ним, губы ее были полуоткрыты, глаза сверкали.

— Где бы раздобыть кастаньеты? — воскликнула она.

Она окинула взглядом комнату, подбежала к столу и, схватив два пучка нарциссов, прикрепила их к волосам; ее маленькое личико выглядело вызывающе под цветами.

— Ну, вот, — воскликнула она, — накинув на плечи в виде шали шелковый платок, лежавший на кушетке. — Начните сначала.

Гюг сыграл вступительные такты, и Диана начала исполнять знаменитый танец.

Он смотрел на нее сквозь опущенные веки.

Она казалась сейчас пламенем, порывом, экзотическим цветком, в каждом ее движении, в развевающихся волосах, в полуоткрытых губах искрилась радость жизни.

— Пойте, — сказал он ей тихим голосом, играя вступление к песне любви.

Голос Дианы привел его в изумление — в нем слышалась глубина и сила. Это был, правда, необработанный, но выдающийся голос.

Опьяняющий запах нарциссов стал сильнее, как будто бьющие через край жизненные силы Дианы оказывали влияние даже на цветы.

Гюг прекрасно играл. Музыка, радость, любовь, казалось, заполнили комнату. Последние ноты прозвучали, как любовный призыв, и Диана, обессиленная, бросилась на кушетку. Гюг приблизился к ней; она взглянула на него, все еще во власти музыки.

— Кармен! — сказал он сдавленным голосом.

— Дон-Жуан! — воскликнула она, смеясь.

Он схватил ее за руки. Он вспомнил поездку домой в предрассветной мгле, сонное лицо Дианы, прижавшееся к его плечу, ее полураскрытые губы, ее беспомощный вид.

Тогда она была так близко. Он поднял руку и обнял ее.

— Кармен! — повторил он вдруг охрипшим голосом.

Гюг увидел, как краска сбежала с пылающего лица Дианы, почувствовал, как бешено забился пульс под его рукой, как вся она задрожала от его легкого прикосновения. Его глаза остановились на ее губах, готовых к поцелую. Он понял, что победил. Но в эту минуту с улицы раздался смех и голос Виндльсгэма, зовущий его по имени.

ГЛАВА III

Непрошенный гость

Гюг вскочил с сердитым восклицанием.

— Если вы не возражаете, — сказал он порывисто, — пройдите в мою комнату, я еще не успел приготовить ее для вас, возьмите сами все, что вам понадобится, и ложитесь спать.

Он отворил перед ней двери спальни, внизу Виндльсгэм звонил, не переставая.

Диана быстро взглянула на Гюга и молча прошла в спальню; Гюг поспешно закрыл за ней дверь.

Оставшись в одиночестве, он отчаянно выругался, окинул комнату беглым взглядом, вышел и стал быстро спускаться по лестнице.

Виндльсгэм стоял, прислонившись к дверям, и чуть не упал на впускавшего его Картона.

— Дружище Гюг! — воскликнул он, хватаясь за Картона, как за точку опоры. — Что за ночь, а! Вы удачно выпутались из этой истории, — он стал, покачиваясь, подниматься по лестнице, — но как вам удалось это сделать?

— Идите скорее, — сказал нетерпеливо Гюг. — Клянусь Богом, Тэдди, иногда вам приходят в голову дикие идеи. Чего ради, черт возьми, вздумалось вам явиться сюда в такой час? Почему вы не отправились прямо к себе домой?

Виндльсгэм повалился на кушетку и громко зевнул.

— Во-первых, я хотел узнать, как вам удалось удрать оттуда, старый вы хитрец, во-вторых, зачем было мне идти к себе домой, когда я хотел вас видеть, а вы живете здесь?

Он весело взглянул на Картона, его возбужденное лицо все дрожало от смеха.

— Вам хорошо рассуждать, когда я замучен до смерти, — добавил он бесшабашно.

Против своей воли Картон улыбнулся. Он стал готовить кофе.

— Вы отправитесь домой немедленно после того, как мы напьемся кофе, — сказал он. — Я вас провожу.

— Согласен, — отвечал Виндльсгэм; затем мысли его вернулись к прежнему. — Как вам удалось выйти чистым из этой истории? — снова спросил он.

— Я выпрыгнул из окна — приключение в стиле Шерлока Холмса — и добрался до пустыря, — коротко отвечал Картон. — Оттуда я приехал домой, вот и все.

Виндльсгэм покивал с сонным видом.

— Чисто сработано!

— Попадись я там, меня бы непременно провалили на следующих выборах, — объяснил Картон.

Виндльсгэм снова утвердительно кивнул.

— Вы вообще родились под счастливой звездой, — сказал он. — Мне кажется, вы можете достигнуть всего, чего пожелаете. — Он с восхищением взглянул на Картона и продолжал торжественно:

— Вы — победитель жизни. — У вас есть все — красота, ум, счастливая судьба и удача!

— Перестаньте болтать вздор, Тэдди, — произнес Картон. — Вы пьяны, дорогой мой. Вставайте, я отвезу вас домой.

Виндльсгэм послушно встал.

Они шли по пустынной, уже залитой солнцем улице. Пробило пять часов.

— Кошмарная ночь, — сказал отрывисто Виндльсгэм.

Свежий, прохладный воздух подействовал на него отрезвляюще, он выпустил руку Картона. — Жизнь, в общем-то, хорошая штука, мы сами портим ее, — он снова покачнулся: — Если бы можно было начать все снова, опять быть молодым, опять иметь новые возможности, может быть тогда что-нибудь и удалось бы сделать в жизни, не правда ли?

В его бессвязных словах была какая-то доля истины — это поразило и почему-то рассердило Гюга.

— Новые возможности, — повторил он, нахмурившись, — то есть, другими словами, возможность повторить те же глупости. Нет, благодарю покорно.