Последняя война - Андрей Мартьянов

Ему ответили:

— Золотого Сокола Степи избранному вождю дарует Круг. И Круг его может забрать обратно. Это была не скрытая ничем угроза. Золотой Сокол уже многие века хранился в скрытом от всех капище в горах, бессменно охраняемый шаманами. Сей знак высшей власти над Степью вручался вождю, который в момент великой опасности имел достаточно мудрости, чтобы объединить рассеянные племена мергейтов и повести их за собой. Ныне Золотой Сокол украшал древко знамени Гурцата. Хаган не собирался расставаться с ним. Ибо только он один (да немногие приближенные) понимал, что беда не минула Степь, а лишь затаилась на недолгое время.

Перед Большим Кругом Гурцат встретил первую волну недоверия. Теперь следовала вторая, еще более ожесточенная.

Вожди племен, удрученных долгой войной, не желали слушать о продолжении походов. К чему воевать с Мельсиной Саккаремской? Много потерь, мало выгоды, как уже случилось год назад в лесах. Да и солнцеликий шад не оскудел воинской силой. А что побережье разорено да Лисий полуостров по-прежнему в руках пучеглазых меорэ… Гурцат ближе всего к границе, пускай и разбирается. И не стоит угрожать мощью своих туменов, составленных из беженцев с берега Великого океана.

— Тогда, — проронил хаган, глядя куда-то вдаль и одновременно на каждого из вождей, — пусть ханы примут у себя, в своих кюрийенах, мужчин и женщин из прибрежных родов. Дадут им земли, пастбища, скот… Это будут доблестные воины, способные лишь обогатить ваши становища. Либо я пойду в поход на полдень, а вы возьмете к себе семьи моих нукеров. Когда вернусь, я возмещу ваши потери…

— Когда он вернется? — снова взвился Борохойн-батор, обращаясь не к хагану, а к вождям. — А если Гурцат не вернется никогда? ТТТяд Мельсины могуч, что для него три тумена? Посмотрите, сколько земель на побережье! Почему бы воинам хагана Гурцата не вернуться обратно и не начать возрождать свои кюрийены? Заодно и засевших на Лисьем полуострове меорэ добьют!..

— Верно! Правильно говорит! Земли чисты! — Сразу несколько ханов подняли свои голоса. Однако Гурцат вытянул руку ладонью вперед, и возбужденные речи стихли. Он еще оставался хаганом, и другие вожди по вековечному закону обязаны были подчиняться.

— Земли чисты? — прищурился Гурцат. В его голосе послышалось раздражение. — Ты, Борохойн, был там? Видел выжженный ковыль? Пересохшие колодцы? Пастбища, превратившиеся в соляные поля, после того как меорэ разрушили каналы водоотводов? Как там жить?

— Прибрежники сами покинули отцовские земли, напугавшись черномазых пришельцев, — сморщился молодой батор. — Пускай сами и выкручиваются. Их женщин я могу принять, но только новыми женами своих нукеров. А то, что ты говорил, — не по закону. В каждом кюрийене мужчина имеет право брать жен из другого становища. Но чужие воины приносят разлад в род. Я сказал!

— Хош! Хош! — поддержали ханы. — Чужаки не нужны!

— Они не чужаки, — внезапно повысил голос хаган. — Они такие же мергейты, как и вы! Разве мергейт когда-нибудь отказывал в помощи соседу?..

И тут хагана перебили. Гурцат понял, что это предвестие близкого конца его власти над Степью. Когда говорит повелитель, никто не вправе вставлять свое слово.

— Замолчите! — Бородатый Эртай поднял руку, будто владыка. Он не замечал пепелящего взгляда Гурцата. — К чему ненужные споры? Помочь — поможем. Дадим скот, дадим войлок и бурдюки с кумысом. Однако людей из других племен не примем. Я приехал сюда говорить с богами. С людьми я уже поговорил… И понял, что хаган перестал быть защитником Степи. Луна, наверное, взошла. Шаманы уже бьют в бубны. Сейчас каждый пойдет разговаривать с Отцом-Небом и Матерью-Землей. А завтра утром Большой Круг решит, нужен ли родам мергейтов хаган. Или Золотого Сокола придется отправить обратно в горы, а хан Гурцат будет волен делать все, что ему заблагорассудится. Хош! Я сказал.

— Хорошо, — неожиданно быстро согласился хозяин юрты. — Вы желаете говорить с богами?

— Да! — горным обвалом скатился общий ответ.

— Боги тоже хотят увидеть вас, — усмехнулся Гурцат. — Ховэр! Пусть нукеры принесут угощение гостям, прежде чем мы пойдем к священному столбу и увидим белого коня!

Большой сотник, незаметно появившийся из полумрака, склонился перед хаганом и произнес:

— Твоя воля. Великий, — воля богов.

Гурцат неслыханно уважил пришедших к нему вождей. Некоторые ханы даже углядели в том подтверждение его покорности Большому Кругу: деревянные чашки были принесены гостям не рабами, как обычно, а нукерами хагана. Да что нукерами! Сотниками! У каждого на шлеме или шапке красовались орлиные перья!

Запенилось в сосудах жирное кобылье молоко, налитое всем из одного бурдюка. Хаган выпил первым — старый обычай: никто не заподозрит хозяина дома в намерении отравить приехавших к нему. Впрочем, Степь уже многие годы не помнила случая любого убытка или поношения, причиненного гостям, — будь то в ханской юрте или жалкой кибитке овцевода.

Молчаливый советник хагана питье не принял. Ему, высокоученому нардарцу, было противно кобылье молоко. Человек просто переводил взгляд с одного гостя на другого да поигрывал каким-то маленьким, неприметным камешком, который перебрасывал из ладони в ладонь. Камень постепенно начинал едва заметно светиться изнутри.

Лишь пригубив угощение, седоволосый Эртай поднял руку.

— Не следует сейчас пить чашу до дна, — надтреснутым голосом сказал хан. И верно: кумыс был пьянящим, перебродившим. — Нашему разуму должно оставаться незамутненным. Хаган. — Эртай повернулся к Гурцату. Последний заметил, что старик не удостоил его при обращении даже кивком. Нет больше хагана. Слова одни… — Пора идти. Ночное светило высоко. Боги не станут ждать смертных.

— Верно, — произнес Гурцат, закрывая глаза. Хаган Степи уже увидел все, что ему требовалось. У входа в юрту замерла неприметная тень — пришел шаман Саийгин. Насторожен. Выжидает. — Нельзя испытывать терпение Заоблачных.

Чужеземный советник Гурцата два раза громко кашлянул и сжал в кулаке свой камешек. Владыка Степи теперь знал, как поступать дальше.

Хаган сделал вид, что желает встать, как-то неловко задел локтем бронзовую подставку со светильником, и лампа, покачнувшись, соскользнула с треноги и упала на белую кошму. Фитилек угас, захлебнувшись в хлынувшем потоке растопленного жира.

Темнее в шатре не стало — вдоль стен было расставлено еще много светильников. Однако принесшие хмельное питье воины хагана, почтительно стоявшие за спинами гостей, поняли знак.

Первым кинжал выхватил большой сотник Ховэр. Одновременно с ним обнажил оружие Техьел-батор. Потом и остальные.