Бывшие. Я до сих пор люблю тебя - Даша Черничная

с Вовой не вышло. Он устает, выматывается на работе, я больше чем уверена, он даже не заметил, что я так и не получила удовлетворения.

Когда я возвращаюсь в спальню, Вова уже спит, раскинувшись на кровати звездой.

Переминаюсь с ноги на ногу, как гостья которой вроде как больше не рады. Одеваюсь и выхожу на улицу, под жаркий и липкий августовский ветер.

Сажусь на лавочку, поднимаю голову и смотрю в ночное небо, усыпанное звездами. Красиво.

Достаю телефон. Хочется с кем-то поговорить по душам. Набираю номер Веры. Знаю, что она убирает звук на телефоне на ночь, но все равно звоню. Как и было ожидаемо, никто не берет трубку.

Возле контакта Веры телефон Германа. Взгляд цепляется за имя бывшего. Поднимаю палец над ним, но одергиваю себя.

Зачем? Что за глупая выходка?

Сижу так какое-то время, а после вызываю такси и еду домой, к дочери. Она, естественно, еще спит в такую рань, но это даже к лучшему. Я снова принимаю душ, переодеваюсь в пижаму и сразу валюсь в кровать.

Кондиционер холодит пространство, и я съеживаюсь от холода, натягиваю на себя одеяло, укрываясь по самый нос.

В голове почему-то много мыслей. Я вспоминаю Всеслава, который пытался пригласить меня на свидание, скандал, который устроила Инесса, взгляд Германа. Их скорый отъезд и то, что я останусь одна.

Понятно, что это всего на три недели, но все-таки мне как-то не по себе от этого.

Целый день мы проводим с Эми. Сначала едем в торговый центр и ходим по магазинам, докупая то, чего не хватает девочке, потом дальше — к моим родителям на ужин.

— Эмилия, нужно есть нормально! Вот поедешь во Францию, а французы знаешь, какие педанты? Засмеют тебя за то, что не умеешь использовать нож во время еды, — возмущается моя мама.

Эми все умеет, просто иногда она забивает на это. Или тупо бунтует.

— Бабулечка, я все-все умею! Даже отличить вилку для лобстеров от вилки для улиток! Как раз пригодится мне во Франции!

— Не люблю улиток, — мама кривится, а мы с Эми смеемся.

— Лучше расскажи, кто еще с вами поедет и какая программа? — интересуется моя мама.

— Программа максимум! А поеду с папой и Инессой, — Эми кривится.

— Дочь!

— Мам! — в тон мне отвечает она. — Поверь, ее тошнит от меня ничуть не меньше, чем меня от нее. Это взаимно!

— Эмилия, ты становишься маленькой хамкой, — делает ей замечание моя мама.

Дочка неожиданно серьезнеет, перестает дурачиться.

— Если бы она нормально со мной общалась, я бы слова плохого о ней не сказала. Со мной даже дружить не надо, нужно просто обращаться по-человечески. А если она в открытую показывает мне, что я ей как кость в горле, то пусть готовится к тому, что я буду делать так же в ответ.

Отрезаю мясо и кладу кусок в рот, медленно пережевываю, размышляя, как бы потактичнее поднять эту тему с Германом. В принципе, мы уже неоднократно обсуждали напряженные отношения между Эми и Инессой, но все как-то не можем прийти к нейтралитету.

— Вообще, я хочу, чтобы мама с папой снова сошлись.

Кусок встает поперек горла, и я начинаю неистово кашлять. Папа давится водой и плюется ею.

— Да что происходит? — вопит мама.

Эми хлопает меня по спине, а папа вытирает мокрые усы.

— Я вот тоже не прочь узнать, что тут происходит! — говорю возмущенно и смотрю в глаза дочери.

— А что?! — она ведет плечом. — Я люблю и маму, и папу. Это нормально, когда ребенок хочет, чтобы родители были вместе.

Мама вздыхает и делает большой глоток из бокала, смотрит на меня устало:

— Не ты одна, Эми, этого хочешь.

— Мам! — вскрикиваю неожиданно громко. — Ну ты-то куда?! Зачем потакаешь Эмилии? У нас с Германом нормальные дружеские отношения, всех все устраивает. У него есть женщина, я тоже не одна. К чему вы сейчас ворошите прошлое?

Я сама не могу понять свою реакцию.

Внезапно мне становится… больно.

То ли это оттого, что ночью я почувствовала себя одиноко, то ли оттого, что в последнее время наши отношения с Германом будто бы изменились. Что-то незаметно, но сбоило.

Я срываюсь и выхожу на улицу. У родителей на участке прудик, и я иду к нему, сажусь на лавочку в тени плетущейся розы. Замираю, глядя на воду, а сама пытаюсь понять себя. Что происходит со мной? Откуда этот нервный срыв?

— Ты всегда уходила сюда, когда тебе было грустно, — говорит папа, садясь рядом со мной, и толкает меня плечом.

— Мне не грустно.

— А глаза почему на мокром месте?

И естественно, после этих слов из глаз срываются слезинки. Папа протягивает руку и стирает их, улыбается по-отечески.

— Ты любишь его?

— Кого? — ладно, я знаю, о ком он спрашивает.

— Германа.

— Нет, — отвечаю тихо, но папа почему-то кивает. — У нас есть прошлое, пусть и короткий, но брак. Дочь. Вы. Его родители. Он не чужой мне, но любовь… я не знаю, пап.

Он обнимает меня за плечи и притягивает ближе, укладывает себе на грудь, будто я не тридцатитрехлетняя взрослая женщина, а… просто его ребенок.

— Еще когда вы женились, я знал, что долго ваш брак не протянет. А если и протянет, то станет жалким подобием семьи.

— Почему же тогда ты не остановил меня?

— Как можно остановить танк? — смеется по-доброму. — Юношеская любовь — страшная сила. Да и ты должна была сама пройти через это все. Ты бы никогда не поверила моим доводам.

— Да, наверное. Пап, я не жалею, что вышла замуж. Этот брак, он просто был…

Не могу подобрать слов.

— Не вовремя.

— Рано, — киваю. — Мы были не готовы.

— Я понимаю, дочь, — поднимается, гладит меня по голове. — Просто помни, что настоящие любовные истории никогда не заканчиваются.

Папа уходит, а я задумчиво провожаю его взглядом.

Глава 8. Ничего предосудительного

Тамила

— Тамила, к вам посетитель, — мнется в дверях моя помощница Валя.

Заглядываю в блокнот.

— Хм… странно. Я сегодня никого не жду.

— Да, у вас на сегодня нет встреч в календаре, — тут же кивает она.

— Очень интересно, — откладываю в сторону планшет. — Посетитель представился?

— Да собственно, ему и не нужно представляться, — виновато улыбается девушка. — Это ваш муж.

— Кто-о? — чуть не переворачиваю на себя чашку с кофе.

Помощница краснеет, глаза вот-вот из орбит вылезут от смущения.

— Я имею в виду бывший. Это ваш бывший муж. Герман Игнатьевич.

— Герман? — переспрашиваю ошарашенно.

Титов никогда не приходил ко мне на работу, тем более