Друг детства - Евгения Перова

– Да ладно! Тебе же нравится!

– Нравится, ну и что? Я не хочу, чтобы ты на мне тренировался, а потом целовался… со всякими Жанками.

– Да с какими еще Жанками, что ты выдумываешь…

– С такими. Очень хорошо вас разглядела.

– Ну что ты, Ляль! Это все так, глупости.

– А мне почему-то кажется – это я «так». Я у тебя что, только для домашнего пользования?! А в школе я никто и звать никак? Бахрушина? Ты даже Олей меня не называешь, не то что Лялькой!

Сашка был потрясен – он никак не ожидал, что Лялька вдруг взовьется! Так все было хорошо, он с понедельника начинал мечтать о субботе, ему ужасно нравилось с ней целоваться – что-то особенное было в этих тайных поцелуях, более жгучее и пряное, чем с другими девчонками, и он даже осмелился один раз осторожно положить руку ей на грудь… И вот вам!

Он как-то ловко договорился сам с собой: Лялька – это одно, а все остальные – так, погулять вышли. И думал почему-то, что ее это тоже устраивает, и Лялька, может быть, даже благодарна, что такой парень, как он, приходит к ней, нескладной и нелепой девчонке. Нескладная и нелепая, но действовала она на него так, как ни одна из этих складных красоток, что бегали за ним точно влюбленные кошки.

На самом деле он не слишком размышлял о происходящем – просто жил, словно летел на волне, как дельфин, балансируя и задыхаясь от восторга, в брызгах солнца. Молодость, сила, красота, поцелуи, объятия, свидания… И вдруг – бац! Его вынесло на песок, накрыло волной, и он бестолково машет руками, глотая соленую воду.

– Так ты что хочешь, чтобы я…

– Я хочу, чтобы ты сказал, кто я тебе.

– В каком смысле?..

– Саш! Тебе просто целоваться нравится или… именно со мной?!

Сашка покраснел – он чувствовал себя как на экзамене и боялся получить двойку.

– С тобой…

– А тогда зачем ты с Жанкой?! Я же больше ни с кем!

– Да кто еще захочет-то! – вырвалось у него.

С ужасом глядя, как изменилось выражение Лялькиного лица, он понял: «двойка»! И забормотал:

– Ляль, ну ты это… Я хотел сказать, что… понимаешь, ты просто… ну… ты не такая, как другие девчонки! Одета и вообще… Я-то знаю, что ты… а кто другой…

– Уходи.

– Ляль, ну не надо так! Прости, я ляпнул, не подумав! Ты же знаешь, что я… как я… к тебе отношусь!

– И как?

– Хорошо! Я очень хорошо к тебе отношусь! Правда!

– Ну да, пока мы с тобой тут на диване сидим. А в школе опять спиной повернешься. Хватит, надоело. Мне милостыни не надо. Либо все, либо ничего.

– Такая ты, да?

– А то ты не знал!

В понедельник они столкнулись в раздевалке, молча постояли друг перед другом, отражаясь в большом зеркале: высокий красивый мальчик и полненькая девочка в старой школьной форме. Постояли и разошлись. Сашка так и не нашел в себе сил признать перед всеми, что Лялька Бахрушина… что у них с Бахрушиной… что…

Да в самом-то деле!

Подумаешь!

Проживет он и без Лялькиных поцелуев!

Не очень-то и хотелось!

Хотелось. И очень.

Но… лавочка закрылась, как сказала ему Лялька, когда он, не поверив, что она вот так откажется от него, приперся в следующую субботу.

– Что тебе, Сорокин?

Он заморгал:

– Ну, Ляль… Я просто… как всегда…

– «Как всегда» кончилось.

– И что, ты со мной больше даже дружить не хочешь?!

– А мы вот так дружили? И тискал ты меня тоже по дружбе?

Она всегда все называла своими словами. Увидев, как он залился краской, Лялька смерила его насмешливым взглядом, совершенно материнским движением приподняв изогнутую бровь, и закрыла у него перед носом дверь.

Ах, ты так?! И Сашка пошел вразнос: он демонстративно пересел к Светке Заварзиной, а Жанка поджидала его после школы, устраивая сцены, и однажды чуть было не подралась со Светкой. Оля наблюдала все эти безобразия совершенно невозмутимо, а встречаясь с ним взглядом, смотрела с легким удивлением: а ты кто такой? К концу года у Бахрушиной в друзьях было уже полкласса, Сережка Пименов провожал ее из школы, Калугин при ней помалкивал, и все страшно жалели, что Ольга не поедет в школьный спортивный лагерь на Селигере. С Сорокиным она разговаривала, но точно так же, как с остальными мальчишками: чуть более ласково, чем с Калугиным, но гораздо более сурово, чем с Пименовым. «Ну и пожалуйста! – думал Сашка мрачно. – Еще пожалеешь!» Но так вышло, что пожалеть пришлось ему.

