Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres] - Филип Дик

А как теперь буду выглядеть я? — спрашивал себя Стюарт, сидя наверху в офисе и просматривая свой журнал учета продаж. Я имею в виду, думал он, если фок будет работать здесь… это практически сделает меня радиационным уродом, как будто я не цветной, а просто получил радиационный ожог первой степени. Думая об этом, он помрачнел.

Давным-давно, представил он себе, все жители Земли были белыми, а потом, скажем десять тысяч лет назад, какой-то сукин сын взорвал в верхних слоях атмосферы бомбу, и некоторые из нас получили радиационный ожог, и он стал постоянным, изменил наши гены. И вот мы такие, какие есть.

Пришел второй продавец, Джек Лайтхейзер, присел у стола наискосок от Стюарта и закурил сигару «Корина».

— Я слышал, Джим нанял этого парнишку в коляске, — сказал он, — знаешь, почему он так поступил? Для рекламы. Все газеты Сан-Франциско напишут о нем. Любит Джим видеть свое имя в газетах. Если вдуматься — это умно. Первый розничный торговец Западного побережья, который нанял фока.

Стюарт только хмыкнул.

— Джим себя идеализирует, — продолжал Лайтхейзер, — он не просто торговец, он — современный римлянин, граждански мыслящая личность. Конечно, он образованный человек, получил степень магистра в Стэнфорде…

— Теперь это никому не нужно, — сказал Стюарт. Он сам получил магистерскую степень в Калифорнийском университете в тысяча девятьсот семьдесят пятом, а посмотрите, где он сейчас?

— Когда он получал диплом, — настаивал Джек, — это еще имело значение. Ведь он заканчивал в тысяча девятьсот сорок седьмом, он был в списке ветеранов, участвовавших в войне.

Внизу, у входа в «Модерн ТВ», появилась коляска, в центре которой, перед приборной панелью, виднелась тонкая фигура.

— Вот паразит, — охнул Стюарт.

Лайтхейзер посмотрел на него:

— Он перестанет быть паразитом, когда приступит к работе. У парнишки почти совсем нет тела, одни мозги, и неплохие. И честолюбие у него есть. Господи, да все, чего он хочет, — уйти из школы и начать работать. Уважаю таких.

Они наблюдали за Хоппи — как он катил к лестнице, ведущей в отдел ремонта.

— Парни внизу уже знают? — спросил Стюарт.

— Конечно. Джим сказал им еще вчера. Они отнеслись философски; ты же знаешь ремонтников — поворчали, но это ничего не значит, они ворчат по любому поводу.

Услышав голоса продавцов, Хоппи быстро взглянул вверх. Его тонкое, бледное лицо бросало им вызов, глаза сверкали.

— Эй, мистер Фергюссон на месте?

— Нет, — сказал Стюарт.

— Мистер Фергюссон нанял меня.

— Да, — сказал Стюарт.

Ни он, ни Лайтхейзер не двинулись с места; они оставались сидеть у стола, глядя вниз на фока.

— Могу я спуститься вниз? — спросил Хоппи.

Лайтхейзер пожал плечами.

— Пойду выпью кофе, — сказал Стюарт, вставая. — Поглядывай тут за залом, ладно?

— Конечно, — ответил Лайтхейзер, кивнув, и продолжал курить сигару.

Когда Стюарт проходил через зал, фок был там; он еще не начал трудный спуск по лестнице, ведущей в подвальный этаж.

— Привидение тысяча девятьсот семьдесят второго года, — сказал Стюарт, проходя мимо.

Фок покраснел и сказал, заикаясь:

— Я родился в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом, у меня нет ничего общего с тем взрывом.

И пока Стюарт шел через зал к выходу, фок продолжал кричать ему вслед:

— Это порошок… талидомид… Об этом знают все…

Ничего не отвечая, Стюарт направился к кофейне.

Фокомелусу было трудно спускаться в коляске по лестнице в подвал, где работали у своих верстаков телемастера, но через некоторое время он приноровился, крепко сжимая перила механическими экстензорами, которыми правительство США заботливо снабдило его. На самом деле экстензоры были не так уж хороши. Их изготовили годы назад, и они не только частично износились, но и устарели, о чем Хоппи, изучавший литературу по теме, хорошо знал. Теоретически правительство было обязано заменить коляску на более современную модель, акт Ремингтона четко оговаривал это. Хоппи уже обращался к старшему сенатору от штата Калифорния Альфу М. Партланду, но ответа пока не получил. Но Хоппи был терпелив. Много раз он писал конгрессменам США по самым разным поводам, и часто ответы представляли собой отписки, приходили с опозданием или не приходили вовсе.

Однако в этом случае закон был на стороне Хоппи Харрингтона. Заставить власть имущих дать ему то, на что он имел право, являлось только вопросом времени. Здесь он был непреклонен — терпелив и непреклонен. Они обязаны помочь ему, хотят они того или нет. Так учил его отец, владелец овечьего ранчо в долине Сонома, — всегда требовать то, на что имеешь право.

Он услышал звуки: телемастера работали. Хоппи помедлил, открыл дверь и оказался лицом к лицу с двумя мужчинами, сидящими у длинного верстака, по которому были раскиданы в беспорядке инструменты и тестеры, приспособления и телевизоры в различных стадиях разборки. Мастера заметили его.

— Послушай, — сразу же сказал один из них, ошеломив Хоппи. — На ручной труд смотрят свысока. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь умственным, вернуться в школу и получить аттестат?

Он повернулся к Хоппи, выжидательно глядя на него.

Нет, думал Хоппи, я хочу работать руками…

— Ты бы мог стать ученым, — сказал другой мастер, не отрываясь от работы; он проверял цепь вольтметром.

— Как Блутгельд, — сказал Хоппи.

Мастера одобрительно засмеялись.

— Мистер Фергюссон говорил, что вы дадите мне какую-нибудь работу, — сказал Хоппи. — Какой-нибудь несложный блок для начала, ладно?

Он ждал, боясь, что они не откликнутся, но один из них указал ему на проигрыватель-автомат.

— Что с ним? — спросил Хоппи, изучая ремонтный ярлык. — Я уверен, что могу починить его.

— Пружина сломалась, — ответил мастер, — не выключился после последней пластинки.

— Понятно, — сказал Хоппи. Он поднял проигрыватель экстензорами и перетащил его на свободное место на дальнем конце верстака. — Я буду работать здесь.

Никто не протестовал. Он взял плоскогубцы. Это легко, думал он, я тренировался дома. Он сосредоточился на проигрывателе, одновременно краем глаза наблюдая за мастерами. Я проделывал это много раз; почти всегда все получалось, и с каждым разом все лучше и лучше, аккуратнее. И более предсказуемо. Пружина — маленькая деталь, думал он, самая маленькая, какую они смогли найти. Такая легкая, дунешь — улетит. Я вижу, где ты сломана. Молекулы металла не соединены как надо. Он сосредоточился на поврежденном месте, держа плоскогубцы так, чтобы ближайший к нему ремонтник не мог ничего видеть; он притворился, что вытягивает пружину, пытаясь удалить ее.