Метро 2033. Хозяин Яузы - Анна Калинкина

– А младенец что?

– Младенец долго не прожил, хоть и пытались выходить его. Да и то сказать – даже если б выжил, все равно народ косился бы на него, не знал бы, чего ждать от этого отродья. Если уж его мамаша, похоже, человеческим мясом не брезговала.

– А разговаривать-то они умеют?

– Вроде нет. Так, звуки какие-то издают бессвязные, лопочут чего-то или скулят. Человеческую речь забыли уже.

– А почему название такое странное?

– Потому что обитают где-то в подвалах фабрики бывшей шерстопрядильной. А откуда они там взялись, не знает никто. Ну и движения какие-то странные они делают руками. Не знаю я. Если вдруг увидишь, сам поймешь.

– А в метро они не пытались приходить?

– Сами не пытались – не любят они туннели. Не знаю, правда или нет, но говорили, что был случай – притащили сталкеры сверху одну молоденькую. Она ранена была – оттого только и удалось сладить с ней. Мужик, что ее приволок, упросил запереть ее в каморке, сам возился с ней, кормил, лечил. Она даже вроде привязалась к нему, но тосковала – видно было. Народ, правда, не одобрял, косился. Потом стало видно – вроде ребеночка она ждет. Ну, тот решил, что ей уж не деться никуда, выпустил из клетки – тут-то она и сбежала. А умные люди ему сказали – радуйся, что она перед этим голову тебе не открутила. Они хоть с виду хрупкие, но такая сила у них иной раз появляется, если в угол загнать. Так отчаянно отбиваются, что и несколько здоровенных мужиков сладить с ними не могут. Не хотят под запором жить, да и все тут. Видно, наверху им больше нравится, хоть и живут нелегко, и умирают рано. Правда, есть тут, говорят, один чудак – кучу патронов обещал тому, кто ему прядильщицу живой приведет. Да дураков-то нету.

– А на Семеновской у одного начальника стряпуха говорит плохо.

– Ну и что?

– Да нет, ничего, к слову пришлось. Ты рассказал про этих, верхних, мне и вспомнилось. И ведь он ее со стороны откуда-то привел пару лет назад, не местная она. А готовит вкусно – пальчики оближешь и по хозяйству управляется ловко. Только одна эта странность у нее и есть – лопочет бессвязное что-то. Но она убегать не пытается, наоборот – в рот ему смотрит, каждое слово на лету ловит.

– Вот то-то и оно – говорят, если приручить прядильщицу, то лучше служанки и не найти. Только это трудно очень, они свободу любят обычно больше, чем мужиков. Нужно, чтоб она сама с человеком остаться захотела – это уж или слово надо знать какое-то тайное, или уж не знаю что. Да, может, та стряпуха вовсе и не из них, может, просто с рождения косноязычная.

– Да врешь ты все, нет никаких прядильщиц, – буркнул кто-то. – Выродки иногда попадаются наверху, это верно. А про прядильщиц ты сам придумал. Начстанции говорит – брехня это все.

– А ты его больше слушай! Это он для того так говорит, чтоб наверх ходить не боялись. Потому и запретил про все это на станции болтать. А герму-то заварить не зря велел. Ты думаешь, почему ворота закрыли намертво и выход сделали в туннеле? На самом деле все знают, только молчат. Спроси вон сталкеров бывалых. И младенец-то откуда взялся тогда?

– Мало ли откуда? Те же выродки и подбросили.

– Да какая разница, как их называть – выродки, прядильщицы, да хоть шпалоукладчицы. Главное – наверх лучше лишний раз без причины не соваться, потому что чертовщина там творится, особенно в полнолуние, это все знают. В Яузе под мостом недавно вообще русалку видели.

– Никакая это не русалка была. Это все известный трепач Сафроненко наболтал. Я-то знаю, как было дело. Он проходил мимо реки и увидел утопленницу в воде. Волосы у ней были светлые, длинные, совсем как живая была, видно, недавно утонула. А тут ее течением колыхнуло, пошевелилось тело – так Сафроненко, говорят, так бежал, что мимо входа в вентшахту пролетел впопыхах и промчался без остановок аж до самой Семеновской. С тех пор он всем про русалок и рассказывает.

– А откуда ж там утопленница взялась?

– Да кто ж его знает? Кто-то из выродков, наверное. А может, издалека приплыла – выше по реке, говорят, до сих пор психи живут.

– Какие психи?

– А там больница была до Катастрофы. И вроде до сих пор они там остались, даже радиация их не берет. Наоборот – они отлично к ней приспособились.

– А может, она из «матросов» была? Ну тех, которые в «Матросской тишине» живут?