Глава 2

Темные сны

Кто я такой, чтобы лежать на этой кроватии целовать твои запястья?Завтра найдётся кто-нибудь повороватей,но и понесчастней.

Все лето они почти не виделись, а первого сентября Сорокин Ляльку не узнал: взглянул мельком, потом внимательнее и удивился: Ольга еще похудела и как-то подобралась – в темно-сером платье с кружевным воротничком, с уложенными вверх волосами, она выглядела очень взрослой и женственной. И портфель был новый, и туфли, но самое главное – у нее был другой взгляд, и когда Ольга, повернув голову, улыбнулась ему, чуть приподняв бровь, он тут же вспомнил Инну Михайловну. То таинственное, манящее, завораживающее, что было в ее матери, – и чего он по малолетству не мог себе объяснить, но очень чувствовал, – вся эта женская сила теперь проявилась и в дочери. С ней что-то случилось, думал он, следя за Ольгой напряженным взглядом. Что-то произошло! Он сам изменился и чувствовал себя совсем взрослым – на Селигере они со Светкой успели довольно далеко зайти в любовных экспериментах. И когда Саша глядел на Ольгу, которая стояла в окружении мальчишек – ты подумай, как их сразу притянуло! – его поразила страшная мысль: а вдруг и она… Вдруг она тоже с кем-то… экспериментировала!

У него потемнело в глазах. К Бахрушиной подошел физрук, и Ольга, мило улыбнувшись, подала ему лиловую астру из своего букета – и он взял! Взял и, обломав длинную ножку, сунул цветок в верхний кармашек пиджака! Придурок!

Но тут на Сашку обрушилась Светка, и им пришлось идти в класс.

– Бахрушина-то, смотри! На человека стала похожа! Только платье – фу-у, старье! Сейчас ей ка-ак вломят за то, что без формы!

Сашка промолчал. Платье действительно было бабушкино, перешитое. Но никто из учителей не обратил на Ольгин наряд ни малейшего внимания: как раз ввели новую форму, половина девчонок щеголяла в синих костюмчиках, часть так и донашивала старые коричневые платья с фартуками, а некоторые, посмелей, вообще наряжались по-своему. Привязалась только математичка, тощая и злобная старая дева по прозвищу Косинус, которая цеплялась ко всем хорошеньким девчонкам. Ольга отвечала у доски, и математичка, оглядев ее с ног до головы, спросила:

– Почему это ты не в форме, Бахрушина?

– Видите ли, Мария Петровна, дело в том, что на мой выдающийся… размер… школьную форму уже не продают…

Класс замер.

– А шить форму в ателье, ради нескольких последних месяцев, нам с бабушкой не позволяет материальное положение. Так что придется вам потерпеть меня в этом платье, тем более что Анна Семеновна не возражает.

Мария Петровна побагровела.

– Как ты смеешь мне дерзить!

– Я только ответила на ваш вопрос.

– Больно умная стала! Садись, «четыре».

Но Оля не села.

– Простите, Мария Петровна, не могли бы вы обосновать вашу оценку? Почему именно «четверка»? Я допустила какую-то ошибку?

Класс уже не дышал: во дает Бахрушина!

– Как ты… Как ты смеешь так со мной разговаривать?!

– Но должна же я знать, в чем заключалась моя ошибка! Должна же я совершенствовать свои знания.

– За дерзость! За дерзость я сняла с тебя балл! Распустилась совсем!

– Но мне всегда казалось, что педагог должен оценивать знания ученика, а не его внешний вид или манеру поведения. В чем заключается моя дерзость? Я разговариваю с вами вежливо, не повышая голоса, не хамлю…

– Вон! Вон из класса!

– Не вижу оснований.

И Ольга как ни в чем не бывало уселась за парту. К счастью, прозвенел звонок, а то бы неизвестно, чем все это кончилось. Но больше Косинус к Бахрушиной не вязалась. Потом Оля обломала Калугу, который вдруг решил сесть с ней рядом. Оля пожала плечами – сиди, если хочешь, место не купленное. Просидел он всего два дня – посреди урока физики Калугин вдруг со страшным грохотом свалился с парты на пол.

– В чем дело?! – возопил кроткий старенький физик Павел Ардалионович. – Что там такое, Калугин?

Но Калуга только пыхтел и возился на полу, пытаясь встать.

– Оля, что случилось? – Физик очень трепетно относился к Ляльке.

– Простите, Павел Ардалионович, но Калугин положил руку на мое колено, а мне это не понравилось. Вот я его и подвинула. Слегка.

– Вон из класса, мерзавец! И чтобы без родителей завтра не приходил!

Калуга, весь красный, опрометью выскочил из класса, а Ольга выглядела совершенно невозмутимой. Ее давно уже не рисковали задевать ни девчонки, ни тем более мальчишки: она все называла своими именами и умела ответить так, что оставалось только спасаться бегством, а стоило ей, улыбаясь, взглянуть парню в глаза, как любой из них совершенно терял соображение.