Радость бедных - Натан Альтерман

(Вспомнишь в день, как настанет твой суд)

Сердцем любящий, телом болящий – один

В этом мире, где все предают.

Расстаётесь. Ещё один взгляд. До конца

Был так ясен зрачков этих свет.

Но отец не умрёт: нет конца для отца,

Он живым уйдёт на тот свет.

Вот погасли глаза, тень коснулась лица.

Плачь, он брата и друга был ближе.

Неподвижны, немы губы отца,

Но он будет ещё услышан.

3. На земле камней

Я именем того, кто вечно в памяти твоей,

И именем Того, кто взял его, Велик и Свят,

Заклял тебя: как враг придёт,  будь всех сильней,

Огонь, и лёд , и страх преодолей,

Будь цепче, чем репей, живучее стократ.

Наш слабый корень вырван, вновь не прорастёт,

И плод наш сохнет, жаждет ливня он.

Но не сомнёт рука его и зуб не разгрызёт,

Семь раз растоптан будет, но не пропадёт.

И, - пусть не слышат, - прозвучит: "Силён!"

Мы нищи, ничего у нас с тобою нет.

Ни званьем, ни величьем не блестим.

Когда мы будем, серые от бед,

На прахе перед Ним держать ответ,

Прикроешь сына фартуком своим.

Такою ты восстанешь для суда

Там, где ни дерева, ни трав – в стране камней:

Красу твою смели преступные года,

Не озаряла радость взор твой никогда,

Но страхов всех спокойствие сильней.

И, стоя в той стране перед Отцом,

Тогда ты скажешь, серая лицом:

Мой Бог, твоя раба перед Тобой –

Творение Твоё и образ Твой.

Ни званий, ни величья – жалкий вид,

И рядом сын передником прикрыт.

Ни жалости не просит (кто ж жалел!),

Ни утешения ( кто ж утешать хотел!).

Не просит смерти, жизнью дорожит,

Живая в прахе пред Тобой стоит.

Ты только, Милосердный, дай ей сил,

Чтоб не упасть до времени без сил,

Чтоб устоять, где камни и репьё,

Ей с тем, кто скрыт под фартуком её.

7

1. Ночь осады

Враг несёт смерть, издёвку, страх.

Стань у входа, противник идёт!

Стань у входа с оружьем в руках,

Готовься, настал черёд.

В руке рукоять, но, хоть заперт дом,                                

Не спастись: враг со всех сторон.

Вжалась в стену лицом

(Словно контур резцом)

И надежду из сердца вон!

Пытается враг штурмовать ещё раз,

Но ты, ты испытана жизнью не раз.

В отчаянье видел тебя, но живой.

Отчаянной вижу, готовой на бой.

Увидел и понял: равно остро ждут

И гибель, и праздник, что скоро придут.

Ты вся без изъяна, ты жизнь мне дала.

Сегодня свою жизнь сожжёшь дотла.

Пока немы мечи, взгляд недвижен твой, дочь.

Как в развалинах, прячусь в тебе, глядя в ночь.

Как забыть мне тебя: у меня ты одна!

Как забыть, ты одна лишь загадка всегда.

...Ты стоишь у стены, и не дрогнет рука -               

Кто взойдёт на порог, сгинет наверняка.

Я с тобою здесь тоже,

И свидетель пока,

Что нет страха и дрожи,

Что спокойна рука.

Ты, усталая, гонишь сон

И надежду из сердца вон.

Как свеча, город ярким горит огнём.

Осаждённым надежды нет.

Уготован пепел всем тем, кто в нём,

Но не гаснет прозрения свет.

Вестник в  город пробрался во тьме ночной,

Весть благую принёс им он:

Великим спасеньем

Закончится бой,

Но ваш жребий, увы, предрешён.

Пытается враг штурмовать ещё раз,

Твои братья испытаны жизнью не раз.

Стоят с оружьем, надежды без,

Стоят, как вражда меж людьми, как лес.

Их силой и бедностью прах наделил,

Но прахом не скроют их ревностный пыл. [19]

Он с ними взращён, и нет в нём изъяна.

Но до срока ни словом коснуться нельзя нам.

И один из них сказал другим:

"Чует сердце, не выйду отсюда живым."

И сказал второй: "Горькой смертью умрём.

Будем призваны ею мы завтра днём."

"Но спасенье грядёт, - сказал третий, - и нас

Призовут ликовать в его радостный час."

Глаза подняли,

И Бог увидал:

Эти страха не знали,

И никто не предал.

Ни предатель, ни страх не отыщутся тут.

Завтра все они смертью умрут.

