Время войны - Антон Антонов

— Так. 5 мая — это Д+85. Ты уверен, что в этот день они выступят?

— Я вообще ни в чем не уверен. Если хочешь знать точно — спроси у Бранивоя.

7

Никто на планете, даже сам великий вождь целинского народа Тамирлан Бранивой, не мог бы с уверенностью сказать, как склоняется его фамилия. Просто в целинском языке она не склонялась вообще.

На свете нет ни одного языка, который не развивался бы с течением времени. Одни языки изменяются медленно, другие быстрее, богатая литературная традиция замедляет этот процесс, а ее отсутствие — ускоряет. Но так или иначе, все языки меняются.

Русский язык на планете Целина претерпел за семь-восемь веков не так уж много изменений. И главным из них было то, что в речи жителей Западной Целины исчезло склонение существительных.

На слух речь целинцев напоминала гибрид белорусского с болгарским. И еще было в ней что-то до боли знакомое, как кавказский или среднеазиатский акцент. Как говорил шофер, захваченный вместе с «языком» — офицером из штаба округа: «Я баранка кручу, патаму мой работа баранчик называицца. Мой работа палковник вазиц, а сикрет я ни знаю никакой». И все это с украинской напевностью, которая окончательно делала целинский язык не похожим ни на что.

А с письмом было еще интереснее. С одной стороны, слова пишутся, как слышатся, но слышатся они не так, как по-русски, а пишутся с дополнительными буквами, которых в русском и вовсе нет.

В первые дни даже сам начальник разведки легиона Сабуров затруднялся, когда ему приходилось писать в разведсводках целинские фамилии и названия городов. В самом деле — как транскрибировать на русский фамилию Никалаi? или Сидара?? Как обозвать в сводке города Цент?р, Акiянс?к и Юнармеiс?к? Как, наконец, поименовать единственно верное учение Целинской Народной Республики «чикинижiм-бранивижiм»?

Можно, конечно, писать просто по-русски — Петров и Сидоров, Океанск и Юнармейск. Но Сабуров придерживался точки зрения, согласно которой легионеры не должны видеть в противнике кровных братьев. Если русскому человеку противостоят Иванов, Петров и Сидоров, то воевать против них психологически труднее, чем против Мюллера и Коха.

Кончилось тем, что Сабуров стал писать, как бог на душу положит, а остальные решили, что так оно и надо. Тем более, что от первоисточника Сабуров почти не отступал. Просто писал, как слышалось лично ему. «Никалаю» и «Сидарау», «Акъянсак» и «Юнармейсак». И только для идеологии сделал исключение, переведя ее для полной ясности, как «чайкинизм-броневизм».

В этом было некоторое противоречие — Бранивой и вдруг «броневизм». Но Сабурову оно казалось мелочью. Кому надо — поймут, кому не надо — не спросят. А чтобы окончательно все запутать, начальник разведки легиона придумал склонять фамилию Бранивой по образцу слова «вой».

Правилам русского языка это нисколько не противоречило, если не знать, конечно, что Бранивой — это на самом деле Броневой. Сабуровские разведчики недаром окрестили его Мюллером. Он даже внешне был похож на Мюллера, только не киношного, а настоящего, который никому не мог показаться веселым добряком.

А пока Бранивоя склоняли на орбите на все лады, несклоняемый вождь, ничего о том не зная, изучал в своем кабинете карту будущих сражений, время от времени поглядывая за окно.

Отсюда, из головы отца Майской революции Василия Чайкина, венчающего титаническую громаду Цитадели, открывалась широкая панорама города Центара. Кабинет великого вождя находился в самой верхней точке самого высокого здания города и планеты — в районе правого глаза полой изнутри статуи, которая сама по себе была размером с хороший дом.

Чайкин стоял на вершине Цитадели почти по стойке смирно, только правая рука с трубкой поднесена ко рту, и в этой трубке на звенящей высоте над городом горел неугасимый вечный огонь. Издали этот памятник мог бы вызвать нездоровую ассоциацию с образом Шерлока Холмса, но к счастью, жители Целины не были знакомы с творчеством сэра Артура Конан-Дойля.

Зато архитектор, который когда-то очень давно набросал первый эскиз Цитадели, наверняка был знаком с проектом сталинского Дворца Советов. Но от эскиза до постройки прошел немалый срок, и в итоге получилось нечто вроде вавилонской башни, предназначенной специально чтобы достать до неба.

