Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres] - Филип Дик

Но откуда мне было знать, мрачно думала Бонни. Бруно пришлось сесть перед нами и рассказать, что «они» отравили ему питьевую воду, прежде чем и Джордж, и я догадались, как он болен. До этого он казался просто подавленным.

Прямо сейчас она могла представить Бруно с рецептом на какие-то таблетки, которые стимулировали бы кору головного мозга или подавили бы промежуточный мозг; как бы то ни было, современный западный эквивалент китайского лекарства на травах подействовал бы, изменяя метаболизм мозга Бруно, избавляя его от мании, как будто сметая паутину. И снова все было бы хорошо; она, Джордж и Бруно снова вместе, составляя гармоничное трио, играя Баха и Генделя по вечерам… Это было бы как в старые времена — две деревянные флейты «Black Forest» (настоящие) и ее пианино. Дом, полный музыки барокко и аромата свежеиспеченного хлеба, и бутылка вина «Буэна Виста» из старейшего винного погреба в Калифорнии…

Уолт Дейнджерфильд на экране выглядел так, как будто он сделал удачное замечание в манере Вольтера и Уилла Роджерса, вместе взятых.

— О да, — отвечал он женщине-репортеру в смешной соломенной шляпе, — мы надеемся открыть много неизвестных форм жизни на Марсе. — И он смотрел на шляпу, как будто хотел сказать: «Видимо, вот одна из них».

И снова репортеры смеялись.

— Мне кажется, это приближается к нам, — сказал Дейнджерфильд своей тихой, спокойной жене, указывая на шляпу. — Милая, да оно нападает на нас!..

Он по-настоящему любит ее, поняла Бонни, наблюдая за Дейнджерфильдами. Интересно, испытывал ли Джордж такие же чувства ко мне, как Уолт к своей жене? Честно говоря, сомневаюсь. Если бы испытывал, то никогда не позволил бы мне сделать два аборта. Она стала еще печальнее и повернулась к телевизору спиной.

Они должны были бы послать Джорджа на Марс, думала она с горечью. Или, еще лучше, послать нас всех: Джорджа, меня и Дейнджерфильдов. Джордж мог бы завести интрижку с Лидией, если бы осмелился, а я могла бы пойти в постель с Уолтом. Я была бы прекрасным товарищем в великом приключении. Почему нет?

Хочу, чтобы случилось хоть что-нибудь, сказала она себе. Пусть позвонит Бруно и скажет, что доктор Стокстилл вылечил его. Или пусть Дейнджерфильды вдруг вернутся, или китайцы начнут Третью мировую, или Джордж разорвет наконец контракт с этой ужасной школой… он давно собирается так поступить. Что угодно, что-нибудь. Может быть, думала она, я должна достать свой гончарный круг и горшок, вернуться снова к так называемому творчеству, анальной форме или чему угодно. Я могла бы сделать неприличный горшок. Сделать, обжечь в печи у Вайолет Клэтт и послать его в Сан-Ансельмо, в Общество народного творчества, в то бабское общество, которое в прошлом году отклонило мою сварную бижутерию. Мне кажется, они бы одобрили неприличный горшок, если бы это был хороший неприличный горшок.

Небольшая толпа собралась перед витриной «Модерн ТВ», чтобы наблюдать на экране цветного стереотелевизора отлет Дейнджерфильдов. Это событие показывали каждому американцу, где бы он ни был — дома или на работе. Стюарт Макконти стоял позади толпы, скрестив руки на груди, и тоже смотрел на экран.

— Дух Джона Л. Льюиса, — в своей обычной сдержанной манере говорил Уолт Дейнджерфильд, — понял бы истинное значение повременной оплаты… если бы не он, мне бы, возможно, заплатили за этот полет около пяти долларов с условием, что моя работа начнет засчитываться только по прибытии на место.

Лицо Уолта было спокойно; приближалось время, когда он и Лидия должны были войти в кабину корабля.

— Только запомните: если что-то случится с нами, если мы исчезнем… не ищите нас. Оставайтесь дома — и я уверен, что мы с Лидией где-нибудь внезапно проявимся.

— Удачи вам, — жужжали репортеры, пока должностные лица и техники НАСА не вытеснили Дейнджерфильдов из поля зрения телекамер.

— Это продлится долго, — сказал Стюарт Лайтхейзеру, стоявшему за ним и тоже наблюдавшему за происходящим.

— Дурак он, что летит, — сказал Лайтхейзер, жуя зубочистку, — он никогда не вернется, этого даже не скрывают.

— А с чего ему хотеть вернуться? — спросил Стюарт. — Что здесь у нас такого хорошего?

Он завидовал Уолту Дейнджерфильду, он хотел, чтобы он, Стюарт Макконти, стоял там перед телекамерами — на глазах у всего мира.

Из подвала по лестнице поднялся Хоппи Харрингтон и энергично протиснулся вперед на своей коляске.

— Они уже взлетели? — нервно спросил он Стюарта, вглядываясь в экран. — Он сгорит, случится так, как в шестьдесят пятом. Я этого, конечно, не помню, но…

— Заткнись ты, — беззлобно оборвал его Лайтхейзер, и фокомелус, покраснев, замолк.

Все продолжали смотреть на экран, думая каждый о своем, а в это время с конического носа ракеты при помощи крана сняли последнюю группу техников. Отсчет времени должен был вот-вот начаться; ракету уже заправили топливом, проверили — и двое людей вошли в нее. Маленькая толпа перед витриной оживилась и начала переговариваться.

Позднее, сегодня, в какой-то момент после полудня, их ожидание будет вознаграждено. «Голландец-IV» взлетит, выйдет на орбиту вокруг Земли за час или около того, и люди будут стоять перед телевизором, наблюдая, как ракета делает виток за витком, пока наконец кем-то внизу не будет принято решение и на командном пункте не включат зажигание последней ступени. Тогда орбитальная ракета изменит траекторию и оставит наш мир. Они видели подобное и раньше, каждый запуск походил на предыдущий, но сейчас все было по-другому, потому что на этот раз люди никогда не вернутся. Стоило провести день перед телевизором ради такого зрелища — и толпа готова была ждать.

Стюарт Макконти думал о ланче и как потом он вернется сюда, снова займет свой пост и вместе с другими будет стоять и наблюдать. Сегодня он сделает мало или не сделает ничего, не продаст никому ни одного телевизора. Но это было не важно. Он не мог пропустить такое событие. Может быть, и я когда-нибудь, сказал он себе, может быть, и я эмигрирую. Позже. Когда накоплю достаточно денег, чтобы жениться, забрать жену и детей и начать новую жизнь на Марсе. Когда там будет действительно настоящая колония, а не только машины.

Он представил себя Уолтом Дейнджерфильдом, привязанным в кабине на вершине конуса ракеты, рядом с привлекательной женщиной. Пионеры, он и она, основывающие новую цивилизацию на новой планете. Но затем в желудке у Стюарта заурчало, и он понял, до чего проголодался; он больше не мог оттягивать ланч.

И пока он стоял, наблюдая громадную колонну ракеты на экране, мысли его обратились к супу и булочкам, бифштексу и яблочному пирогу с мороженым в кафе Фреда.