Набоков в Берлине - Томас Урбан

Если Эренбург в 1922 году, когда он писал «Хулио Хуренито», как и Маяковский, еще ожидал немецкую революцию, то несколько лет спустя он уже не улавливал ни малейшего веяния предреволюционных настроений, а видел лишь увязание в сутолоке буден. В 1927 году он написал о Берлине: «Это — самый удобный город в Европе, и это в то же время — самый угрюмый, самый не удовлетворенный жизнью город»[34].

К этому времени самые именитые писатели уже покинули Берлин: Ходасевич и Ремизов жили в Париже, Марина Цветаева в Праге, Горький в итальянском Сорренто. Белый, Пастернак, Шкловский и Толстой, которые какое-то время склонялись к эмиграции, окончательно вернулись в Москву. Набоков, тогда скорее тихий наблюдатель, чем предводитель русского Берлина, меткими словами описал последствия этого личного выбора между эмиграцией и возвращением:

«Впрочем, если спокойно оглянуться на прошлое и судить, прибегая лишь к художественным и научным меркам, книги, созданные эмигрантскими авторами in vacuo[35], выглядят более вечными, более пригодными для человеческого потребления, нежели рабские, редкостно провинциальные и трафаретные потоки политического сознания, вытекавшие в то же самое время из-под перьев молодых советских писателей, которых по-отечески рачительное государство снабжало чернилами, бумагой и теплыми свитерами»[36].

Набоков остался в немецкой столице. В «русском Берлине» он был бегло знаком с некоторыми именитыми писателями, но почти не принимал тогда участия в литературных вечерах. Он был слишком молод, чтобы иметь вес в их кругу. Значительным писателем он стал уже после распада колонии эмигрантов. Он покинул Берлин только в 1937 году, когда понял, что ему и его семье нацисты грозят бедой. Всего лишь год спустя национал-социалисты потребовали от оставшихся в рейхе эмигрантов занять ясную позицию. В газете «Фелькишер Беобахтер» прямо говорилось, что им необходимо решить, хотят ли они «вместе с немцами бороться против большевизма и мирового еврейства»[37].

К немногим русским литераторам, которые решились сотрудничать с нацистами, принадлежал почти 70-летний казачий атаман Петр Краснов. Во время Первой мировой войны он, будучи генералом царской армии, сражался с немцами. Во время Гражданской войны в России он как атаман донских казаков при поддержке немецких войск установил на Дону военную диктатуру. Однако через несколько месяцев ему пришлось отступить под натиском Красной Армии и под конец бежать. В Берлине он стал одним из предводителей монархических кругов, яростно нападавших даже на либеральных эмигрантов, к которым принадлежала семья Набоковых. В это время он занимался также и писательской деятельностью, сочинял монархические душещипательные романы. Перевод его эпоса о Гражданской войне «От двуглавого орла к красному знамени» раскупался тогда с большим успехом, и десятки тысяч его немецких читателей проливали над ним слезы. Во время Второй мировой войны он снова надел военный мундир. После войны он вместе с остатками армии перебежавшего на сторону немцев советского генерала Андрея Власова был выдан союзниками советским властям. В 1947 году он был повешен в Москве. Полстолетия спустя его произведения снова пользуются там спросом и издаются большими тиражами, так же как и произведения Набокова, другого оставшегося в Берлине «антисоветчика».

Во время Второй мировой войны град бомб и буря огня большей частью стерли с лица земли то, что было ареной русского Берлина 20-х годов. Квартал вокруг Ноллендорфплац сгорел до основания. То, что пощадила война, стало добычей камнедробильных груш и кирки во время восстановительных работ.

Глава II

ПУТЬ В БЕРЛИН

Россия, год 1917: Революция! Вся страна охвачена беспокойством. Тень громадного кризиса нависает над любимой родиной Набокова, где он провел райские дни своей юности, где он впервые влюбился и пережил свою первую большую любовь. После Гражданской войны семья Набоковых, как многие их соотечественники, вынуждена покинуть страну.

Владимир Набоков родился 22 апреля 1899 года в Санкт-Петербурге. Он был первенцем среди пятерых детей богатой дворянской семьи. Мать — Елена Ивановна Набокова с ее нежностью и богатством чувств на протяжении всей жизни оставалась наряду с отцом одной из важнейших фигур его окружения.

«Любить всей душой, а в остальном доверяться судьбе — таково было ее простое правило… Как будто предчувствуя, что вещественная часть ее мира должна скоро погибнуть, она необыкновенно бережно относилась ко всем вешкам времени, рассыпанным по нашему сельскому поместью. Прошлое свое она лелеяла с таким же ретроспективным пылом, с каким я теперь лелею мое. Так что я по-своему унаследовал восхитительные подобия, все красоты неотторжимых богатств, призрачное имущество — и это оказалось прекрасным закалом от предназначенных потерь»[38].

Отец будущего писателя Владимир Дмитриевич Набоков был одним из известнейших и влиятельнейших политиков русской столицы — Санкт-Петербурга (в 1914 году переименованного в Петроград). Этот юрист, который в студенческие годы обучался также в немецком университете в Галле-на-Заале, принадлежал к вождям либеральной, демократически ориентированной Конституционно-демократической партии, членов которой по начальным буквам названия организации именовали кадетами.

Во время многочисленных поездок по западной Европе В. Д. Набоков познакомился с тем, как функционируют парламентские системы, из которых он выделял британскую, которую считал образцовой. Но не только поэтому он считался в петербургском обществе англофилом. Трое его сыновей Владимир, Сергей и Кирилл, а также две дочери Ольга и Елена воспитывались и обучались английскими няньками и гувернантками. В просторной городской квартире Набоковых в Санкт-Петербурге было не только изобилие английской литературы, но и английская мебель, по-английски оборудованная ванная комната, английское мыло, английский чай и английский мармелад.

Круг воспитания Владимира Набокова включал, наряду с основательным изучением языков — он рос двуязычным, — уроки танцев и верховой езды, живописи и музыки, занятия боксом и игру в теннис. Набоков в своих воспоминаниях признается, что учителя призывали не всегда усердного ученика брать пример с отца, пользовавшегося в обществе большим уважением. Позже он напишет о нем: «Я горжусь тем, что мой отец принадлежал к великой бесклассовой русской интеллигенции.[…] Мой отец был либералом старой школы, и я не возражаю, когда и на меня ставят штамп либерала старой школы»[39].