Последняя из Лунных Дев - Барбара Дэвис

течения времени, существуя как бы отдельно от остального мира, точно сказочная деревушка Бригадун[2]. Как будто это место жило лишь в ее воображении. И тем не менее – вот она, совершенно реальная и осязаемая. Ее детство, сохраненное во времени, – словно некое живое существо, застывшее в куске янтаря.

Здесь, на окраине Сейлем-Крика, не было ничего, кроме открытых пастбищ, в том далеком 1786 году, когда беременная Сабина Лун сбежала из Франции в тогда еще только образованные Соединенные Штаты Америки, имея при себе лишь горсть драгоценностей, зашитых в подол юбки. И этим драгоценностям она нашла хорошее применение, купив за них участок земли в восемь акров, где основала небольшую, но вскоре ставшую вполне процветающей, ферму.

Сабину, разумеется, отвергли жители селения, которые с опаской отнеслись к женщине, столь дерзкой, что осмелилась самостоятельно, без участия мужчины, купить себе землю, а потом и сама обустроить на ней ферму. К женщине, не носившей обручального кольца и никак даже не пытавшейся объяснить окружающим свой раздувшийся живот. Не говоря уж и о незаконорожденной дочери, с которой она в скором времени с гордостью разгуливала у них перед носом. А спустя два года от засухи погибли урожаи у всех местных жителей – за исключением Сабины, у которой по-прежнему все благополучно произрастало. Тогда-то и поползли по городку шепотки о странных обычаях рода Лун, о женщинах, которые никогда не выходят замуж и растят только дочерей, которые выращивают всякие необычные травы, заваривают особый чай и делают обереги.

Даже теперь никто толком не знал, что собою представляют женщины рода Лун, хотя за столько лет нашлось изрядно разных желающих высказать насчет них свое мнение и легко разбрасывающихся такими словами, как «вуду» и «колдовство». И не то чтобы допропорядочные граждане Сейлем-Крика так уж верили в ведьм. Все эти суеверия уже лет сто как вымерли, равно как и обычаи протыкания колом или макания в воду. Однако история с дочками Гилмэнов подействовала на весь город, точно сухая растопка, возродив к жизни досужие домыслы и бабьи сплетни. И хотя убийство девушек так и осталось нераскрытым, нелестные слухи продолжали бродить по городку, а любимая ферма Альтеи медленно вымирала из-за недостатка покупателей. Ранна покинула ее первой. Спустя недолгое время в Нью-Йорк уехала Лиззи – в двадцать восемь лет поступив первокурсницей в Университет Диккерсона и устроив свою жизнь как можно дальше от «Фермы Лунных Дев».

А теперь вот эта ферма стала ее собственной.

Окинув взглядом окрестности, Лиззи глубоко вздохнула, пораженная столь вопиющими признаками заброшенности всего хозяйства. Некогда искусно обустроенные позади дома клумбы уже сплошь заросли сорняками, сквозь влажную, буйную зелень которых едва пробивались отдельные чахлые цветки. Поля с лекарственными травами выглядели не лучше. Причем запущенность эта завладела далеко не только землей. Стоявшая позади погибших травяных плантаций старая винодельня, которую Альтея использовала как аптечную лавку, имела тоже сильно обветшалый вид. В вымощенном сланцевым камнем дворике при этом магазине некогда стояли стеллажи с рассаженными по горшкам травами и яркими летниками. Теперь между каменными плитами тоже повсюду пробивались сорняки, полки пустовали, окна были подернуты пылью и песком.

Каково было Альтее видеть все это настолько омертвелым? Знать, что делу всей ее жизни настал конец. И переживать это в полном одиночестве.

За травяными плантациями, будто верный часовой, стоял деревянный сушильный амбар. Его некогда ярко-синие доски теперь рассохлись и выцвели до бледно-голубого, а нарисованные краской облака и молочно-белая луна, украшавшие западную стену, сильно поблекли, напоминая скорее привидения.

Этот небесный пейзаж здесь появился, можно сказать, за одну ночь как очередное проявление непредсказуемой и зачастую эпатажной музы Ранны. Причудливое произведение искусства изрядно всполошило местных жителей. Одни говорили, что это «торчит как бельмо на глазу», другие язвили, что для таких спокойных городков, как Сейлем-Крик, это чересчур хипповая штука. Но, тем не менее, их необычный амбар вскоре стал в их местности прекрасным ориентиром, и его фото даже появилось в журнале «Yankee» в большой статье о неизвестных достопримечательностях сельской Новой Англии.

И даже сейчас, поблекший и растрескавшийся от времени и непогоды, старый амбар вызвал у Лиззи нежную улыбку. Это было ее главным прибежищем в подростковые годы – местом ее уединения, – тихим и прохладным и, к счастью, недоступным для приходивших на ферму покупателей. Кроме того, он явился идеальным местом для обустройства ее импровизированной парфюмерной лаборатории. Теперь, как и вся остальная «Ферма Лунных Дев», это строение представляло собою лишь жалкую тень прежнего себя.

Тряхнув головой, Лиззи отогнала воспоминания и направилась к машине за чемоданом. Она устала после долгой дороги, изрядно проголодалась и к тому же до сих пор мучилась головной болью от похмелья. У нее еще достаточно будет времени для обвинений в свой адрес и упреков после того, как она раздобудет здесь что-нибудь поесть.

Силы природы не пощадили и дома. Выкрашенные в цвет шалфея деревянные стены выцвели, сделавшись скорее серыми, нежели зелеными, оконные перемычки, став пористыми от гнили, провисли. И тем не менее дом стоял – истрепанный ветрами и непогодой, но по-своему горделивый. Такой же стойкий и упрямый, как женщина, построившая его больше двухсот лет назад.

Лиззи вставила в замочную скважину свой старый ключ от дома, провернула и толкнула створку. Дверь со стоном открылась. На мгновение Лиззи застыла на месте, дожидаясь, когда глаза привыкнут к царящему у входа полумраку. Она уже успела забыть, как темно порой бывало в этом доме, особенно в прихожей, где густые раскидистые ветви старого ясеня заслоняли солнечный свет. Но более всего поразило ее глубочайшее безмолвие, оцепенелость дома – ощущение, будто с уходом Альтеи время непостижимым образом остановило ход.

Небольшая гостиная осталась в точности такой, как ее запомнила Лиззи: диванчик в твидовой обивке между окнами, пара потертых кресел с «ушками» перед кирпичным камином, разномастная коллекция оловянной посуды на каминной полке. И портреты, ровными рядками висящие на противоположной стене. По большей части это были далекие от совершенства поделки художников-любителей разных лет – и все-таки каждое заключенное в рамку лицо имело поразительное сходство с соседним. Темные, гладко зачесанные волосы, очень бледная кожа, так что ее можно было назвать полупрозрачной, и характерные серебристо-серые глаза, присущие всем женщинам из рода Лун.

Она выросла под этими внимательными, цепкими глазами, коллективный взор которых был настолько пристальным и напряженным, что ребенком Лиззи частенько старалась вообще избегать этой комнаты. «В каждом этом лике – своя история», – говаривала Альтея, после чего проверяла, помнит ли Лиззи их имена. Сабина. Патрис. Рене. Доротея. Сильвия.