Ученик еретика - Эллис Питерс

— Расскажи о своем хозяине, — спокойно предложил Радульфус. — Ты был с ним до последних дней. Как он исполнял свой христианский долг на протяжении путешествия?

— Он не забывал о посте и молитве и исповедовался по возможности часто. И нигде за ним не замечали ничего дурного. В Священном Граде мы посетили все наиболее выдающиеся святыни и останавливались в монастырях. Хозяин не скупясь платил за приют, и все к нему относились с уважением, как к человеку доброму и набожному.

— Но открывал ли Уильям Литвуд кому-то свои воззрения, провозглашал ли явно свои ереси? Или он втайне упорствовал в прежних заблуждениях? — не унимался Герберт.

— Беседовал ли он с тобой о подобных вещах? — спросил аббат, пресекая вмешательство.

— Редко, милорд аббат, да я и не слишком хорошо разбираюсь в подобных материях. Я не могу свидетельствовать об образе мыслей моего хозяина, но поведение его, уверяю вас, было добропорядочным.

Лицо Илэйва казалось непроницаемо спокойным, и все же трудно было поверить, что юноша ничего не понимает в глубоких материях и не проявляет к ним интереса.

— Посылал ли он за священником, когда почувствовал приближение кончины? — мягко расспрашивал Радульфус.

— Да, он исповедался и немедленно получил отпущение грехов. Уильям Литвуд умер как истинный сын Церкви. Во время путешествия он исповедался при каждом удобном случае, особенно после того, как на обратном пути заболел. Месяц мы провели в монастыре Святого Марцелла, пока хозяин не поправился. Там он часто беседовал с братией: в монастыре дозволялось рассуждать о вере, высказывать сомнения, к подобным беседам относились с пониманием. Уильям Литвуд всегда открыто говорил о том, что его тревожило, а в монастыре не считалось грехом размышлять о святынях.

Каноник Герберт с холодной подозрительностью взглянул на юношу.

— Где находится монастырь Святого Марцелла? Как давно вы там останавливались?

— Это было весной прошлого года. Мы отправились в путь в начале мая с партией паломников из Клюни, намереваясь посетить монастырь Святого Иакова в Компостеле и отслужить там благодарственный молебен о выздоровлении. И мне, и хозяину казалось, что он уже здоров, но болезнь продолжала развиваться, и по пути нам пришлось несколько раз останавливаться. Монастырь Святого Марцелла находится неподалеку от Шалони, на реке Сене. Это дочерняя обитель Клюни.

При упоминании Клюни Герберт громко фыркнул и отворотил свой внушительный нос. Клюни — богатый монастырь, где неустанно заботились о паломниках, предоставляя пищу и кров не только французам, но с недавних пор и англичанам. Однако для лиц, приближенных к архиепископу Теобальду, Клюни являлся гнездом, откуда выпорхнул Генри Винчестерский, заносчивый соперник, с которым трудно было поладить.

И все же Илэйв был тверд в намерении отстаивать доброе имя обители Клюни.

— Там недавно умер один брат, который писал и поучал о подобных вещах, другие братья перед ним благоговели, как перед святым. Он не считал грехом прибегать к суждениям разума, и настоятель Клюни был того же мнения. Когда этот брат заболел, он перевел его в другой монастырь ради поправки здоровья. Мне довелось слышать, как этот брат уже почти в последние дни своей жизни читал и толковал Евангелие от Святого Иоанна. Я слушал и дивился. Это было незадолго до его смерти.

— Какая самонадеянность! Пытаться при ложном свете человеческого разума рассмотреть великие тайны! — с кислой миной процедил Герберт. — Священные истины должно принимать без рассуждений, простому человеку не подобает над ними умствовать. Как звали того брата?

— Пьер Абеляр, родом из Бретони. Он умер в апреле, а мы отправились в Компостелу в мае.

С именем Пьера Абеляра у Илэйва были связаны только светлые впечатления от его проповеди, которые до сих пор не изгладились. Иное дело Герберт.

Каноник вздрогнул и выпрямился, будто вырос на полголовы, так иногда свеча неожиданно выбрасывает пламя.

— Да знаешь ли ты, глупая легковерная душа, что Пьера Абеляра дважды осуждали как еретика! Много лет назад его писания о Святой Троице были сожжены, а сам автор посажен в тюрьму. А три года назад Сансский собор снова обвинил Абеляра в ереси и приговорил его труды к сожжению, а самого сочинителя к пожизненному заключению.

Однако аббат Радульфус, как оказалось, знал об этом деле куда лучше каноника Герберта, хоть и вел себя менее шумно.

— Обвинение это вскоре было снято, — сухо заметил Радульфус. — И автору, по просьбе аббата, дозволили уехать в Клюни.

Герберт проявил неосторожность, и ответ его был скоропалителен.