Тамирлан Бранивой любил работать на вершине этой башни и глядеть на мир глазами великого Чайкина. И только одно коробило великого вождя — то, что этот мир принадлежит ему не весь.

Всего на Целине насчитывалось восемь государств — два больших, одно среднее и пять маленьких, и вечной головной болью ЦНР были острова в океане, которые никак не удавалось покорить, несмотря на всю мощь военно-морского флота. Даже теперь, в преддверии великого освободительного похода на восток, Бранивою приходилось держать весь Западный флот на базах Закатного полуострова.

Попробуй убрать крейсера из Чайкина и Акъянсака — тут же мариманы устроят какую-нибудь каверзу под знаком мести за Тропический десант.

Тогда, 24 года назад, полковник Бранивой вел передовой отряд на захват плацдармов на Большом Южном острове — и захватил-таки, но дальше пляжа продвинуться не удалось. Попытка превратить Мариманский Союз Островов в Целинский Союз Народов провалилась с таким позором, что ее даже не рискнули назвать великой победой.

Зато Бранивой стал генералом и через пять лет возглавил армию. А еще через три года великий вождь целинского народа Барис Кабанау неожиданно скончался в расцвете лет при подозрительных обстоятельствах.

Его соратники и ставленники с друзьями, знакомыми, чадами и домочадцами тоже прожили недолго. Очищение страны от позорного наследия Кабанау продолжалось десять лет, и численность населения ЦНР за это время не сократилась только благодаря исключительной плодовитости деревенских баб, подкрепленной указом, приравнивающим аборты к убийству, а ограничение рождаемости — к саботажу.

660-ю годовщину Майской революции страна встречала на небывалом подъеме. Наконец государство было приведено к должному порядку, и все вокруг говорило о полной готовности к новому освободительному походу. Черт с ними, с островами — куда они денутся, когда весь материк будет принадлежать Бранивою.

Но еще со времен Тропического десанта Бранивой хорошо усвоил, что не стоит бросаться в бой сломя голову, когда можно выждать удобный момент и ударить из засады. Неподготовленная атака слишком часто ведет к катастрофе.

И он ждал. Ждал, пока подохнет старая собака Петрович, и начнется драка между тремя его сыновьями.

Все последние шесть лет разведка заверяла Бранивоя, что Любимый Руководитель амурского народа Роман Петрович очень плох и со дня на день помрет, и что драка между его сыновьями Романовичами неизбежна и может перерасти во что угодно вплоть до гражданской войны.

А между тем Роман Петрович, доживший до 98 лет, на полном серьезе готовил страну к своему столетнему юбилею, и старший сын его верховный канцлер Петр Романович на вид казался старше отца. Да и глава Державной безопасности Григорий Романович тоже выглядел стариком.

Один только Борис Романович, шестидесятилетний младший сын Любимого Руководителя, держался молодцом. Глядя на него, мало кто мог усомниться в том, что Верховный Воевода Государства Амурского способен разбить любого врага хоть на своей территории, хоть на чужой.

Но великий вождь целинского народа Тамирлан Бранивой тоже был уверен в своих силах. Так и не дождавшись смерти Петровича, он, наконец, решился. Решился начать великий поход, не привязывая его сроки к каким-то внешним событиям.

И тут, уже когда началось сосредоточение целинских войск на восточной границе, Бранивоя подстерегал новый удар.

В высших эшелонах армии притаилась измена.

Личная резидентура Бранивоя в столице Государства Амурского раздобыла список высокопоставленных генералов и офицеров ЦНР, работающих на амурскую разведку.

Список открывался именем начальника оперативного управления Генштаба — то есть человека, который знал все самые секретные планы Бранивоя и его армии. Но это было еще полбеды.

На допросах предатель сознался, что в измене замешан сам начальник Генерального штаба маршал Тузикау, которому Бранивой доверял, как самому себе.

Другие амурские агенты из списка тоже подтвердили эти показания. Хотя сначала они всячески выгораживали начальника Генштаба, утверждая, что он лично в заговоре не участвовал, а только знал о нем и скрыл свою осведомленность от компетентных органов.

Эта провинность сама по себе тянула на расстрел, но стоило следователям поднажать, как предатели один за другим начали колоться и наперебой утверждать, что на самом деле маршал Тузикау был главой всего заговора. А знал да не донес другой маршал — Михал Тимафею, генеральный комиссар вооруженных сил.