Остров на Птичьей улице - Ури Орлев

куски пола. Ещё кое-где торчали печные трубы. Барух подтолкнёт меня в нужный момент. Он мне пообещал, что папа придёт за мной. Либо совсем скоро, если сбежит прямо сейчас, либо попозже. Через пару-тройку дней. В любом случае я должен ждать там, сколько смогу. Даже целый месяц, если придётся. Даже целый год.

– Ты умный мальчик, – сказал Барух. – Ты не пропадёшь. Если и правда уничтожают всех, то у детей нет шанса выжить. Выкинуть мальчика из вагона на полном ходу очень трудно, особенно раз у папы забрали все инструменты. Ведь если не получится проделать отверстие в стенке вагона, то придётся прыгать с самого верха, из маленького окошка.

Потом он объяснил мне то, что я и сам давно знал. Что в разрушенном доме есть подвалы, вход в них почти завален, остался только узкий лаз. Не просто узкий, а очень узкий. Пролезть туда может только ребёнок.

– Знаете, у папы было кое-что ещё, – шепнул я Баруху.

– Знаю, – ответил он. – Мы заметили: полицай видел, как твой папа взял кусачки. Эта вещь у меня.

– А как же папа получит её назад? – обеспокоенно спросил я.

– Ты ему сам передашь, – с этими словами Барух повесил мне на плечо свою сумку.

Я ничего не ответил.

– Ты помнишь, что делать, Алекс?

Я кивнул.

– Беги к подвалам, к лазу – и сразу вглубь, как можно дальше. Не бойся. У тебя в сумке есть фонарик.

Барух, по-видимому, разработал план моего бегства уже давно. Это я потом об этом подумал. А в тот момент я не думал ни о чём. Он продолжал говорить. Пытался давать мне полезные советы: как обустроиться, как искать еду. Но я его не слышал. Перед глазами у меня стояла всё та же картина. Папа в воротах фабрики, а рядом немец заносит руку для удара. И ещё я всё время думал про пистолет, который лежал в сумке Баруха, висевшей теперь у меня на плече. И тут Барух вдруг толкнул меня. И я побежал изо всех сил. Как раз бегал я здорово. Один из полицаев бросился за мной. Барух побежал за ним. Полицай неожиданно упал. Я никогда не узнаю, но думаю, что Барух просто поставил ему подножку. Потом я услышал крик, так кричат от боли. Но это кричал не Барух. И тут я добежал до ворот, вбежал во двор и помчался по обломкам и всякому мусору к подвалам. Я услышал выстрелы с улицы. Протиснулся в лаз. Раньше, ещё до того, как нас выселили, мы часто играли здесь с мальчишками в прятки, но в эти подвалы никогда не залезали. Изредка кто-нибудь забирался внутрь, но даже тогда оставался недалеко от входа, поближе к свету. Мы до смерти боялись темноты, царившей в глубине подвалов. Думали, что там живут духи мёртвых.

Я услышал шаги преследователей. Услышал шорох мелких камней, осыпающихся из-под сапог, и крики на немецком:

– Он здесь!

– Нет, вон там!

Больше я не сомневался ни секунды. Ощупью, пока глаза ещё не привыкли к темноте, я стал продвигаться по проходу. Продвинулся недалеко, всего на несколько шагов. А потом просто взял и сел прямо на пол. Я был слишком напуган. Но тут я вспомнил, что у меня есть пистолет. Я залез в сумку и попытался его там отыскать. Нащупал бутылку с водой, хлеб, карманный фонарик – его я решил пока не доставать. Потом мне попался какой-то мягкий бумажный свёрток – наверное, маргарин, а может, густое повидло. Наконец мои пальцы коснулись кожаной кобуры и ремней. Вот она, «беретта». Я достал из сумки кобуру. Расстегнул куртку и повесил кобуру себе на шею. Потом передумал, вынул пистолет из кобуры и положил в карман. Пистолет был слишком большой. Тогда я своим складным ножичком проделал в кармане дырку и засунул туда дуло. Теперь пистолет не торчал из кармана. Я был очень доволен. Эта возня с пистолетом успокоила меня, несмотря на то что мои преследователи всё ещё не ушли и продолжали поиски. Я решил проверить кое-что и поднялся с пола. Предположим, что у них получилось сюда пролезть. Я засунул руку в карман, чтобы выхватить пистолет. И тут в моей голове зазвучал папин голос, те слова, которые он говорил мне во время наших тренировок: «Главное – застать врага врасплох. Они даже подумать не могут, что у тебя есть оружие. Выжидай. С короткого расстояния ты выстрелишь более точно. А если они идут один за другим, насаживай их на одну пулю». Мне всегда смешило слово «насаживай», напоминало о грибах, которые, чтобы сушить, насаживают на палочки. А если бы мама знала про пистолет? Вот ей бы совсем не было смешно, это точно. Её никогда не смешили такие вещи. Она терпеть не могла книжки про войну, которые мы с папой так любили читать. Она не любила даже «Огнём и мечом»[3], лучшую книжку на свете! Мама говорила, что это очень жестокая книга. Ну так ведь поэтому её и читать интересно! Я выхватил пистолет из кармана и быстро взвёл курок. Прицелился прямо перед собой. Если бы они залезли сюда, то свет падал бы на них сзади и я видел бы чёткие силуэты. Это было мне на руку. И тут я вспомнил, что при всём желании они никак не смогут протиснуться в лаз. Для этого его пришлось бы сначала расширить.

Наверху снова начали стрелять. В кого? Я же тут, внизу.

Наконец шаги стихли. Я снял курок со взвода, обернул пистолет в тряпочку, чтобы не запачкался, и спрятал его в карман. Глотнул воды. Достал фонарик, включил. Свет ударил по глазам. Я тут же выключил фонарик. Он мне ещё понадобится ночью, надо беречь батарейки, не тратить их понапрасну. Я подумал, что для начала проверю подвалы. Может, найду хорошее место для укрытия. Ещё я подумал о Снежке: что он там делает без меня? И тут я услышал голоса и шум шагов – они доносились издалека, с улицы. Это ведут вторую группу, там папа. Я встал и двинулся к выходу. Ведь у папы теперь даже пистолета нет. А может, он уже сбежал? Я снова сел. Потом опять встал и опять дёрнулся к выходу. А что, если папы там нет? А что, если меня сразу поймают? Барух запретил мне выходить. «Иначе, – сказал он, – папа никогда тебя не найдёт». От этого «никогда» мне снова стало очень страшно. Как будто уже кто-то умер. «Жди там неделю, месяц, даже целый год». Звуки шагающих не в лад ног начали удаляться. Стихли крики. Наступила полная тишина. Я