— На мой взгляд, Абеляр не заслужил помилования. Не следовало отменять приговор.

— Приговор был отменен Святейшим Папой, — мягко напомнил аббат, — который не может заблуждаться.

Вряд ли Радульфус намеревался уязвить Герберта, однако сказано сие было не без ехидцы.

— То же можно сказать и о приговоре. — еще более опрометчиво заявил Герберт. — Его Святейшеству представили неверные сведения, и потому он отменил приговор. Он вынес это непогрешимое суждение на основании сведений, ему данных.

Илэйв сверкнул глазами и проговорил будто про себя, но так, чтобы все услышали:

— По определению, что та же самая вещь не может быть своей противоположностью, мы заключаем: одно из суждений ошибочно. Но ошибочным может оказаться как первое, так и второе суждение.

«И кто бы посмел сказать, — с удовлетворением заметил Кадфаэль, — что этому юноше не понятны философские доводы! Паренек не упустил ни единого слова из бесед, которые ему довелось слышать на пути в Иерусалим! И знает он гораздо больше, чем о том заявляет. Хоть на миг, но парень заставил Герберта покраснеть и умолкнуть».

Но этого мгновения оказалось достаточно для аббата. Разговор принимал опасный оборот, и Радульфус решительно пресек его.

— Его Святейшество Папа наделен огромной властью. Его непогрешимая воля может равно и осудить, и даровать прощение. Я тут не вижу никаких противоречий. Каких бы взглядов ни придерживался Уильям Литвуд семь лет назад, умер он паломником, в состоянии благодати, исповедавшись и получив отпущение грехов. Я не вижу препятствий для похорон Уильяма Литвуд а в стенах монастыря. Его желание покоиться на монастырском кладбище будет удовлетворено.

Глава третья

Направляясь после обеда к своим травяным грядкам, Кадфаэль встретил во дворе Илэйва. Юноша как раз спускался по ступенькам странноприимного дома, сияя, будто только что отполированный и наточенный, предназначенный для тонкой работы инструмент. Илэйв был все еще возбужден и готов к отпору: уж слишком много препятствий пришлось ему преодолеть, доставляя гроб с телом хозяина к желанному месту упокоения. Лицо Илэйва еще сохраняло выражение непримиримости, и прямой острый нос, казалось, был нацелен на невидимого врага.

— Ты, того и гляди, укусишь! — улыбнулся Кадфаэль, подходя поближе к юноше.

Илэйв растерянно взглянул на него, не зная, как отвечать: от самого безобидного человека порой можно ожидать неприятностей. Наконец юноша улыбнулся, и напряжение почти исчезло с его лица.

— Только не тебя, брат! Да, пришлось показать клыки, но ведь меня к этому принудили.

— Аббат наш стоит за тебя горой, и твоя просьба удовлетворена. Но уж ты старайся помалкивать, пока тот чужак не уедет. Молчание — лучший способ избегнуть опрометчивых слов. А еще лучше соглашаться со всем, что бы ни изрекли прелаты. Но это, похоже, не для тебя.

— Я словно бы пробираюсь по лесу, где за каждым кустом — вражеский лучник, — признался Илэйв. И добавил доверительно: — Ты рассуждаешь не как обыкновенной монах.

— Обыкновенных монахов ты здесь и не найдешь. Я вот что еще скажу тебе: слушая пространные рассуждения богословов, я думаю о том, что Бог говорит с нами на всех языках и любое слово, обращенное к Нему или сказанное о Нем, не нуждается в толковании. И если слово это идет от сердца, не надо никаких оправданий. Как твоя рука? Нет воспаления?

Илэйв переложил шкатулку в другую руку и показал заживающий рубец на ладони, еще слегка припухший и розовый вокруг белых шрамиков.

— Пойдем ко мне в сарайчик, если ты не слишком спешишь, — предложил Кадфаэль. — И я опять сделаю перевязку. После этого считай, что ты здоров. — Кадфаэль взглянул на шкатулку, которую юноша держал под мышкой. — У тебя дела в городе? Не к родственникам ли Уильяма ты собрался идти?

— Да, надо сообщить им о назначенных на завтра похоронах, — сказал Илэйв. — Родные обязательно придут. Они очень дружные люди, меж ними никогда не было раздоров. Супруга Жерара, его племянника, обихаживает всю семью. Я должен пойти и уведомить их обо всем. Но спешить некуда: уж если я пойду, то пробуду там до вечера.

Дружески беседуя, Илэйв и Кадфаэль прошли через двор, миновали обнесенный густой изгородью сад с цветущими розами. Вскоре они достигли огорода, где запах нагретых солнцем трав окружил их благоухающим облаком. Они шагали по дорожке из гравия меж гряд, от которых волной поднимались сладостные ароматы.