– В тюрьме, что ли? Ну ты скажешь. Матросы – они здоровые, вдвое выше обычных людей. А головы у них, наоборот, маленькие – в темноте кажется, что они и вовсе безголовые. Таких ни с кем не перепутаешь. Скорее, уж и правда из выродков. Хотя Сафроненко сказал – красавица. Еще и разглядеть успел. Выродки-то все чахлые, страшные, в язвах и болячках.

– Выродки и воды вроде боятся.

– Может, от несчастной любви девка утопилась? – фыркнул кто-то.

– Не-ет, не в этом дело, – раздался уверенный мужской голос из темноты. – Тело-то, говоришь, под мостом было?

– Ну да, – неохотно подтвердил рассказчик.

– А мост совсем недалеко отсюда. Тем более если выглядела как живая – не могла она издалека приплыть. Ее б тогда обглодали по дороге. Сдается мне, что девчонка либо наша, либо с Семеновской была. Психи и выродки тут ни при чем, скорее всего. Если точно знать, когда дело было, можно выяснить – не пропал ли кто отсюда в ту пору. Любят у нас все в тайне от людей держать – вот в чем беда.

– А почему думаешь, что из метро была девчонка? Тут мало у кого волосы длинные, девки все больше стриженые, чтоб вшей не плодить. И по-твоему, она из метро вот так, без химзы и противогаза, на поверхность сунулась? Искупаться решила? И впрямь, водичка в Яузе что надо – грязная, радиоактивная, небось вся таблица Менделеева растворена. Чего б не окунуться по хорошей погоде?

– Ты можешь, конечно, меня не слушать, – произнес тот же тягучий голос. – Но если однажды ты увидишь там, под мостом, в мутной водице, тело своего друга – вспомни мои слова.

– Да о чем ты толкуешь, не пойму я? – тревожно спросил мужик.

– Вот то-то и оно, что не поймешь. Может, оно и к лучшему. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Нет уж, ты расскажи, коли начал. Сказал «А», говори и «Б».

– Что я тебе скажу, если ты мне уже сейчас не веришь? Решишь – мол, бредни, байки. Я тебе одно скажу – от реки лучше держаться подальше. Да что толку предупреждать – это все равно не поможет.

– А за Семеновской живут? – спросил Федор у мужика, показавшегося ему наиболее рассудительным. Тот покачал головой.

– Кто ж его знает? Про Партизанскую говорили люди, что пустует она. Туннели к ней завалены, но вроде как-то пробрался сталкер один через завалы. И нашел там одни скелеты. Говорит, там герму, видно, заклинило, и люди даже наверх выбраться не смогли, так и сидели взаперти, пока все не умерли. А еще, говорит, стоит там поезд на путях с картинами внутри – и они как новые, словно только вчера повесили. А смотреть-то на них и некому, вот так-то! Измайловская станция на поверхности была, там и жить-то было нельзя, а рядом Измайловский парк – теперь это джунгли непролазные. Ну, а что на Первомайской творится, вообще никто толком не знает. Кто говорит – пустая она. А одно время ходили слухи, что есть там люди, что там Первомайская республика. Да только я думаю, что нет там никого – ну как бы люди выжили в отрыве от большого метро?

Федор послушал еще немного и пошел к другому костру.

Он уже два дня находился на Электрозаводской и не знал, чем себя занять. Станция, по сути, как и Бауманская, была превращена в большой цех, днем здесь стоял постоянный грохот и звон – производились работы по металлу. Поэтому днем Федор предпочитал отсыпаться, выбрав уголок потише, а к вечеру, когда шум работ стихал и начинались досужие разговоры у костра за чашкой чая, а кое-где и песни заводили, он бродил по станции – интересно было, чем здесь люди живут.

Плечо побаливало, но не сильно – об этом как раз можно было не волноваться. А вот мысли всякие одолевали, не давали покоя. Федор вновь и вновь переживал случившееся, старался представить, чем гибель Кузьмы может для него обернуться. Ведь даже если разберутся, поймут, что ни при чем он, не виноват, люди будут бояться вести с ним дела. Как говорится, то ли он украл, то ли у него украли, но была какая-то неприятная история. Интересно, дошли ли слухи до Веры, и что она думает обо всем этом? Федор чувствовал, что, сидя здесь, зря теряет время – на Китай-городе его дожидалось еще несколько человек, каждому из них он что-то обещал, а теперь все срывалось. Если подведет их, пусть и невольно, пойдет слух, что он ненадежен.

И другие мысли не давали ему покоя. Что, если Ганза потребует его выдачи? Не для того ли отправил его сюда Сотников, чтоб знать в случае чего, где его можно легко и быстро найти? Может, вовсе не спасти Федора он хотел, а иметь под рукой, чтоб в обмен на его голову что-нибудь выторговать у ганзейцев? Ведь отсюда Федору никуда не деться в обход Ганзы – ну разве что дойдет он до Семеновской, последней станции Бауманского альянса. А дальше – заваленные туннели к Партизанской. Фактически он здесь как в ловушке.