Лети, майский жук! - Кристине Нёстлингер

— А где наши гномы? — спросил он.

Я опять не ответила. Мальчик закричал:

— Мама, наших гномов нет! Ни одного!

На что женщина ответила:

— Геральд, не болтай! Пропало больше, чем какие-то гномы! — и улыбнулась мне. У нее было веселое лицо.

— Гномы не пропали, — утешила я мальчика, — они на лужайке, за домом.

Женщина оказалась невесткой госпожи фон Браун, а дети — ее внуками. Их звали Хильдегард и Геральд. Они собирались ехать в Тироль, к бабушке, старухе фон Браун. Но поезда больше не ходили. И машин до Тироля не было. Впрочем, молодой фон Браун вовсе не хотелось ехать к свекрови. Ее муж, сын старухи, погиб. У молодой Браун была в городе квартира. Но в соседний дом угодила бомба. И теперь в их квартире не было ни окон, ни ламп, а из мебели торчали осколки. Вот они и решили переехать сюда.

Молодая фон Браун была своя в доску. Она сразу поняла, что с моим отцом. Сказала, что своего мужа тоже бы прятала. Но он этого не хотел. Считал, что нет ничего лучше на свете, чем надеть гитлеровскую форму, забраться в самолет и стрелять по английским летчикам. А теперь он мертв. И виновата в этом, считала госпожа Браун, старая ведьма! Она имела в виду свекровь.

Да, молодая фон Браун была наш человек. Дети понравились мне меньше. Они без конца повторяли: «наш сад», «наш дом», «наши деревья». А про дядек в салоне говорили: «наш дедушка», «наш дядя Фридрих». Им разрешили снять чехлы с мебели и развернуть ковры. И у них были ключи к обоим летним павильонам.

На следующее утро я делала свой обычный обход. У проволочной изгороди меня поджидала Ангел с коляской. Сегодня она была особенно разодета — в роскошном бархатном платье, на свежевымытых крутых локонах красовался сиреневый бант. Мою же голову не мыли давным-давно — у нас не было мыла. Я скорчила рожу:

— Бэ-ээээ!

Возле меня возник Геральд и повторил вслед за мной: «Бэ-ээээ!» Ангел потеребила локон.

— Здравствуй, Геральд. Где ты так долго пропадал? Теперь ты здесь живешь? Будешь жить с ней? — Ангел показала на меня.

Геральд повторил свое «Бэ-ээээ!» Ангел еще раз ткнула в мою сторону.

— Эта все время говорит, что у нее есть коляска, а на самом деле у нее ничего нет.

В ответ на это Геральд заорал:

— Есть, есть! Сам видел. Она в салоне. Такая дорогая, что ее нельзя вывозить в сад. Она вся в бриллиантах и жемчугах!

Ангел оторопело уставилась на нас, потом принялась лихорадочно заталкивать кошку в коляску.

— Отпусти кошку! — закричал Геральд.

— Отпусти кошку! — заорала я.

— Это моя кошка!

Появились Хильдегард с моей сестрой. Мы перелезли через изгородь, схватили коляску и принялись сдирать с кошки платье. Кошка царапалась. Наверное, ей было больно: платье было чересчур узким. Наконец нам удалось раздеть кошку. Она вырвалась от нас и побежала, прихрамывая на одну лапу. Ангел стояла рядом и, рыдая, бормотала:

— Какие вы подлые! Это моя кошка. Это моя коляска! Моя! Моя!

Геральд поднял коляску и изо всех сил швырнул ее в кусты смородины. Розовое одеяльце и розовая подушка вывалились. Геральд наступил на одеяльце и запрыгал по нему.

— Это твоя кошка! Это твоя коляска! Это твое одеяло!

Ангел убежала. Мы кидали ей вдогонку камни, еловые шишки и орали:

— Дура набитая! Чокнутая! Беги, беги! Расскажи мамочке!

Потом перелезли через изгородь и кинулись со всех ног домой. Боялись матери Ангела — Архангела. Рванули в комнату дядек. Сестра стала объяснять ребятам нашу игру. Внуки фон Браун тоже были что надо!

Страх господина советника

Разбитые окна

Жаркое и гуляш

После обеда советник с советницей оставили свою виллу. Но не ради прогулки. За ними приехала машина. Они запихали в нее чемоданы и подушки. Часть груза поместили поверх машины, привязав его веревками. Советница сморкалась в платочек. Мы стояли у ворот, безмолвно наблюдая за происходящим. Погрузив все эти чемоданы, подушки и коробки, советник подошел к нам и попросил Геральда:

— Позови, пожалуйста, маму!

Геральд крикнул:

— Мама, мама, господин советник тебя зовет!

Пришла госпожа фон Браун. Советник ей поклонился.

— Госпожа фон Браун, хочу с Вами попрощаться.

И всхлипнул.

— Моих верных друзей, моих собак, мне пришлось застрелить.