2. Рассвет

У входа в город столкнулись тела,

Как пламя с соломой – сжигая дотла.

И сильный воскликнул: "Моя взяла!"

Вышел из города старец седой.

Погибшего тело несёт с собой -

К братьям его приобщить за стеной. [20]                           

Враг ликует: "Солому пламя пожрёт!"

И навстречу металлу город встаёт.

Металл встречает металл у ворот.

Вот второй пошёл и, пронзён, упал.

Но подняться смог. "Повезло!" – сказал...

Пока видел свет, на ногах стоял.

Поднимают братья рядами меч,

Чтоб осаду прорвать и в полях полечь.

Как по брёвнам пила, ходит смерти смерч.

Враг ликует: "Победа! Наша взяла!

Жжёт солому огонь, сталь кромсает тела!"

Твои братья бьют врагов без числа.

3. Город пал

Грозный Отче, творящий, разящий судом! -

Нас для радости светлой создал Он. -

В этом городе, гибнущем двор за двором,

Грозный Отче, создавший нас всех, чтоб потом...

Мы ликуем. Смотри, нас не стало!

Мы ликуем, да будет рассвет!

Это гибели радость. Светает.

Это старая радость, другой у нас нет.

Братья! Может сегодня, раз в тысячу лет

Наша смерть некий смысл обретает.

Братья, братья мои! В этот раз, может быть!

(Твои братья "Аминь!" отвечают)

О земля, о земля, где нам выпало жить,

Если э т о  ты сможешь предать и забыть,

Пусть все дни твои смеха не знают!

Пусть навеки забудет веселье тебя, [21]

Будь, как солнцем, стыдом сожжена ты!

Вышел пахарь с утра на печали поля, [22]

И спросил его друг: "Это что за земля?"

И ответил: "Земля растраты."

Грозный Отче творящий! Пылает огнём,

Как свеча, тает город наш – двор за двором.

То конец, дочь, настал. Радость, горе, война –

Слава вам! Слава счастью, что ты лишена!

Может, высшее счастье ждёт всех нас в конце:

Счастлив не осаждавший, а тот, кто в кольце.

Счастлив червь – презираем, ограблен, больной,

Окружён, уничтожен, запахан землёй –

Начинает с начала, не забыл ничего.

Нет покоя ему, смерти нет на него.

Приговор был строг:

Утопить в крови,

А зверей всех бог

Повелел: живи!

Ты упала без сил, телом сына прикрыв,

Чтобы был до спасенья великого жив.

4. Заключение

Я паду на лицо твоё:

Смерть, быть может, спряталась где-то.

Ты лежишь – ужас, горе моё! –

В маску мрака лицо одето.

Дочь, проснись, мы сильны вдвоём!

Смерть есть ложь, подтверди мне это!

Дочь, спасенье придёт всё равно.

Велико! Мы увидим сами.

Жизнь разбита, но ложь, что оно

Безвозвратно потеряно нами. [23]

Верю: враг обречён давно.

Ты увидишь своими глазами.

Жив детёныш единственный твой,

Что зубами из рук вырывала.

Сын живой, повторяй за мной:

Я хочу, чтобы мать моя встала!

Боже дочери, Боже мой,

Рви речь траура, радость настала!

Дочь, мы отдали всё для побед,

Для спасенья – в нём есть наша доля.

Даже мысли о мести в нас нет –

Далека, как далёк смех от боли,

Как смех юных, не ведавших бед,

От величия праздника воли.

Братьев вставших услышишь привет.

Ты не зря надрывалась, старея.

Сын отмерит в конце твоих лет

Тебе ложе в земле евреев.

Нет, не всё суета сует,

Нет, не всё, говорю тебе я.

Примечания

1

2

"Сион, ... я лира для твоих песен". Иегуда Галеви (ок.1075-1141) – еврейский поэт и философ, живший в Испании. Игрой на лире сопровождались празднества и хвалебные речи (ТАНАХ, Пророки, Псалмы, 33,2 и др.)

3

В оригинале обыгрывается одинаковое написание в иврите слов "сон, мечта" и "здоровый, сильный" (обычно  о душе). Но, вероятно, Альтерман, говоря о Радости "здорова(сильна), как месть, и больна, как тело", имел в виду известную латинскую пословицу "(только) в здоровом теле здоровый дух", восходящую к выражению из сатиры Ювенала (Mens sana in corpore sano). Альтерман в завуалированной форме отрицает это утверждение – нет, не только! В этом идея всей поэмы: и перед лицом смерти слабый телом должен быть силён духом. (А.Г.)