Он показал на машину.

— Видите, я собрал свое добро. Все необходимое для жизни.

И добавил шепотом:

— Конец! Всему конец! Дальше некуда!

Потом еще тише:

— Имею точную информацию — русские уже в Пуркерсдорфе!

Советник протянул руку Браун.

— Уважаемая госпожа фон Браун, уезжайте с детьми!

Это так страшно! Русские совсем близко!

— Все страшно, дорогой господин советник, — ответила фон Браун.

Советник, покачав головой, пошел к машине. Машина сразу же тронулась. Советница, рыдая, помахала нам.

Теперь мы могли без опаски залезть в дом напротив. Геральд и Хильдегард перебежали улицу и перелезли через забор. Никого вокруг не было. Я тоже перебежала улицу. Потом повисла на заборе, зацепившись платьем из покрывала, упала в смородину и поползла на четвереньках к Хильдегард и Геральду. Ждали сестру. Она стояла у ворот, разговаривая со стариком Ваврой. Наконец Вавра ушел к себе. Сестра прогалопировала через улицу, перебралась через забор и плюхнулась рядом с нами.

— Вавра угостил меня яблоком. — Она вынула яблоко из кармана и откусила кусочек. Передала мне. Я тоже откусила кусочек, передала Геральду. Вчетвером мы быстро сжевали яблоко, следя, чтобы никто не откусывал помногу. Затем направились к открытому окну. Оно оказалось слишком маленьким. И, кроме того, от него до пола кладовки было метра три.

Мы поползли к задней стене дома и там увидели стеклянную веранду. Залезли на грушу, росшую возле веранды, с нее пробрались на крышу. А уже с крыши спрыгнули на балкон. Но балконная дверь была заперта. Геральд посмотрел внутрь.

— В двери торчит ключ, — сообщил он.

На балконе стоял горшок с засохшим цветком. Геральд взял его в руки.

— Хочешь разбить стекло? — догадалась сестра.

Хильдегард закричала:

— Нет, нет, Геральд, нельзя!

Но сестра рассудила иначе:

— В городе все стекла разбиты.

Я подтвердила это. Тогда Геральд швырнул горшок. Стекло разбилось. Геральд осторожно пролез через дыру, открыл дверь и исчез в доме. Мы терпеливо ждали. Крыша веранды скрипела под нами. Вскоре Геральд возник в окне над верандой, ухмыляясь, кивнул нам и открыл окно. Мы влезли в дом.

В доме было холодно, пахло плесенью и старой картошкой. Мы ходили по дому и удивлялись. Здесь тоже была комната дядек и тоже с роялем. Правда, между дядьками висели еще и тетки. Библиотека тоже имелась. Но кресла в салоне не были зачехлены.

Мы спустились в полуподвал, зашли на кухню. На столе лежал кусок заплесневелого хлеба.

— Пошли лучше домой, — предложила сестра, — здесь ничего нет.

На кухне стоял громоздкий шкаф. Хильдегард открыла его, и мы ахнули. Потом онемели. Долго стояли молча. Такого никто из нас еще не видел! В шкафу теснились банки с компотом — вишневым, сливовым, и еще банки с чем-то светло-коричневым и темно-коричневым. На ярких этикетках были надписи: «Жаркое из оленины по-домашнему — 1944 г.», «Рагу из косули а-ля Эстергази, 1943 г.», «Ливерная колбаса по-деревенски», «Паштет из печени». И еще банки с фасолью, с помидорами!

— Ребята! Ребята! — задыхалась от восторга Хильдегард.

— Вот это жили! — изумлялась я.

Кухонный стол был накрыт большой клетчатой скатертью. Хильдегард смахнула со стола заплесневевший хлеб. Я стянула скатерть, постелила ее на пол. И мы стали класть на нее банки. Потом связали концы. Узел получился очень тяжелый. Сестра с Хильдегард еле его тащили. Геральд нашел еще старую сумку. Заполнил ее доверху банками с ливерной колбасой.

— Ребята, ребята, — стонал он, — печеночная колбаса!

Может, даже без майорана. Без майорана я больше люблю!

Я притащила из столовой еще одну скатерть с кисточками, сложила в нее банки с мясом оленя и косули. Завязала концы. Вылезли мы через кухонное окно, медленно, с трудом протащив наши узлы. Потом закрыли окно. Через забор с тяжелой поклажей перелезть было невозможно.

— Оставим все здесь, — уныло проговорила Хильдегард, — все равно ведь не наше.

— Оставить мою колбасу! — возмутился Геральд. — Ты что, сдурела! — Он постучал себя по лбу.

Я шмыгнула к воротам. Снаружи на калитке был круглый латунный набалдашник. А с внутренней стороны — железная щеколда. Я нажала на ручку, дверь открылась.

— Это называется — счастье улыбнулось! — прошептала сестра.

Осторожно выглянув, я осмотрела улицу.

— Никого! Пошли!